Комната наполнялась смехом и шумными разговорами. Праздничный стол ломился от яств, а в центре, с бумажной короной на голове, сидела виновница торжества — Лариса Петровна. Ей исполнялось шестьдесят, но сегодня она старалась улыбаться чаще обычного.
— Ну, мам, с юбилеем тебя! — поднял бокал ее сын Денис. — Желаю здоровья и всего самого светлого.
Его жена, Светлана, одобрительно кивнула, ее взгляд скользнул по сидевшей напротив Алине, младшей дочери. Алина поймала этот взгляд и опустила глаза. Она чувствовала себя здесь лишней, как будто зашла не в свою квартиру.
— Спасибо, сынок, — Лариса Петровна улыбнулась, но в глазах у нее читалась усталость.
— А мы тебе, мама, подарок приготовили! — Денис важно выдержал паузу и протянул матери плотный конверт. — Держи. Это тебе на отдых. Съезди куда-нибудь, отдохни от нас.
Лариса Петровна взяла конверт, ощутила толщину и смущенно покраснела.
— Ой, что вы… Такие деньги… Зачем?
— Заслужила, — бодро откликнулась Светлана. — Мы хотели как лучше.
Муж Алины, Игорь, сидевший рядом, одобрительно хмыкнул.
— Молодцы, Денис. По-мужски. Не то, что некоторые, — он бросил взгляд на жену.
Алина сжала под столом пальцы. Она знала, что должна промолчать, но внутри все закипало.
— Да, молодцы, — тихо, но четко произнесла она. — Особенно если учесть, что пять тысяч из этих денег — мои. Ты ведь так и не вернул мне тот заем, Денис. Месяц назад брал на «срочные нужды».
В комнате повисла неловкая тишина. Денис нахмурился.
— При чем тут это сейчас? Праздник, мамин день! А ты опять со своими счетами.
— Я просто говорю, что твой щедрый подарок частично оплачен мной. Мама имеет право это знать.
— Алина, ну хватит, — вмешалась Лариса Петровна, испуганно глядя на детей. — Не надо ссориться.
— Да я не ссорюсь, мам. Я констатирую факт.
Светлана фыркнула и отодвинула тарелку.
— Всегда ты найдешь, чем испортить настроение. Не можешь порадоваться за маму.
Игорь с силой поставил свой бокал на стол.
— Прекрати, Алина. Выносить сор из избы. Позор вообще-то.
Алина чувствовала, как по ее щекам разливается краска. Она отодвинула стул.
— Пойду, помою посуду на кухне. Пока вы тут все… радуетесь.
Она вышла из-за стола, схватила со стола несколько тарелок и скрылась в кухне. Звуки праздника стали приглушенными. Она включила воду и смотрела, как струя смывает остатки еды, пытаясь смыть и ком обиды, стоявший в горле.
Через несколько минут дверь приоткрылась, и в кухню вошла Лариса Петровна. Она подошла к раковине и молча взяла в руки полотенце.
— Оставь, мам. Я сама. Иди к гостям.
— Какие уж там гости, — вздохнула мать. Она помолчала, глядя на спину дочери. — Аллочка, я знаю, что ты права. Они… они нелегкие.
Алина выключила воду и обернулась. В свете кухонной лампы она увидела, как ее мать постарела. Морщинки вокруг глаз стали глубже, а во взгляде стояла такая тоска, что сердце сжалось.
— Мам, с тобой все в порядке? Ты чего-то боишься.
Лариса Петровна опустила глаза, ее пальцы нервно теребили край полотенца.
— Они заставили меня оформить на них квартиру, — выдохнула она, и голос ее дрогнул. — Говорят, что я уже старая, что я могу забыть выключить газ или воду. Сказали, что так надежнее. А теперь… теперь они говорят, что я им должна. За заботу. И что если я буду плохо себя вести, они вышвырнут меня на улицу.
