– Ваша честь, я отказываюсь от материальных претензий к ответчице, – негромко сказал Артем. По залу пошел шепот, в котором слышалось недоумение.
Судья, привыкший ко всему, приподнял бровь:
– Потерпевший Колесников, вы понимаете, что ваше решение не повлияет на приговор, но лишит вас возможности компенсировать ваши финансовые потери?
– Понимаю.
Екатерина Михайловна – так, несмотря на молодость, называли секретаря судебного заседания коллеги, продолжала записывать, не испытывая никаких эмоций. За пять лет на этой работе она перестала удивляться низости одних и глупости других. Ее работа заключалась в том, чтобы бесстрастно фиксировать этот бесконечный поток человеческой немощи. Она видела себя машинистом поезда, который везет вагоны с чужими драмами.
Дело по обвинению Людмилы К. было из разряда тех, что любит пресса. Очередная аферистка талантливо обманывала «женихов», используя сайты знакомств. Четверо мужчин, которые ни разу ее не видели, присылали ей на карту крупные суммы. Ни с кем дело не дошло даже до первого свидания. Одному она наврала, что близкие попали в аварию, другому – что муж при разводе делит даже ложки, третьему что-то про больного ребенка…
«Ну и что тут нового?» – думала Катя, готовя материалы дела. Четверо взрослых, и, казалось бы, состоявшихся людей примерили на себя рыцарский образ. Поверили в то, что деньгами могут спасти красавицу от всех бед и получить настоящую любовь. А на деле с ними переписывалась замужняя женщина с тремя детьми.
… И вот они все здесь: обвиняемая, потерпевшие. Трое из них – ожесточенные, сжатые в комок обиды. Требуют возмещения, их речи полны яда и разочарования. Они абсолютно правы. Закон и логика на их стороне. Екатерина Михайловна механически писала знакомые словосочетания: «моральный ущерб», «введение в заблуждение», «корыстный умысел».
Один из потерпевших, Артем Колесников, сидел чуть поодаль от остальных. В его позе не было ни агрессии, ни жалости. Когда он сказал, что не имеет материальных претензий, зал замер. Один из «женихов», не выдержал, резко обернулся:
– Ты вообще в своем уме? Она же тебя, как и всех, за loxa держала! Она на твои деньги, возможно, этому своему мужу телефон купила!
Артем посмотрел на него с какой-то странной грустью:
– Я все понимаю. Но у нее трое детей. Эти деньги… пусть будут на них. Мне не нужны они назад.
Екатерина Михайловна с изумлением подняла глаза на Колесникова. Щедрость души не часто увидишь в стенах суда. Она смотрела на его руки – рабочие руки сварщика, сведенные в спокойный замок на коленях. И на его глаза – грустные, без тени озлобленности. В мире, где каждый тащит одеяло на себя, он просто… отпустил.
После заседания адвокат одного из потерпевших качал головой:
– Ну и романтик же этот четвертый. Наивный, как дитя.
Обычно молчаливая Екатерина Михайловна, парировала:
– Это не наивность. Это сила. Сила, которую не купишь ни на какие деньги.
Все переглянулись и замолчали. Такого за «железной» Катей не водилось. Она и сама удивилась своей реплике.
Следующие несколько заседаний Катя ловила себя на том, что наблюдает за ним. Как он внимательно слушает, не перебивая. Как его взгляд иногда надолго останавливается на окне, будто он ищет в сером небе ответы на вопросы, которые никто, кроме него, не задает.
В последний день, когда приговор был оглашен, и все стали расходиться, он задержался в коридоре, растерянно оглядываясь. Екатерина Михайловна вышла из кабинета.
– Вам куда? – спросила она своим обычным, деловым, безэмоциональным тоном.
– Да так… – он улыбнулся. – Запутался немного в ваших коридорах.
– Выход там, – она кивнула.
– Спасибо.
Он сделал несколько шагов, но Катя окликнула его.
– Артем?
Он обернулся, посмотрел удивленно.
– Вы тогда были правы, – сказала она, и ее голос дрогнул. – Насчет детей. Это очень достойный поступок.
Артем внимательно посмотрел на нее.
– Знаете, Екатерина… – он запнулся, не зная как к ней обращаться.
– Катя, – предложила она.
– Катя. Люди редко поступают по-доброму не только в этих стенах. Спасибо, что заметили.
Он ушел. А она смотрела ему вслед, понимая, что только что почувствовала как ее собственное, давно разочарованное сердце, стало биться чаще.
Что было дальше? А дальше был дождь. Ливень, обрушился на город как раз в тот момент, когда Артем вышел из здания суда. Он остановился под козырьком, раздумывая, стоит ли бежать к автобусной остановке.
