— Лер, ты опять неправильно режешь хлеб. — Голос Галины Петровны звучал так, будто не хлеб она осматривала, а приговор выносила.
Валерия замерла с ножом в руке. За спиной шумела духовка, пахло курицей и медом, на столе белели тарелки. Она очень старалась держать лицо ровным, хотя внутри уже закипало.
— А как правильно? — спросила она тихо, без улыбки.
— По диагонали, Лерочка. Ты же женщина. Женщина должна уметь нарезать так, чтобы кусок выглядел достойно. Не крошился. Чтобы гостю приятно было взять. А ты всё тяп-ляп. — Свекровь прошла вглубь кухни, даже не разуваясь. — Я не понимаю, Никита, ты жену чему-нибудь учишь или она сама учится по интернету?
Никита с отверткой выглянул из коридора, глаза чуть виноватые. Он что-то хотел сказать, но осекся. Слишком хорошо он знал этот тон матери — спорить бессмысленно.
— Мама, — осторожно сказал он, — может, ты присядешь пока? Гости скоро.
— А я что делаю? Помогаю. Хоть кто-то должен тут порядок наводить.
Валерия опустила нож на доску. Хотелось ответить резко, но язык словно прилип к нёбу. Первый час гостей, первый их вечер в новой квартире, и уже такая сцена.
Она выдохнула:
— У нас всё готово. Спасибо за заботу, но я справлюсь.
— Справлюсь, — передразнила Галина Петровна. — С такими салатами и хлебом? Господи, в наше время стыдно было бы на стол такое выносить.
Марина, сестра Никиты, заглянула из гостиной:
— Мам, ну ты только вошла и сразу начинаешь. Давай без критики сегодня?
— Я говорю правду, — холодно отрезала свекровь. — Если вам нравится жить в иллюзиях — пожалуйста. Но я привыкла к порядку.
Воздух в кухне стал густым, словно туда подлили кипятка. Никита закрыл ящик с инструментами, подошёл к жене, хотел приобнять за плечо, но Валерия отстранилась.
— Я не люблю, когда меня поправляют при всех, — сказала она, глядя прямо на свекровь.
— А я не люблю, когда хозяйка ведёт себя как обиженный ребёнок, — парировала та.
И тут Валерия почувствовала, как что-то внутри щёлкнуло. Не привычная обида, не желание спрятаться. А какая-то новая, взрослая злость.
— Это мой дом, — произнесла она медленно. — Если что-то не устраивает, дверь там.
В комнате воцарилась тишина. Даже ребёнок Марины перестал вертеться. Никита приоткрыл рот, но слова застряли.
Галина Петровна прищурилась, словно прицеливалась:
— Ах вот как. Уже выставляешь. Ну-ну. Посмотрим, кто тут хозяйка на самом деле.
Она села за стол, сцепила руки, будто собиралась суд вершить.
Дальше всё закрутилось по мелочам, но каждая мелочь царапала сильнее ножа. Свекровь придвинула к себе миску с салатом и с непередаваемым видом поковырялась в нём вилкой:
— Авокадо? В мае? Да ещё и полузелёный. Это ж не еда, а издевательство.
Марина попыталась перевести в шутку:
— Мам, ну ты как ресторанный критик.
— Я и есть критик, — отрезала та. — Я жизнь прожила, я знаю, как должно быть.
Сергей, друг Никиты, поднял бокал:
— Ну давайте за новую квартиру. Хватит о салатах.
Но настроение уже поплыло. Никита теребил салфетку, Валерия молча расставляла тарелки. Она чувствовала, как её усилия — свечи, скатерть, аккуратно нарезанные овощи — превращаются в крошки под столом.
И всё-таки решила не молчать.
— Галина Петровна, — сказала она ровно, — давайте договоримся сразу: я у себя дома не собираюсь оправдываться. Хотите — кушайте. Не хотите — не трогайте.
— Ого, — протянула свекровь. — Нашлась хозяйка. Да у тебя голос-то дрожит.
— Дрожит, потому что я злюсь, — честно ответила Валерия. — А не потому, что я вам подчиняюсь.