Алина остолбенела. Она смотрела на мать, не веря своим ушам. Комната, праздник, смех — все поплыло, стало чужим и ненужным. Оставался только испуганный взгляд матери и страшные слова, висящие в воздухе.
Алина стояла, прислонившись спиной к холодной стенке лифта. Слова матери звенели в ушах, сливаясь в оглушительный гул. «Вышвырнут на улицу... Оформили квартиру...» Казалось, стены маленькой кабинки вот-вот сомкнутся и раздавят ее. Она не помнила, как собрала вещи, как натянуто попрощалась и вышла из квартиры матери. Игорь шел рядом, молчаливый и напряженный, как туча.
Они вышли на улицу. Прохладный ночной воздух не принес облегчения. Где-то вдали гудели машины, но здесь, во дворе, было тихо и пусто.
— Ты вообще понимаешь, что сейчас произошло? — голос Алины прозвучал хрипло и неестественно громко в этой тишине. — Они отобрали у мамы квартиру! Шантажом! И ты там сидел и поддакивал им!
Игорь резко остановился и повернулся к ней. Его лицо, освещенное тусклым фонарем, было искажено злостью.
— Я поддакивал? А что, нужно было устроить цирк, как ты? Ты всегда все драматизируешь! Мама что, прямо так и сказала, что ее шантажировали? Может, она просто что-то не так поняла, в ее возрасте...
— В ее возрасте? — Алина задохнулась от возмущения. — Она не слабоумная! Она сказала это прямо! Они пригрозили выгнать ее! Ты же слышал!
— Я слышал, как ты ее напугала своими расспросами! — вспылил Игорь. — Она вся тряслась! И знаешь что? Я тебе так скажу: почему мама жалуется, что ты кредит для неё брать отказалась? А? Денис хоть помогает, хоть подарки делает, а ты только критиковать умеешь!
Эти слова ударили Алину словно обухом по голове. Она отшатнулась.
— Что?.. Какой кредит? Я ничего не знаю о каком кредите.
— А мне братец твой сегодня, пока ты на кухне трагедии разыгрывала, все объяснил! — Игорь говорил сгоряча, выплескивая накопившееся раздражение. — Они с Светкой хотели маме помочь, денег не хватило на хорошую путевку в санаторий. Попросили тебя помочь, кредит оформить, а ты нос воротишь! Пришлось им маму уговаривать взять кредит самой, чтобы ей было приятно, что она сама на свою поездку заработала! А ты теперь тут со своими подозрениями!
У Алины перехватило дыхание. В голове складывалась чудовищная картина. Она увидела не просто жадность, а продуманный, холодный расчет.
— Игорь, ты послушай себя, — тихо, уже без злости, сказала она. — Они уговорили пожилую женщину взять кредит... на свою же путевку? И это в их же подарок входит? Они не свои деньги отдали, а вогнали маму в долги! И ты не видишь, что здесь что-то не так?
Игорь смотрел на нее, и по его лицу медленно проползало понимание. Злость отступала, уступая место растерянности. Он провел рукой по лицу.
— Подожди... То есть они... подарили не свои деньги?
— Нет! — выкрикнула Алина. — Они подарили ей ее же будущий долг! А заодно и квартиру у нее отобрали для «надежности»! Понимаешь теперь?
Они дошли до своей машины и молча сели внутрь. Игорь не заводил двигатель, сидя, уставившись в темное лобовое стекло.
— Но... как это доказать? — наконец произнес он глухо. — Слово мамы против их? Они же скажут, что она все выдумала, что сама все захотела. И про кредит, и про квартиру. И ведь поверят! Денис всегда таким правильным парнем прикидывается.
— А то, что мама в слезах, это тоже она выдумала? — Алина смотрела в окно, на темные окна материной квартиры на четвертом этаже. Ей представилось, как мать сейчас одна моет посуду после «праздника», и комок подкатил к горлу. — Они ее в угол загнали. Она боится остаться одной на улице. И мы должны ей помочь. Мы единственные, у кого она нашла в себе силы признаться.
