В селе, где даже ветер боялся шуметь, жил человек, который верил в правду.
Его предали жена, друзья, соседи — все, кроме дочери. Но когда он упал в снег с топором в руке и кровью на губах, даже она не смогла его спасти. Потому что в лихие 90-е правда не спасала. Она только умирала — тихо, медленно, под белым покрывалом зимы.
Глава 1. Зима, что не уйдёт
Село Каменка не значилось ни на туристических картах, ни в справочниках. Оно просто существовало — как старая сосна на обочине дороги, которую никто не сажал, но и не выкорчёвывал: мешала, но привыкли. Стояло оно в глухомани Вологодской области, в двух часах езды от ближайшего райцентра, и в десяти — от железной дороги. Дорога до Каменки была не асфальтированной, а «зимником» — то есть зимой по ней можно было проехать, если повезёт с погодой и с машиной, а летом — только на тракторе или пешком. Весной и осенью её и вовсе не существовало: превращалась в болото, вязкое, жадное, будто земля сама не хотела пускать чужих.
Январь 1990 года выдался лютым даже по местным меркам. Морозы ударили ещё в декабре и не отступали. Снег падал не хлопьями, а мелкой, колючей пылью, которая впивалась в кожу, в глаза, в душу. Ветер гудел в проводах, как будто пел похоронную песню уходящей эпохе. Люди в Каменке давно перестали верить в перемены. Перестройка, гласность, ускорение — всё это звучало где-то там, в Москве, на экранах телевизоров «Рубин», которые ловили сигнал раз в три дня и то с помехами. Здесь же перемены ощущались иначе: в пустых полках магазина, в задержках зарплат, в том, как соседи перестали здороваться, глядя друг на друга с подозрением — не вдруг кто-то что-то знает, что не должен знать.
В доме на окраине, за старой баней и заросшим малинником, жила семья Савельевых. Дом был бревенчатый, с резными наличниками — ещё от деда Алексея, который строил его в 1937-м и, по слухам, чудом избежал ареста. Внутри пахло сушёными яблоками, берёзовыми дровами и ладаном — Нина каждое воскресенье зажигала лампадку перед иконой Спаса Нерукотворного, которую привезла из родительского дома в Ленинграде.
Алексей Савельев возвращался с работы поздно. Работал он плотником в «Леспромхозе» — предприятии, которое когда-то кормило всё село, а теперь еле дышало, как старый пёс с переломанными рёбрами. Сегодня он делал срубы для новых дач начальников из райцентра. Руки его были в мозолях и царапинах, под ногтями — древесная пыль, в глазах — усталость, которую не смыть ни водой, ни сном. Но он не жаловался. Жаловаться считалось слабостью. А слабость в Каменке не прощали.
Он шёл по улице, пригибаясь к земле от ветра, и думал о том, что завтра Лизе исполняется шесть. Надо бы что-то подарить. Не конфеты — их и так не достать. Может, вырезать деревянную лошадку? У него руки золотые — мог выточить что угодно: от ложки до иконы. Но времени не было. Всё время уходило на работу, на дрова, на ремонт крыши, которая протекала с каждым дождём, а теперь и со снегом.
Дома его встретила тишина. Не та тишина, что бывает, когда все спят. А — напряжённая. Нина сидела у печки, чиня Лизин свитер. Девочка уже спала, свернувшись калачиком под ватным одеялом. На столе — чай в гранёных стаканах, хлеб, кусок сала. Всё, что осталось.
— Привезли? — спросила Нина, не глядя на него.
— Привезли, — ответил он, ставя на стол полбуханки хлеба и маленький кулёк с колбасой. — Тридцать рублей за полкило. Без чека. У Вани из магазина.
Нина кивнула. Она не спросила, где остальные деньги. Не спросила, почему он так поздно. Она знала: в «Леспромхозе» снова не заплатили. Уже третий месяц. А вчера пришли из налоговой — двое в штатском, с блокнотами и холодными глазами. Сказали, что «в целях поддержки экономики» все трудовые коллективы должны внести добровольный взнос. Алексей отдал им сберкнижки — последние. Теперь у них не было ни копейки на чёрный день. Только друг друга.
Он подошёл к ней, хотел обнять. Но Нина чуть отстранилась, будто нечаянно. Или — не нечаянно.