Из-за его спины послышался голос:
– У нас тут зонт «казенный» имеется. Для важных документов. Но, думаю, можно и достойного человека выручить.
Это была Катя. В руке она держала большой черный зонт-трость. В ее глазах читалась легкая неуверенность, будто она сама не верила в то, что делает.
– Не хочу вас задерживать, – сказал Артем.
– Мой рабочий день окончен. Я иду до парка. Если вам по пути...
Они шли под одним зонтом по мокрому асфальту, стараясь не задевать друг друга. Молчание было на удивление комфортным.
– Вы всегда так... защищаете потерпевших? – наконец спросил Артем.
– Нет. Никогда, – честно призналась Катя. – Вы... вы первый, кто поступил нелогично. Меня это поразило.
– Наверное, это глупо.
– Это редкость. А редкость всегда ценится.
Они дошли до парка. Дождь уже стихал, превращаясь в мелкую морось.
– Прогуляемся? – предложил Артем. – Если вы не торопитесь.
Катя колебалась всего секунду. «Протокол заседания нарушен, Екатерина Михайловна», – пронеслось у нее в голове, но она кивнула. Артем смотрел куда-то вдаль, на проясняющееся небо. Девушка молчала, давая ему время.
– Со мной такое впервые, – вдруг сказал он, и было очевидно, что это не про аферу. – Обычно люди... не понимают. Считают меня странным.
– Потому что вы не озлобились, – тихо сказала Катя. – В наше время это приравнивается к чудачеству.
Артем посмотрел на нее испытующе:
– А вы? Вы тоже считаете меня чудаком?
– Я считаю, что вы... настоящий, – нашла она нужное слово. – А это дорогого стоит. В моей работе настоящего – кот наплакал.
Он помолчал, потом спросил:
– Вы хотите знать, почему я такой «настоящий»? Почему так легко повелся на сказки?
Катя снова кивнула.
Артем вздохнул, его взгляд стал задумчивым. А потом начал говорить. Спокойно, без надрыва. Так, словно рассказывает не о себе:
– Все началось и закончилось в школе. Ее звали Лика. То, что я испытывал к ней, даже любовью трудно назвать. Она была для меня всем. Воплощением всего самого светлого, красивого и недостижимого. Мы были той самой парой из старших классов, на которую все заглядывались. Я носил ее портфель, мы танцевали на выпускном... Я был абсолютно уверен, что это навсегда. Верил в это так сильно, что, кажется, зарядил этой верой всех вокруг. Мы были школьной достопримечательностью – «идеальной парой».
А потом она просто ушла в свою жизнь. Поступила в престижный вуз в столице и вышла замуж за однокурсника. Мне прислала открытку. Представляешь? Не нашла времени на письмо, на разговор по телефону. Только открытка с видом Москвы. И там всего три слова: «Прости. Так лучше».
Все потеряло смысл. Я не пил, не дебоширил. Просто... перестал чувствовать. Выучился на сварщика – это такая работа, где можно спрятаться в маске и за шумом аппарата не слышать собственных мыслей. Я построил вокруг своего сердца крепость, но внутри этой крепости продолжал жить тот самый наивный парень, который верил в одну-единственную любовь на всю жизнь.
И когда я увидел фото в сети... ту самую аферистку... вдруг очнулся. Она была очень похожа на Лику. Но главное – текст под фото. «Все еще верю в любовь». Глупо, да? А я написал. И в ответ полетели слова, которые я ждал все эти годы. Она писала о любви навсегда, о верности, о том, что ищет чего-то настоящего. Это был ключ, идеально подошедший к замку моей крепости. Так хотелось снова поверить в сказку, что сам себя убедил не обращать внимания на странности. Я купился не на ее ложь. Я купился на отголосок своей собственной мечты. Мне нужна была не она. Мне нужно было доказательство, что та любовь, в которую я верил, не была глупостью. Что она возможна.
Знаешь, что самое странное? Суд стал для меня не наказанием, а освобождением. Да, сначала было страшно обидно, потом больно и стыдно. Но когда я увидел эту женщину – обычную, испуганную, жалкую... иллюзия окончательно рассеялась. Призрак Лики наконец-то перестал меня преследовать. Я смог его похоронить. И мои деньги... я воспринял как плату за сеанс экзорцизма. Дорого, конечно. Зато эффективно.
Артем замолчал и посмотрел на Катю, будто ожидая ее вердикта – обвинительного приговора за наивность. Но она молча протянула руку и накрыла его ладонь своей. Рука у нее была теплой и твердой.
– Спасибо, что рассказал, – тихо сказала она. – Теперь я понимаю. Ты не чудак. Ты... просто верен себе.