Игорь тяжело вздохнул. В его голосе прозвучала усталая решимость.
— Ладно. Хватит. Завтра же будем во всем разбираться. Поехали домой.
Он завел мотор, и машина тронулась. Алина прикрыла глаза. Перед ней снова стояло испуганное лицо матери, и она чувствовала, как внутри закипает не просто обида, а холодная, твердая ярость. Она мысленно возвращалась к сегодняшнему вечеру, к каждому слову, к каждому взгляду. И теперь эти взгляды наполнялись новым, зловещим смыслом. Это была только первая битва, и она ее проиграла. Но война только начиналась.
Утро не принесло покоя. Алина почти не сомкнула глаз, ворочаясь всю ночь. Обрывки страшных разговоров смешивались с образом испуганных глаз матери. Рядом Игорь ворочался и тяжело вздыхал — ясно было, что и он не спал.
Они молча сели за завтрак. Между ними стоял непроизнесенный вопрос: что делать дальше? Одних подозрений и обиды было мало. Нужен был план, нужны были факты.
Игорь первым нарушил молчание, отпив глоток холодного кофе.
— Сегодня мне смена в два часа. До этого времени свободен. Поехали к юристу.
Алина подняла на него усталые глаза.
— Ты думаешь, это поможет? Юрист скажет, что дарственная — дело добровольное. Так и скажут: «Старушка сама захотела». И все.
— А что предлагаешь? Идти и умолять Дениса? Или Светлану? Ты действительно думаешь, они вернут квартию просто по нашей просьбе? — голос Игоря снова начал набирать громкость, но он сдержался и понизил его. — Нужно понять, есть ли у нас вообще какие-то шансы. Нужен совет специалиста.
Алина понимала, что он прав. Одной ярости было мало. Нужно было оружие. И этим оружием могли стать только знания.
Час спустя они сидели в строгом кабинете с табличкой «Юридическая консультация». Адвокат, представившийся Виктором Сергеевичем, слушал их не перебивая. Он был спокоен и немного отстранен. Алина, сбиваясь и возвращаясь к деталям, изложила все: и праздник, и слезное признание матери на кухне, и кредит, и самое страшное — переписанную квартиру.
Когда она замолчала, в кабинете повисла тишина. Юрист сложил пальцы домиком и несколько секунд смотрел в окно.
— Ситуация, к сожалению, распространенная, — наконец заговорил он. Его голос был ровным, без единой нотки сочувствия, и от этого стало еще холоднее. — Дарение недвижимости между близкими родственниками — сделка практически необратимая. Закон исходит из принципа добровольности. Суд встанет на сторону вашего брата, если не будет доказательств давления.
— Каких доказательств? — спросил Игорь, наклонясь вперед. — Слово матери не доказательство?
— Слово матери — доказательство, но его будет недостаточно, — юрист покачал головой. — Судья сочтет, что пожилой человек мог что-то напутать, передумать или действовать под влиянием момента. Особенно если вторая сторона будет уверенно отрицать все обвинения. А они, я полагаю, будут.
— То есть они безнаказанно могут выгнать ее на улицу? — прошептала Алина, чувствуя, как у нее холодеют руки.
— Формально — да. Квартира теперь их собственность. Они имеют на нее все права, — Виктор Сергеевич сделал паузу, давая этим словам достигнуть цели. — Но есть нюансы. Суд может признать сделку недействительной, если мы докажем, что ваша мать не понимала значения своих действий или не могла руководить ими. Но для этого нужна посмертная или прижизненная психиатрическая экспертиза, что очень сложно и морально тяжело.
Алина с ужасом покачала головой. Такое унижение для матери было немыслимо.
— Есть другой путь, — юрист посмотрел на них внимательно. — Если мы докажем, что дарение было мнимой сделкой, прикрывающей, например, заемные отношения. Или если будут прямые доказательства шантажа, угроз, злонамеренного сговора.