— Ты бы поел, — сказала она тихо. — Пока горячее.
Он сел за стол, откусил хлеб. Колбаса была сухая, с запахом копчёного сала и чего-то горького — будто её делали не из мяса, а из отчаяния.
— Лиза спрашивала, придёт ли Дед Мороз, — произнесла Нина, всё ещё не глядя на него.
— Придёт, — сказал Алексей. — Обязательно.
Он знал, что не придёт. Ни Дед Мороз, ни чудо, ни перемены. Но дети должны верить. Пока могут.
Позже, когда он лёг рядом с ней в постель, Нина лежала неподвижно, как будто боялась пошевелиться. Он потянулся к её руке — она не ответила. Он поцеловал её в висок — она не отстранилась, но и не прижалась.
В темноте он чувствовал: что-то сломалось. Не сегодня. Не вчера. Но — сломалось. И он не знал, как это починить.
За окном скрипнули сани. Где-то вдалеке залаяла собака. А в доме — тишина. Такая тишина, что слышно было, как падает снег.
Глава 2. Тот, кто пришёл с юга
Весна 1991 года пришла не с капелью и птицами, а с грязью. Такой грязью, что сапоги увязали по щиколотку, а телега с дровами застряла посреди улицы на два дня. Люди ругались, но без злобы — привыкли. В Каменке всё было медленно: и радость, и горе, и даже надежда.
Именно в эту распутицу в село приехал Сергей Волков.
Он появился на «Жигулях» чёрного цвета — редкость в этих местах, где даже «Москвичи» считались роскошью. Машина блестела, будто её только что вымыли в Москве, а не гнали через полстраны по разбитым дорогам. Сам Волков выглядел так, будто не знает, что такое грязь. Костюм — не местный, а с «Арбата» или «ГУМа», ботинки — кожаные, не резиновые, волосы — аккуратно подстрижены, бородка — под бритву, но не густая, а скорее — для образа.
Он представился как «предприниматель». Сказал, что хочет открыть кооператив — «Север-Торг». Будет завозить товары: продукты, одежду, бытовую технику. «Для улучшения качества жизни», — добавил он с лёгкой усмешкой, от которой у некоторых стариков по спине пробежал холодок.
Сначала к нему относились с подозрением. В Каменке не любили чужаков. Особенно — тех, кто приезжает на чёрных «Жигулях» и говорит гладко, как по телевизору. Но Волков быстро нашёл подход. Подарил председателю колхоза бутылку «Столичной» и коробку сигарет «Кент». Помог бабе Марфе вытащить корову из ямы. Привёз в школу мел и тетради — настоящие, не перепечатанные на машинке.
И тогда его начали принимать.
Но Алексей Савельев с самого начала чувствовал неладное. Не потому, что завидовал. А потому, что видел — в глазах Волкова не было уважения к людям. Было что-то другое: расчёт, холодный интерес, будто он смотрел не на живых, а на ресурсы.
Впервые Волков заговорил с Ниной у школы. Она вела детей домой, держа Лизу за руку. Сергей остановил машину, вышел, вежливо поздоровался. Спросил, не нужно ли чего из города. Нина поблагодарила, сказала, что всё в порядке. Но он улыбнулся — не губами, а глазами. И в тот момент Алексей, стоявший у ворот своего двора, почувствовал, как что-то сжалось у него в груди.
Через неделю Волков привёз дрова. Сказал, что «слышал, у Савельевых дров мало». Привёз не просто полено, а целую кладь — сухие берёзовые поленья, аккуратно сложенные. Нина поблагодарила. Алексей промолчал.
А потом началось то, что нельзя было назвать прямо. Мелочи. Взгляды. Случайные встречи. Цветы у калитки. Записка в почтовом ящике: «Если что — я рядом».
Алексей не спрашивал. Он боялся услышать ответ.
Глава 3. Первый трещина
Лето 1992 года. Страна уже не СССР. Президент — Ельцин. В Москве стреляют из танков по Белому дому. Но в Каменке об этом узнают с опозданием — по радио «Маяк», которое ловит только ночью, и то с помехами.