В глазах гостей мелькнуло что-то похожее на уважение. Марина кивнула тихо, Сергей хмыкнул «вот это да», а Настя сжала губы, чтобы не улыбнуться.
Но Галина Петровна не сдавалась:
— Злюсь она… Молодёжь нынешняя. Ничего не умеют, но злятся. В наше время молчали и учились.
— А мы живём не в ваше время, — сказала Валерия. — У нас своё.
И в этот момент, странным образом, напряжение в ней ослабло. Она впервые почувствовала силу от собственных слов.
Праздничный ужин превратился в тихую дуэль. Каждое блюдо становилось поводом для колкости. Салат — «пересолено». Мясо — «суховато». Штрудель — «корицы много». Но Валерия уже не сжималась. Она отвечала. Спокойно, без крика, но твёрдо.
— Значит, вам не нравится? Ну что ж, вкус у всех разный.
— Я готовила так, как люблю. Мне вкусно.
— Если хотите, потом принесите свой рецепт. Я попробую.
Гости переглядывались, будто смотрели спектакль. Никита всё ещё метался глазами между матерью и женой. Его молчание было хуже слов. Но Валерия уже не ждала поддержки.
В какой-то момент Лёва, сын Марины, громко спросил:
— А можно я ещё курицы? Она вкусная!
И это простое «вкусная» прозвучало громче всех упрёков.
Марина посмотрела на Валерию и тихо сказала:
— Спасибо тебе. Я давно хотела маме такое сказать, но не решалась.
Валерия кивнула. В её голове было пусто и легко. Она понимала, что праздник испорчен, но что-то важное всё-таки произошло: впервые за всё время она почувствовала себя хозяйкой в собственном доме.
А свекровь сидела молча, со сжатыми губами. Её глаза были холодными, но в глубине таилась растерянность: будто привычный порядок впервые дал трещину.
— Мам, — голос Никиты прозвучал тише, чем он хотел, но в нём уже не было привычного подчинения. — Давай без лишнего. Мы собрались радоваться, а не искать соль и перец в тарелках.
Галина Петровна резко повернула к нему голову:
— Ты мне рот закрываешь?
— Нет. Просто… я хочу, чтобы было спокойно.
— Спокойно ему надо! — взмахнула рукой свекровь. — А то, что я с утра помогала вам — это что? Ты думаешь, легко вот так всю жизнь тащить всё на себе, а потом смотреть, как сын живёт в бардаке?
— Мам, — попытался вмешаться Сергей, — это же праздник. Давайте оставим…
— Тебя я не спрашиваю, — отрезала она. — Я со своим сыном разговариваю.
Воздух стал густым, словно в комнате зажгли лишнюю свечу. И тут в дверь позвонили. Резко, звонко.
— Кто ещё? — удивилась Марина. — Мы вроде всех ждали.
Никита пошёл к двери. На пороге стояла соседка с этажа ниже — сухонькая женщина в платке, с пакетом в руке. За ней маячил её внук-подросток, худой, в тёмной толстовке.
— Простите, что без звонка, — сказала соседка. — Мы только хотели поздравить. Вот немного яблок с дачи. И… — она замялась. — И чай. У нас хороший, грузинский.
— О, здравствуйте, проходите, — Никита машинально взял пакет. — Спасибо большое. Мы как раз за столом.
— Нет-нет, — отмахнулась женщина. — Мы буквально на минутку. Я ж понимаю: праздник у вас. Но знаете, иногда правильно — соседей сразу узнать. Чтобы потом не было недоразумений.
Слова «недоразумений» прозвучали так, будто она хотела сказать что-то другое, но вовремя прикусила язык.
— Да проходите, — вмешалась Валерия, неожиданно решительно. — У нас места хватит.
Она сама удивилась: ещё час назад её всё выбивало из колеи, а сейчас вдруг пришла твёрдость. Она чувствовала: чем больше людей в комнате, тем меньше власть у свекрови.
Соседка села на краешек стула, внук замер у двери, поглядывал на смартфон. Галина Петровна смерила их взглядом, в котором явно читалось: «лишние».