— Как это доказать? Они же не дураки, расписки нам не дадут, — мрачно заметил Игорь.
— Нужны свидетельства. Люди, которые слышали угрозы. Соседи, друзья. Или... аудиозапись. — Виктор Сергеевич произнес это последнее слово чуть тише, с особым ударением.
— Запись? — переспросила Алина. — Но это же...
— Суды принимают такие доказательства, если запись имеет отношение к делу, — перебил он, предвосхищая ее вопрос. — Но это палка о двух концах. Нужно действовать крайне осторожно.
Они вышли из кабинета с тяжелым чувством. Юрист не дал им надежды, он лишь очертил поле предстоящей битвы, и поле это было усеяно минами. Солнечный день казался насмешкой.
По дороге к машине зазвонил телефон Алины. Она посмотрела на экран и замерла.
— Мама...
Она приняла вызов.
— Аллочка, это я... — голос Ларисы Петровны звучал тихо и испуганно. — Ты не звонила... Я подумала, может, ты на меня обиделась после вчерашнего...
— Нет, мам, что ты. Мы с Игорем просто... решаем кое-какие вопросы.
— Алина, милая, пожалуйста, — мать почти заплакала. — Не нужно ничего делать. Не ссорьтесь с Денисом из-за меня. Я как-нибудь сама... Я все улажу. Он же все равно мой сын...
Алина сжала телефон так, что костяшки пальцев побелели. Она посмотрела на Игоря, и в ее взгляде читалась вся боль и ярость мира.
— Мама, — твердо сказала она. — Ничего улаживать не нужно. Ты ни в чем не виновата. Мы во всем разберемся. Обещаю.
Она положила трубку и облокотилась лбом о холодное стекло автомобиля. Внутри все кричало от бессилия. Мать, которую они пытались защитить, уже просила их отступить, готовая смириться со своей участью.
Игорь молча положил ей руку на плечо. Это был жест поддержки, редкий для него в последнее время.
— Значит, запись, — тихо произнесла Алина, поднимая голову. В ее глазах горел новый огонь — огонь решимости. — Другого выхода нет.
Неделя пролетела в тягучем, липком от страха ожидании. Каждый звонок телефона заставлял Алину вздрагивать. Она мысленно репетировала предстоящий разговор, подбирая слова, которые могли бы вынудить Дениса проговориться. Игорь, обычно такой скептичный, помог ей найти маленький, почти незаметный диктофон и тихо, без лишних слов, показал, как им пользоваться.
Теперь этот холодный металлический предмет лежал на дне ее сумки, словно раскаленный уголь. Алина стояла на пороге материной квартиры, глубоко дыша, пытаясь унять дрожь в коленях. Она боялась не столько разговора с братом, сколько подвести мать, не суметь вытянуть из него нужные признания.
Лариса Петровна открыла дверь. Она выглядела еще более постаревшей и разбитой, чем в день юбилея.
— Заходи, дочка, — тихо сказала она, испуганно оглядываясь через плечо, как будто в собственной квартире ее могли подслушивать.
Алина вошла, сняла пальто и поставила сумку на стул рядом с диваном, оставив клапан чуть приоткрытым.
— Мам, все будет хорошо, — обняла она мать, чувствуя, как та напряглась. — Нужно только, чтобы ты поговорила с Денисом. Так, как говорила обычно. Спроси его про квартиру, скажи, что боишься. Я просто буду рядом.
— А он... он догадается? — прошептала Лариса Петровна, ее глаза были полны слез.
— Нет, не догадается. Я просто пришла тебя навестить. Все будет как обычно.
Они сидели на кухне и пили чай, который не лез в горло, когда прозвучал звонок в дверь. Лариса Петровна вздрогнула, расплескав чай по скатерти. Алина сглотнула комок в горле и кивнула ей, стараясь выглядеть спокойной.