Зато здесь чувствуют другое: голод. Не настоящий, но — постоянный. Люди выращивают картошку, держат кур, ловят рыбу в реке. Но купить сахар, соль, лекарства — всё труднее. Деньги обесцениваются каждый день. Пенсионеры приносят в магазин пачки рублей — и уходят с одним батоном.
Волков процветает. Его «Север-Торг» теперь — центр жизни села. У него есть всё: водка, сигареты, даже «Пепси-Кола». Он платит долларами — настоящими, зелёными. Говорят, у него связи в Петербурге, что он «своим» помогает, а «чужих» — нет.
Алексей получает заказ: отремонтировать дом Волкова. Тот купил бывшую дачу председателя колхоза — двухэтажный дом с верандой и баней. Теперь хочет сделать «по-европейски»: паркет, ванна, даже камин.
Алексей работает день и ночь. Руки в крови, спина ломит, но платят хорошо. Долларами. Он приносит деньги домой, кладёт на стол. Нина смотрит на них, как на чужое.
— Ты часто у него бываешь? — спрашивает она однажды.
— Работаю, — отвечает он.
— Он… добрый человек.
Алексей молчит. Он видел, как Волков вчера отказал старому Иванычу в хлебе — «нет в наличии», хотя в подвале у него полно. Видел, как он шептался с парнями из райцентра — те, что теперь называют себя «бизнесменами», но ходят с пистолетами за поясом.
Но он не говорит этого Нине. Он боится, что она не поверит.
А потом происходит то, что ломает всё окончательно.
Однажды Алексей возвращается раньше. Хочет сделать сюрприз — принести Лизе куклу, которую вырезал из липы. Подходит к дому — и слышит голоса. Голос Волкова. И смех Нины. Такой смех, какого он не слышал давно.
Он заглядывает в окно. Они сидят за столом. На столе — бутылка вина, фрукты (откуда они в июле?), хлеб с маслом. Волков держит её руку. Нина не отнимает.
Алексей стоит в снегу (да, в июле в Каменке иногда бывает иней на траве — холод такой), и чувствует, как что-то внутри него умирает. Не боль. Не злость. Просто — пустота.
Он уходит. Не стучит. Не кричит. Просто уходит в лес и сидит там до ночи.
Когда возвращается, Нина плачет. Говорит, что «ничего не было». Что «он просто друг». Что «ты же знаешь, как сейчас тяжело».
Алексей смотрит на неё и понимает: она уже не его. Даже если тело осталось — душа ушла.
Глава 4. Тень на стене
Осень 1992 года. В селе появляются первые «крыши». Магазин «Продукты» теперь охраняют двое парней в кожаных куртках. Они не работают — просто стоят у входа, курят и смотрят на прохожих так, будто каждый — должник.
Волков становится всё влиятельнее. Он не только торгует — он «решает вопросы». Нужно разрешение на стройку? У Волкова есть знакомый в администрации. Нужны документы? Он знает человека в паспортном столе. Нужны деньги? Он даёт в долг — под проценты, которые никто не озвучивает вслух, но все понимают: это не возврат, а кабала.
Нина всё чаще бывает у него. Сначала — «помочь с бумагами», потом — «посоветоваться», потом — просто «поговорить». Алексей перестаёт спрашивать. Он уходит в работу. Берёт заказы в соседних сёлах. Уезжает на неделю, на две. Возвращается — Лиза радуется, Нина — нет.
Лиза замечает перемены. Однажды спрашивает:
— Пап, а почему мама теперь пахнет чужим?
Он не знает, что ответить.
Однажды ночью он слышит, как Нина плачет. Тихо, в подушку. Он не подходит. Не потому, что злится. А потому, что понимает: если подойдёт — она скажет, что всё хорошо. А он не хочет слышать ложь.
В это же время в селе исчезает старый учитель истории — Пётр Семёнович. Говорят, он «критиковал новую власть». Нашли его через неделю в реке. Официально — «несчастный случай». Но все знают: это Волков. Он не терпит тех, кто «портит репутацию».
Алексей начинает бояться. Не за себя. За Лизу. За Нину. Он знает: если Волков захочет — заберёт всё. И жену, и ребёнка, и дом.
Он пишет письмо в прокуратуру. Анонимное. Но на следующий день его находят в почтовом ящике — разорванным. На обрывке — записка: «Не лезь не в своё дело».