— Ну вот, ещё и соседи, — пробормотала она. — Скоро весь подъезд сюда потянется.
— А что плохого? — спросила Валерия спокойно. — Дом же новый. Все знакомятся.
Соседка улыбнулась:
— Правильно говорит девушка. Новый дом — это как новый брак. Если сразу не договориться, потом только труднее.
Сказала — и сама смутилась. Слова прозвучали слишком в точку.
Гости за столом заулыбались, кто-то усмехнулся. А Валерия вдруг ощутила: вот, чужая женщина сказала то, что крутилось у неё внутри весь вечер.
Разговор пошёл по-новому. Соседка рассказала, как строители поначалу перепутали проводку в её квартире, как три месяца боролась с управляющей компанией. Внук вдруг встрял, заговорил про школу: у них, оказывается, недавно драка была — одного мальчишку до крови.
— Я не понимаю, — сказал он, глядя на стол, а не на людей, — зачем взрослые всё время ругаются? Вы же всё равно живёте вместе.
В комнате повисла тишина. Галина Петровна хотела что-то сказать, но слова застряли.
И вдруг Сергей прыснул, но не от веселья, а от нервов:
— Вот и мудрость от поколения Z.
Марина добавила:
— А ведь верно. Мы же семья. Зачем мы делаем вид, что чужие?
Эти слова зацепили Валерию. Она посмотрела на Никиту. Он сидел, нахмурившись, словно всё время что-то решал про себя, но никак не мог решиться.
— Потому что мы так привыкли, — сказала Валерия. — Каждый за своё. Один критикует, другой терпит. Третий молчит. А потом думаем, что это и есть семья.
Галина Петровна резко встала.
— Я не позволю говорить со мной в таком тоне!
И тут Валерия сделала то, чего от себя не ожидала. Она тоже поднялась.
— А я не позволю вам ломать мой дом. Всё. Хватит.
Соседка опустила глаза, внук ещё крепче сжал телефон. Марина вздохнула, Андрей налил себе вина. Настя прикрыла рот ладонью, будто боялась, что случайно скажет что-то лишнее.
Никита сидел, не поднимая глаз.
— Скажи хоть слово, — шепнула Валерия.
Он поднял голову. Его взгляд метался между женой и матерью. И тогда вмешался соседкин внук, голосом неожиданно взрослым:
— Дядя, если вы не скажете сами, потом будет только хуже. У нас в школе так же: если молчишь, потом тебе всё время на голову садятся.
Галина Петровна повернулась к мальчику с холодной улыбкой:
— Ты ещё маленький, чтобы меня учить.
— А вы слишком большая, чтобы так себя вести, — отчеканил подросток.
Эта фраза ударила как пощёчина. В комнате раздался вздох. Даже свеча дрогнула.
И именно в этот момент зазвонил телефон Галины Петровны. Она подняла трубку, послушала пару секунд и сказала:
— Что значит «инсульт»?.. Когда?..
Голос её дрогнул впервые за весь вечер. Все переглянулись.
— Это тётя Нина, моя двоюродная сестра, — объяснила она глухо. — В больнице. Я должна ехать.
Тишина повисла тяжёлым грузом. Даже критика, колкости, обиды — всё вдруг стало мелким. Перед лицом настоящей беды они сидели чужими людьми за одним столом.
— Мы вас отвезём, — сказал Никита резко, вставая. — Я возьму машину.
— Нет, — ответила Валерия. — Никита, ты останься. У нас гости. Я вызову такси.
И она подошла к свекрови. Взяла её сумку, подала. Смотрела прямо, но без злости.
— Я вам помогу спуститься.
В эти несколько секунд Галина Петровна смотрела на неё так, словно впервые увидела.
— Спасибо, — тихо сказала она. И впервые за весь вечер её голос прозвучал по-человечески, без колкостей.
Они вышли в коридор. Дверь закрылась.
За столом все молчали. Никита сел обратно, упёршись ладонями в лицо.
— Вот теперь праздник, — глухо сказал он.