В квартиру вошел Денис. Он был один, что было небольшим облегчением. Светлану Алина боялась еще больше — та была хитрой и внимательной.
— Ну, здравствуйте, мои любимые женщины, — бросил он небрежно, разглядывая их с высоты своего роста. — Алина в гостях? Редкостное событие.
— Здравствуй, Денис, — ровным голосом сказала Алина.
Он прошел на кухню, взял со стола яблоко и уселся на стул, откинувшись на спинку. Начался разговор ни о чем — о работе, о погоде, о здоровье. Алина чувствовала, как время утекает сквозь пальцы, а мать сидит, опустив глаза в пол, и молчит.
Наконец, Лариса Петровна, посмотрев на Алину и получив от нее ободряющий кивок, кашлянула и тихо сказала:
— Денис, сынок... Я тут все думаю про квартиру...
Денис перестал жевать яблоко и медленно повернул к ней голову. Его лицо стало настороженным.
— Что про квартиру? Опять накрутила себя чего-то?
— Мне страшно, — голос матери дрожал, и в этой дрожи не было ничего наигранного. — Мне кажется, я тогда поторопилась... Может, мы как-то иначе все оформим? Я же мать, я вам верю, но...
— Мам, хватит, — Денис отрезал резко, но без повышения голоса. В его тоне сквозила холодная угроза. — Мы все уже обсудили. Документы подписаны. Все законно. Ты живешь здесь, и все у тебя есть. О чем переживать?
— Но ты же говорил... что если я буду неудобной... — Лариса Петровна чуть не плакала.
— Я ничего такого не говорил, — он улыбнулся широкой, неестественной улыбкой. — Тебе показалось. Возраст, понимаешь ли. Тебе нужно отдыхать, а не всякой ерундой голову забивать. А то нафантазируешь, а потом вот Алина тут как тут, трагедии раздувает.
Он бросил взгляд на сестру, полный презрения.
— Денис, — вступила Алина, стараясь, чтобы голос не дрожал. — Мама боится. Это нормально. Может, просто успокой ее, скажи, что никто ее не выгонит?
— А зачем мне это говорить? — он поднял брови с удивлением. — Разве я когда-либо говорил обратное? Все эти разговоры только из-за тебя начинаются, сестренка. Ты маму против нас настраиваешь.
Казалось, стена. Он был холоден и осторожен, как змея. Он не отрицал угроз прямо, но и не подтверждал их, выставляя мать и Алину истеричками.
Алина почувствовала, что они проигрывают. Она опустила руку, чтобы нащупать сумку, будто ища платок, мысленно умоляя мать не сдаваться.
Лариса Петровна, видя его непробиваемость, по-настоящему расплакалась.
— Пожалуйста, Денис... Я же твоя мать...
И тут в голосе Дениса дрогнула струнка раздражения. Эта искренняя материнская мольба, казалось, на секунду пробила его броню.
— Хватит ныть! — резко бросил он, его лицо исказила гримаса злости. — Надоело уже! Сиди тут тихо, и все будет хорошо! А не будешь сидеть тихо — пеняй на себя! Я тебя предупреждал!
В кабинке кухни повисла звенящая тишина. Слова были сказаны. Угроза прозвучала четко и недвусмысленно. Алина замерла, чувствуя, как сердце бешено колотится в груди. Они добились своего.
И в этот самый момент ее взгляд упал на сумку. Из-под чуть приоткрытого клапана торчал тонкий черный проводок от наушников, который она забыла отключить. Он был тонкий, как паутинка, но на фоне светлой ткани сумки он казался ей черной, кричащей меткой.
Денис следил за ее взглядом. Его глаза сузились. Он медленно поднялся со стула, подошел к сумке и, не говоря ни слова, резко дернул за торчащий провод. На пол с глухим стуком выпал маленький, не больше спичечного коробка, диктофон. Красный огонек на нем все еще горел, как злой глаз.