Он сжигает письмо в печи. И понимает: он один против всех.
Глава 5. Ложь, что стала правдой
Зима 1993 года. Снег снова глухой, как в 1990-м. Но теперь в доме Савельевых холод не только от мороза.
Нина уходит. Не сразу. Постепенно. Сначала остаётся ночевать у подруги — «Лиза заболела, мне нужно помочь». Потом — «у Волкова проблемы с документами, я помогаю». Потом — просто не возвращается.
Алексей не идёт за ней. Он знает: если она ушла — значит, решила. А в Каменке решение — навсегда.
Лиза болеет. Высокая температура, кашель. Врач говорит — пневмония. Нужны антибиотики. В аптеке — нет. Алексей идёт к Волкову. Стыд, гордость — всё отброшено. Ради дочери.
Волков принимает его в кабинете — за массивным столом из красного дерева. На стене — портрет Ельцина и флаг России. В углу — сейф.
— Антибиотики? — усмехается он. — Есть. За двести долларов.
— У меня нет.
— Тогда… может, Нина тебе поможет?
Алексей сжимает кулаки. Но молчит. Берёт деньги в долг — под расписку. Под «крышу». Теперь он — в кабале.
Лиза выздоравливает. Но смотрит на отца иначе. В её глазах — страх. Она чувствует: папа больше не сильный.
Нина возвращается на один день. Привозит Лизе платье, конфеты, игрушки. Целует дочь. Алексею — кивает.
— Я не могу так жить, — говорит она. — Ты понимаешь?
— Понимаю, — отвечает он.
— Он… даёт мне чувство защищённости.
— А я — нет?
Она молчит. И уезжает.
В ту ночь Алексей впервые пьёт. Не для храбрости. А чтобы забыть.
Глава 6. Кровь на снегу
Весна 1993 года. В Москве — конституционный кризис. В Каменке — тишина. Но тишина эта — зловещая.
Волков теперь не скрывает: он — хозяин села. Его люди собирают «налоги» с магазинов, с фермеров, даже с пенсионеров. Говорят, он убил человека в райцентре — за то, что тот «не заплатил вовремя». Но доказательств нет. А свидетелей — ещё меньше.
Алексей работает на него. Каждый день. Ремонтирует, строит, чинит. Получает деньги — и отдаёт их обратно за «крышу», за «безопасность», за «тишину». Он — раб. Но молчит. Ради Лизы.
Однажды он видит, как Волков целует Нину у школы. При всех. Она не сопротивляется. Наоборот — прижимается к нему.
В тот вечер Алексей берёт топор. Не для дров. Для другого.
Он идёт к дому Волкова. Сердце стучит, как барабан. В голове — только одно: «Он забрал всё. Даже дочь теперь смотрит на него, как на чужого».
Но у ворот его останавливает Лиза. Она бежала за ним, в одном халате, босиком.
— Пап, не надо, — шепчет она. — Я боюсь.
Он смотрит на неё. И понимает: если он пойдёт дальше — потеряет и её.
Опускает топор. Возвращается домой.
На следующий день Волков узнаёт. Не от Лизы — от кого-то другого. Возможно, от соседа. Возможно — от Нины.
Через неделю Алексея находят избитым у леса. Лицо в крови, рёбра сломаны. Говорят, «упал с дерева». Но все знают правду.
Он лежит две недели. Нина не приходит. Только Лиза — каждый день. Принесёт воду, почитает сказку, посидит молча.
Когда он встаёт, в глазах у него — не злость. А решимость.
Он понимает: в этой войне он проиграл. Но есть одно, что он может сделать.
Спасти дочь.
Глава 7. Бегство, которого не было
Весна 1994 года. В стране — ваучеры, «чековые аукционы», новые олигархи. В Каменке — та же грязь, те же лица, но теперь в глазах у людей — не надежда, а покорность. Все поняли: перемены пришли не для них.
Алексей выздоровел, но остался хромым. Спина болела при каждом вдохе, а в левом глазу — постоянная туманная пелена. Врач из райцентра сказал: «Повезло, что жив». Алексей не чувствовал себя везунчиком.
Он начал планировать побег.