Сергей вздохнул:
— Ну, друг, у вас семья как сериал. Только без рекламы.
А Валерия, возвращаясь в комнату, подумала: «Нет. Это не сериал. Это наша жизнь. И теперь она только начинается».
Валерия вернулась в квартиру, когда такси уже увезло свекровь. В комнате стояла тишина. Никита сидел, уткнувшись ладонями в лицо, рядом пустой стул с сумкой матери. На столе остывала курица, свечи горели неровно, капая на скатерть.
— Ну и вечер, — выдохнул Сергей.
Марина тихо добавила:
— Я думаю, маму завтра уже не узнать. Она приедет и будет ещё жёстче.
— А мы-то что? — вскинулся Никита. — Мы не имеем права жить спокойно? Я устал оправдываться. Всё время. Перед ней, перед всеми.
— Передо мной тоже? — спросила Валерия.
Он посмотрел на неё — растерянный, уставший.
— Лера, я… Я просто боюсь. Боюсь, что она отвернётся. Она же одна. У неё никого нет, кроме меня.
— А у меня что, кто-то есть? — Валерия подняла голос. — Ты всё время выбираешь: либо она, либо я. Но жить-то тебе со мной, Никита. В этом доме. Неужели это так трудно понять?
Марина тихо вздохнула:
— Она всегда так делала. И с папой, и со мной. Вечно проверяла нас на прочность.
— Значит, пора закончить, — сказала Валерия.
Её голос звучал спокойно, но твёрдо. Она чувствовала: вот сейчас всё решается.
— Если завтра она придёт и снова начнёт, я сама открою дверь и скажу: «Мама Никиты, уходите. Это наш дом».
Никита хотел возразить, но не смог. Его глаза метались, как у человека, который впервые понял: выбора больше нет.
Ночь была тяжёлой. Никита долго ворочался, вставал курить на балконе. Валерия не спала, слушала, как он ходит, как скрипит пол. За окном моросил дождь, в квартире пахло корицей и усталостью.
Утро принесло звонок. Галина Петровна вернулась — без звонка, без предупреждения. Вошла и сразу поставила сумку на пол.
— Ну что, — сказала она хрипло. — Думали, я не вернусь?
— Мам, — начал Никита, но Валерия перебила:
— Проходите. Но сразу скажу: унижать меня в моём доме вы не будете.
— Это не твой дом, — резко отрезала свекровь. — Это квартира моего сына.
— Это наш дом, — спокойно сказала Валерия. — Я жена Никиты. И я решаю, кто здесь гость, а кто — хозяин.
Галина Петровна побледнела.
— Так вот как… Значит, я лишняя?
— Нет, — вмешалась Марина. — Ты не лишняя. Но если будешь ломать Леру, ты потеряешь и её, и Никиту. И меня тоже.
В голосе Марины впервые прозвучала твёрдость. Даже Андрей, обычно молчаливый, добавил:
— Мы все видим, как ты давишь. Но дальше так нельзя.
Сергей пожал плечами:
— Я человек посторонний, но со стороны всё ясно. Никита женат. А вы всё ведёте себя так, будто он до сих пор школьник.
Свекровь метнула взгляд на сына:
— Ты молчать будешь?
И тут Никита встал. Голос у него дрожал, но он не сел обратно:
— Мам, я всю жизнь молчал. Я думал, что это проще. Но нет. Хуже. Ты — моя мама. Но Лера — моя жена. И если тебе так трудно уважать её, ты не приходи.
— Никита! — вскрикнула она. — Ты предаёшь меня!
— Нет. Я выбираю свою жизнь.
Эти слова прозвучали как приговор.
Галина Петровна села на стул, опустив руки. Никто не двигался. Потом она подняла глаза на Валерию:
— Ты победила. Но запомни: это не конец.
И ушла.
Дверь захлопнулась так громко, что ваза на подоконнике дрогнула.
В квартире повисла тяжёлая тишина. Никита сел рядом с Валерией, уткнулся лицом ей в плечо. Она гладила его по голове, понимая: это только начало их борьбы. Но теперь они были вдвоём.