Денис наклонился, поднял его с пола, повертел в пальцах. Потом он поднял на Алину взгляд, и в его глазах было нечто такое, отчего у нее похолодела кровь. Это была не просто злость. Это была холодная, торжествующая ненависть.
— Сестренка, — произнес он тихо и медленно, растягивая слова. — Играешь в шпионов? Очень мило. Очень по-семейному.
Он положил диктофон в карман.
— Ну что ж, раз ты начала войну, не обижайся, что ответка прилетит. Твоей карьере журналиста, я думаю, пришел конец. Завтра же утром я поговорю с твоим дорогим редактором. Объясню, как его сотрудница собирает компромат на собственную семью. Интересно, ему понравится, что его издание замешано в таких грязных разборках?
Он повернулся и, не глядя на плачущую мать, вышел из кухни. Хлопок входной двери прозвучал как выстрел.
Алина сидела, не в силах пошевелиться, глядя в пустоту. Вместо доказательств у нее теперь была новая, еще более серьезная угроза. И на этот раз — направленная лично на нее.
Тишина в квартире после ухода Дениса была оглушительной. Алина сидела, не двигаясь, глядя на пятно чая на скатерти. Провал был полным. Вместо доказательств она получила новую, смертельную угрозу, на этот раз направленную на нее саму. Мысль о разговоре Дениса с ее редактором вызывала ледяной ужас.
— Прости меня, дочка, — прерывающимся от слез голосом прошептала Лариса Петровна. — Это я во всем виновата... Надо было молчать...
Алина подняла на мать глаза. Она увидела не просто испуганную женщину, а человека, сломленного и униженного. И в этот момент страх внутри нее сменился чем-то другим — холодной, ясной яростью.
— Ничего ты не виновата, мама, — тихо, но очень твердо сказала Алина. — Слышишь? Ни в чем. Виноваты они. Только они.
Она встала, подошла к раковине и намочила полотенце, чтобы приложить его к лицу матери. Руки ее не дрожали.
Дверь в квартиру снова распахнулась. На пороге стоял Игорь. Он был бледен, дыхание сбилось, словно он бежал.
— Что случилось? Мне Денис только что звонил, орал что-то про диктофон и твоего редактора! — он взглянул на плачущую тещу, на собранное лицо жены. — Что вы натворили?
— Мы ничего не натворили, — ответила Алина, продолжая вытирать лицо матери. — Он сам все сказал. Все, что нам нужно было. Прямо вот здесь, при нас. Угрожал маме. А потом нашел диктофон.
— Нашел? Как он мог найти? Я же говорил, надо быть осторожнее!
— Случайность, — коротко бросила Алина. — Но теперь он объявил войну лично мне. Говорит, завтра пойдет к моему начальнику.
Игорь с силой сжал кулаки. По его лицу было видно, как внутри него борются злость на глупый провал и желание защитить.
— Ладно, — выдохнул он. — Значит, война так война. Теперь он полезет на тебя, значит, и я вступаю в бой. Хватит с него маму терзать.
Он вытащил телефон.
— Что ты делаешь? — испуганно спросила Алина.
— Вызываю подмогу. Если он хочет скандала, он его получит. Сейчас позвоню его Светке, пусть приезжает. Разберемся здесь и сейчас, всем семейством.
Алина хотела возразить, но остановилась. Возможно, Игорь был прав. Возможно, только открытое столкновение могло что-то решить.
Через полчаса в квартире снова было нечем дышать. Денис вернулся вместе со Светланой. Та вошла с высоко поднятой головой, ее лицо выражало презрительное спокойствие.
— Ну, собрались, значит? — начала она, снимая пальто и небрежно кидая его на спинку стула. — Опять свою истерику устраиваете? Денис мне все рассказал. Поделка ваша провалилась.