Не для себя. Для Лизы. Ей уже девять. Она стала тихой, замкнутой. Перестала смеяться. На уроках молчала. Учительница сказала Нине: «Девочка будто в себе. Как будто боится выйти наружу». Нина кивнула, но ничего не сделала. Она теперь жила в доме Волкова — в бывшей даче председателя, где раньше Алексей стелил паркет. Говорили, что скоро свадьба. Официальная.
Алексей собрал последние деньги. Продал отцовские часы, икону, даже топор — всё, что имело хоть какую-то ценность. Купил билеты до Вологды. Оттуда — на поезд в Питер. У него там был старый друг — работал на заводе. Обещал помочь с жильём, с работой.
Он договорился с Лизой втайне. Всё — шёпотом, на ночь, когда она лежала в постели.
— Завтра утром, как пойдёшь в школу, сверни за баню. Я буду ждать.
— А мама?
— Мама… останется. Но ты будешь в безопасности.
Лиза кивнула. В её глазах — не страх, а решимость. Она уже поняла: в этом доме ей не место.
Утром он ждал за баней. Сердце колотилось. Ветер гнал по улице прошлогоднюю листву. Минута. Две. Пять. Лизы нет.
Потом он увидел: её ведёт за руку Нина. Прямо к дому Волкова. Девочка плачет. Нина — нет.
Алексей бросился бежать, но его остановили двое парней в кожанках — «охрана» Волкова.
— Куда спешишь, Лёха? — усмехнулся один. — Сергей Иванович велел передать: дочь — не твоя забота.
Он попытался вырваться. Получил удар в живот. Упал в лужу. Смотрел, как Лизу ведут в дом, где когда-то он сам вбивал гвозди в пол.
Бегства не случилось. Но с этого дня Алексей понял: Волков не просто отнял жену. Он отнял будущее.
Глава 8. Школа молчания
Осень 1994 года. В школе №1 села Каменка появился новый завуч — бывший участковый, уволенный за «превышение полномочий». Теперь он следит, чтобы «никто не распространял антисоветчину» — хотя СССР уже нет пять лет.
Лиза сидит за партой и смотрит в окно. За окном — берёзы, покрытые первым инеем. Она думает о том, как раньше папа водил её в лес за грибами. Как он рассказывал сказки про лешего и домового. Как он смеялся — громко, от души.
Теперь он редко приходит. И когда приходит — молчит.
Учительница вызывает её к доске. Лиза не слышит. Её будто нет здесь.
— Лизавета Савельева! — строго говорит учительница. — Ты вообще слушаешь?
Девочка вздрагивает. Смотрит на неё большими, испуганными глазами.
— Простите… я думала…
— О чём?
— О том, почему мама не любит папу.
В классе — тишина. Даже муха не жужжит. Учительница краснеет. После урока вызывает Лизу в кабинет. Говорит тихо:
— Ты не виновата, Лиза. Взрослые… они сами не знают, что делают.
Но Лиза знает. Она видела, как мама целует Волкова. Видела, как папа плачет ночью — тихо, в подушку, чтобы она не слышала.
Однажды она пишет письмо. Не маме. Не папе. А — себе. В тетради, на последней странице:
«Я хочу, чтобы всё вернулось назад. Чтобы папа был сильным. Чтобы мама смотрела на него, как раньше. Чтобы Волков исчез. Но он не исчезнет. Он — как снег. Приходит и остаётся навсегда».
Она прячет тетрадь под матрас. Но Волков находит её. Как — неизвестно. Возможно, Нина. Возможно, завуч. Возможно, сам дом предал.
На следующий день Лизу вызывают к Волкову. Он сидит в кресле, курит дорогие сигареты, смотрит на неё, как на вещь.
— Ты думаешь, я плохой человек? — спрашивает он.
— Вы забрали моего папу, — шепчет она.
— Я дал твоей маме то, что он не мог. Порядок. Безопасность. Будущее.
— А мне?
— Ты — часть этого будущего.
Он дарит ей куклу. Такую же, как в детстве. Но Лиза не берёт. Уходит молча.
В ту ночь она впервые мечтает о смерти. Не своей. Его.
Глава 9. Последний плотник
Зима 1995 года. В России — дефолт ещё впереди, но уже пахнет им. В Каменке — голод. Люди едят крапиву, сушеные грибы, иногда — кошек. Но у Волкова всё есть: и еда, и водка, и даже «Мерседес».