***
Катю не зря на работе все называли по имени-отчеству. Она была строгая, неразговорчивая и очень ответственная. Вся в работе, никакой личной жизни. Когда коллеги пару раз увидели ее в компании Артема – тот встречал девушку по вечерам – удивились и забеспокоились.
Судья Марина Викторовна, женщина лет пятидесяти с взглядом, способным остановить преступника на расстоянии, первой нарушила молчание:
– Ну что, Екатерина Михайловна меня поразила. Я думала, у нее картотека вместо сердца . А там, смотри-ка, роман с потерпевшим романтиком закрутился.
Ее коллега, судья помоложе, Игорь Олегович, усмехнулся, разминая затекшую шею:
– Ну, … с его-то наивностью, он больше напоминает обвиняемого в недоразвитости инстинкта самосохранения. Или вечного потерпевшего по статье «Излишняя доверчивость». Екатерина Михайловна, выходит, взялась за его… перевоспитание?
– Игорь, не надо цинизма, – отрезала Марина Викторовна, но в уголках ее губ играла улыбка. – Мужик-то, слышно, работящий, руки золотые. И поступок его был… нестандартный. В нашем конвейере редко встретишь человека, который принципы выше денег ставит.
В курилке адвокат Станислав, частый гость в стенах суда, разводил руками:
– Вот уж чего не ожидал, так это романтики в зале суда. Сериал какой-то, а не работа.
Все видели, как Екатерина Михайловна изменилась. Она не стала менее профессиональной, но… смягчилась. Иногда у нее на губах играла легкая улыбочка, когда она смотрела на телефон. Она стала носить на шее тонкую серебряную цепочку, которой раньше не было.
За спиной влюбленной Кати коллектив разделился на циников и лириков.
Мужчины строили мрачные прогнозы о незавидной судьбе «спасительницы глупых рыцарей» и цинично шутили: «Ну что, готовьтесь к приглашению на свадьбу. Вас же, коллеги, в свидетели запишут. Показания давать будете: «Да, я видел, как ответчик в лице секретаря похитил сердце потерпевшего».
Женщины, особенно молодые, восхищались: «Это так прекрасно! Екатерина Сергеевна всегда такая строгая, неприступная. А он такой… травмированный, но добрый. И красивый. Это же готовый сюжет!»
Бухгалтер Валентина Ивановна, хмурилась:
– Да хватит вам, завидуйте молча. Мы тут давно забыли, что такое искренние чувства. Мужика с добрым сердцем сейчас днем с огнем не сыщешь. А Катя умница. Пусть хоть она счастлива будет.
Как-то раз, за очередным утренним кофе, Игорь Олегович не удержался и спросил секретаря с нарочито невинным видом:
– Екатерина Михайловна, а как там ваш… гм… благородный спаситель? Не подал ли еще на кого-нибудь иск из великодушия?
Все замерли в ожидании взрыва.
Катя медленно отпила глоток кофе, поставила чашку и посмотрела на него своим ясным, спокойным взглядом:
– Игорь Олегович, если вам так интересны личные дела потерпевших по закрытым делам, я могу предоставить вам полный доступ к архиву. Вас интересует дело № 3-452/18? Или, может быть, № 2-187/19? Там тоже были весьма… колоритные личности.
Наступила мертвая тишина. Игорь Олегович поперхнулся и откашлялся. Он понял все с полуслова: Катя вела и его дела, и знала о нем такие детали, которые он предпочел бы не афишировать.
– Нет-нет, Екатерина, что ты! Я так, просто… по-дружески поинтересовался.
– Ценю вашу заботу, – ее голос был сладок, как мед. – Но моя личная жизнь не является предметом судебного разбирательства. Пока.
С этого момента открытые насмешки прекратились. Их сменило уважительное, немного недоуменное любопытство. Кульминацией стало утро, когда у здания суда ее высадил из скромной, но аккуратной иномарки тот самый Артем. Он вышел, чтобы открыть ей дверь, и на прощание просто поправил воротник ее пальто. Всего лишь жест. Но жест такой бережный и полный такой нежности, что у всех, кто это видел из окон, отпали последние сомнения.
В тот день Марина Викторовна подошла к ней и тихо сказала:
– Катя, а он… хороший. Видно же. Держись его.
И это было единственное и самое важное «судебное решение», которое Екатерина Михайловна приняла к сведению без всяких протоколов и возражений. Просто кивнула:
– Спасибо, Марина Викторовна. Я знаю.
Слухи утихли. Коллеги поняли главное: их невозмутимый секретарь, хранительница порядка и протоколов, наконец-то вынесла себе приговор – «Помиловать. Любить. Быть счастливой». И обжалованию он не подлежал.
P.S. Ставьте лайк и подписывайтесь на наш канал