Алексей больше не работает. Его не берут никуда. «Слишком ненадёжный», — говорят. Он живёт в старом доме один. Печь топит сухим мхом. Ест хлеб с солью. Иногда — ворует картошку с чужого огорода. Стыдно, но выжить надо.
Он пишет письма в прокуратуру, в милицию, даже в Кремль. Все — без ответа. Однажды получает конверт. Внутри — фотография Лизы. Она стоит у окна, смотрит в камеру. На обороте — надпись: «Она в безопасности. Не мешай».
Он сжигает фото. Но не письма. Продолжает писать.
Однажды к нему приходит старый друг — Митя, бывший тракторист.
— Лёха, хватит. Он тебя сломает.
— А если я сломаю его?
— Ты один. Он — с системой.
Алексей молчит. Потом достаёт из-под печи топор. Не тот, что продал. Новый. Сам выковал в тайне.
— Я не убью его. Но сделаю так, чтобы он знал: я ещё жив.
Митя уходит. Больше не приходит.
Алексей начинает ходить к дому Волкова по ночам. Не приближается. Просто стоит в тени. Смотрит в окно. Иногда видит Лизу. Она сидит за столом, читает книгу. Иногда — плачет.
Он не зовёт. Не стучит. Просто — стоит. Как напоминание.
Однажды его ловят. Бьют. Бросают в сугроб. Он лежит, снег тает от его дыхания. Думает: «Пусть убьют. Но пусть она увидит — я не сдался».
Его находят утром. Жив. Но больше не ходит к дому Волкова.
Он понимает: нужно другое оружие. Не топор. А — правда.
Глава 10. Письмо, что сожгли дважды
Весна 1996 года. В стране — выборы. Ельцин против Жириновского, Лужкова, Гайдара… В Каменке — агитация. Волков вешает плакаты: «Голосуй за стабильность!» Под портретом — его лицо.
Алексей узнаёт: Волков баллотируется в районный совет. Хочет легализоваться. Стать «уважаемым человеком».
Это его шанс.
Он собирает всё, что знает. Имена. Даты. Свидетельства. Кто пропал. Кто заплатил. Кто молчал. Пишет подробное письмо — не анонимное. Своим именем. Отправляется в Москву — в комиссию по правам человека, в «Новую газету», в прокуратуру.
Перед отправкой показывает письмо Лизе. Она читает. Плачет.
— Ты его убьёшь?
— Нет. Я заставлю его бояться.
Он отправляет письмо. Через неделю получает ответ: «Ваше обращение рассмотрено. Информация передана в компетентные органы».
Но на следующий день Волков приезжает к нему сам.
— Ты думаешь, бумажка что-то изменит? — спрашивает он, стоя в дверях. — Ты — никто. А я — власть.
Алексей молчит.
— Я мог убить тебя давно. Но не стал. Потому что Нина просила. А теперь… она сама говорит: «Забери его из села. Навсегда».
— Она так сказала?
— Сказала.
Алексей чувствует, как земля уходит из-под ног. Не от страха. От боли. Жена предала не только мужа — но и правду.
Волков уходит. Через час приходят его люди. Забирают письмо — оригинал и копии. Сжигают всё перед глазами Алексея.
Но он успел сделать ещё одну копию. Спрятал в банке с солью.
Он не знает, поможет ли это. Но теперь у него есть последняя надежда.
Глава 11. Дочь чужого отца
Лето 1996 года. В Каменке жара. Река мелеет. Люди спят на улице — в домах душно.
Лизе — десять. Она уже не ребёнок. В её глазах — взрослая боль. Она перестала верить в чудеса. Перестала ждать папу. Но не перестала любить его.
Однажды Волков объявляет: он и Нина официально поженятся. Через месяц. Приглашают всё село. Даже Алексея — «из уважения к прошлому».
Алексей не идёт. Но Лиза приходит к нему ночью.
— Пап, уезжай, — шепчет она. — Он тебя убьёт.
— А ты?
— Я… останусь. Но я всегда буду помнить, кто мой настоящий отец.
Он обнимает её. Впервые за годы — крепко. Чувствует, как она дрожит.
На свадьбе Волков сидит в центре, в новом костюме. Нина — в белом платье, но без улыбки. Лиза стоит рядом, как тень. Когда начинают тосты, кто-то говорит:
— Сергей Иванович, а дочь-то у вас — от первого брака?
— Нет, — отвечает Волков, глядя прямо на Лизу. — Она — моя. По духу.
Лиза опускает глаза. В этот момент она понимает: её стирают. Стирают из памяти, из правды, из жизни.
После свадьбы Волков оформляет усыновление. Официально. Теперь в паспорте Лизы — новая фамилия: Волкова.
Алексей узнаёт об этом от почтальонки. Сидит весь день у реки. Смотрит на воду. Думает: «Я проиграл. Но не сдался».
Он достаёт последнюю копию письма. И решает: если правда не спасает — пусть спасёт месть.
Глава 12. Тень в зеркале
Зима 1997 года. В России — кризис накануне дефолта. В Каменке — тишина, настолько глубокая, что слышен стук сердца у соседа за стеной.
Лиза теперь — Лизавета Волкова. Учится в райцентре, ездит на «Мерседесе» отчима, носит джинсы и кроссовки — редкость в селе. Говорит тихо, сдержанно, как будто боится, что слова выдадут её. В школе её уважают — не за ум, а за фамилию. Дети шепчутся: «Её отец — тот самый Волков. У него пистолет. И связи».
Но по ночам она возвращается в старую тетрадь. Пишет:
«Сегодня он сказал, что я — его гордость. А я подумала: а если бы папа был жив, он бы гордился мной?»
Папа жив. Но как будто мёртв. Алексей больше не выходит из дома. Ходят слухи, что он спивается. На самом деле — он ждёт. Ждёт момента. У него есть план. Простой, как топор.
Он нашёл человека в Петербурге — журналиста из «Новой газеты». Тот согласился приехать, если будет «достоверная информация». Алексей отправил ему копию письма, список имён, даже фотографии пропавших. Журналист ответил: «Буду через две недели».
Алексей начал готовиться. Вымыл дом. Побрался. Даже купил новую рубаху — за последние деньги. Хотел, чтобы его восприняли серьёзно.
Но Волков узнал.
Неизвестно как. Возможно, почта. Возможно, Нина. Возможно, сам журналист проговорился.
За три дня до приезда Алексей проснулся от шума. Его дом окружили. Четверо мужчин. Без слов. Вывели во двор. Били. Не до смерти — до смирения.
— Ты всё ещё думаешь, что можешь что-то изменить? — спросил Волков, выходя из машины.
Алексей лежал в снегу, кровь смешивалась с белым.
— Да, — прохрипел он.
Волков улыбнулся.
— Тогда посмотри, что я сделал с твоей правдой.
Он бросил на снег обгоревшие листы — копию письма. Журналисту «посоветовали» не приезжать. Алексей смотрел на пепел и понимал: правда сгорела. Осталась только месть.
Глава 13. Последний разговор
Весна 1998 года. Дефолт. Рубль рухнул. В Каменке перестали верить даже в доллары.
Алексей выздоравливает. Медленно. Его лицо — сплошной шрам. Голос — хриплый. Но глаза — горят.
Он решает поговорить с Лизой. В последний раз.
Ждёт её у школы. Она выходит, видит его — и замирает. Подходит неуверенно, как к чужому.
— Пап…
— Ты помнишь, как мы ходили за грибами?
— Помню.
— А помнишь, я рассказывал тебе про лешего? Что он помогает тем, кто не лжёт?
— Да.
— Ты не лжёшь, Лиза?
Она молчит. Потом — тихо:
— Я не могу… Он всё контролирует. Даже мои мысли.
— Тогда беги.
— Куда?
— В город. К друзьям. К незнакомцам. Кому угодно. Только не оставайся с ним.
Она смотрит на него. В её глазах — слёзы.
— А ты?
— Я сделаю то, что должен.
Она целует его в щеку. Впервые за годы.
— Не умирай, пап.
— Я уже мёртв, — говорит он. — Но ты — нет.
Она уходит. Он смотрит ей вслед. Знает: это — прощание.
Глава 14. День, когда снег стал чёрным
Зима 1998 года. В стране — хаос. В Каменке — праздник. Волков отмечает своё избрание в областной совет. Приезжают гости из Петербурга, из Москвы. Машины, водка, музыка. Даже фейерверки — в январе.
Алексей не спит всю ночь. Пишет записку Лизе:
«Если ты читаешь это — я уже не с тобой. Но знай: я любил тебя больше жизни. Не верь тому, что скажут. Я не убийца. Я — отец».
Скрывает записку в её старой кукле — той, что вырезал из липы.
Утром он берёт топор. Не для дров. Для правды.
Идёт к дому Волкова.
Гости пьют, смеются. Охраны почти нет — все пьяны. Алексей входит через чёрный ход. Поднимается на второй этаж. Слышит голоса. Волков говорит тост:
— За новую Россию! Где сила — в правде, а правда — в деньгах!
Алексей врывается в зал.
Все замирают.
Волков смотрит на него — не с испугом, а с презрением.
— Опять ты?
— Это конец, Сергей.
— Ты один. А у меня — всё.
— У тебя — ложь. А у меня — правда.
Он бросается вперёд. Не на Волкова. На окно. Разбивает его топором. Кричит во весь голос:
— Слушайте! Этот человек убил Петра Семёновича! Запугал Иваныча! Избил меня! Украл ребёнка!
Гости в ужасе. Кто-то зовёт охрану. Волков хватает пистолет.
Выстрел.
Алексей падает. Кровь на ковре. Но он улыбается.
— Теперь все знают…
Волков стреляет ещё раз. И ещё.
Но крик уже прозвучал. Правда — в воздухе.
Глава 15. Похороны без тела
Январь 1999 года. В Каменке — мороз минус сорок. Похороны Алексея Савельева никто не объявляет. Официально — «несчастный случай». Тело «потерялось» в морге райцентра.
Нина не приходит. Говорят, она уехала в Питер. С Волковым.
Лиза остаётся одна. Ей одиннадцать. Она ходит к старому дому. Там — пепел, снег, тишина. Находит куклу. Внутри — записка.
Читает. Плачет. Записку прячет в груди.
Она не говорит никому. Но начинает собирать вещи. Ночью уезжает на попутке в Вологду. Без денег. Без документов. Только с запиской отца.
Волков ищет её неделю. Потом сдаётся. «Пусть бегает, — говорит он. — Без фамилии она — никто».
Но он ошибается.
Глава 16. Письмо из будущего
Осень 1999 года. В России — новый президент. В Каменке — всё по-прежнему.
Лиза живёт в приюте под Вологдой. Учится. Работает уборщицей. Пишет письма в газеты, в прокуратуру, в правозащитные организации. Рассказывает всё: про Волкова, про отца, про село, где правда сгорела, но не исчезла.
Однажды ей отвечает журналист. Тот самый, из «Новой газеты».
— Мы верим тебе. Приезжай.
Она приезжает. Рассказывает. Показывает записку. Фотографии. Свидетельства.
Через месяц выходит статья: «Крёстный отец глубинки: как один человек убил целое село».
Волков арестован. Не за убийство — доказательств нет. Но за рейдерство, вымогательство, подделку документов. Сажают на восемь лет.
Нина исчезает. Говорят, уехала за границу. С деньгами.
Лиза остаётся в Петербурге. Меняет фамилию. Ставит себе новую цель: стать журналисткой. Чтобы правда не сгорала.
Глава 17. Пепел на снегу
Зима 1999 года. Новый год. В Каменке — тишина. Дом Волкова заколочен. Школа — полупустая. Люди стареют быстро, как будто время здесь ускорено.
Лиза приезжает в село в последний раз. Подходит к старому дому Савельевых. Всё завалено снегом. На крыльце — обломок топора. Она поднимает его. Кладёт на могилу, которой нет.
Стоит долго. Вспоминает отца. Его руки. Его смех. Его молчание.
Потом достаёт записку. Читает вслух:
— «Я любил тебя больше жизни».
Снег падает. Тихо. Мягко. Как слёзы.
Она уезжает. Больше не возвращается.
В Каменке остаётся только пепел. И снег. И память — о том, что когда-то здесь жил человек, который предпочёл правду жизни.
А в России наступает новое тысячелетие. Но для тех, кто знал Каменку, — оно уже не имеет значения.
Конец.