— Какая поделка? — голос Игоря прозвучал громко и властно. — Поделка — это вы, Света, которые старушку до инфаркта доводят! Поделка — это кредит на мамино имя, который вы ей впарили! Поделка — это угрозы вышвырнуть ее на улицу!
Денис шагнул вперед, сжимая кулаки.
— Ты, мужик, помолчи лучше! Не в своем деле разбираешься! Это наши семейные вопросы!
— С каких это пор моя жена и моя теща перестали быть моей семьей? — Игорь не отступал. — А вы кто такие? Рэкетиры какие-то!
— Как ты смеешь! — взвизгнула Светлана. — Мы о маме заботимся! А она, — она ядовито ткнула пальцем в сторону Алины, — только сеет раздор! И ты вместе с ней!
Лариса Петровна, сидевшая в углу дивана, тихо плакала, закрыв лицо руками. Голоса нарастали, сливаясь в оглушительный гул. Алина пыталась вставить слово, но ее перекрикивали.
— Вы вообще понимаете, что вы с ней сделали? — закричал Игорь, перекрывая всех. — Она мать! Она вас растила! А вы ее в ее же доме запугали до полусмерти!
— Она сама все решила! — орал Денис в ответ, его лицо покраснело от злости. — Она сама захотела, чтобы все было по закону! А вы тут со своими дурацкими разборками лезете!
— По какому закону? По закону шантажа? — вступила наконец Алина. — Ты же ей прямо сказал: «Сиди тихо, и все будет»! Это и есть твоя забота?
— А что, она должна тут принцессой жить, пока мы вкалываем? — прошипела Светлана. — Мы ей обеспечили крышу над головой, а она еще и недовольна!
— Крышу над головой? — Алина засмеялась, и смех ее прозвучал жутко. — Это ее крыша! Ее квартира! Вы что, совсем совесть потеряли?
Шум стал невыносимым. Все кричали одновременно, не слушая друг друга. Оскорбления, обвинения, угрозы — все смешалось в один сплошной вой.
И вдруг этот вой оборвался.
Лариса Петровна медленно поднялась с дивана. Лицо ее было серым, глаза неестественно широко раскрыты. Она сделал шаг вперед, ее рука потянулась к горлу, словно ей не хватало воздуха.
— Мама... — успела испуганно прошептать Алина.
Но мать не услышала. Ее глаза закатились, колени подкосились, и она беззвучно осела на пол, как подкошенная.
В квартире воцарилась мертвая тишина, более страшная, чем все предыдущие крики.
Алина первой бросилась к матери, опускаясь на колени.
— Мама! Мама, что с тобой?
Она потрясла ее за плечо, но та не реагировала. Дыхание было едва слышным.
Игорь, побледнев, вытащил телефон из кармана. Его пальцы дрожали.
— Скорую! Быстро! Вызывайте скорую! — закричал он, уже набирая номер.
Денис и Светлана стояли в ступоре, глядя на лежащее на полу тело матери. На их лицах не было злости, только внезапный, животный страх.
Война закончилась. Началось нечто гораздо более страшное.
Белая больничная палата встретила их глухой тишиной, пахнущей лекарствами и страхом. Время с момента приезда скорой помощи превратилось в размытое пятно: мигающая синяя шашка за окном машины, бледное, безжизненное лицо матери на носилках, растерянные лица врачей.
Теперь они втроем сидели на жесткой скамье в пустом коридоре. Алина, Игорь и Денис. Светлана куда-то исчезла, сказав, что не вынесет этой атмосферы. Между братом и сестрой лежала непроходимая пропасть молчания. Денис сидел, сгорбившись, уставившись в грязный линолеум у своих ног. Все его напускное величие испарилось, остался лишь испуганный, осунувшийся мужчина.
Алина не смотрела на него. Все ее существо было приковано к закрытой двери палаты, за которой врачи боролись за жизнь ее матери. Она чувствовала себя пустой, выжженной. Казалось, еще минуту назад громовые раскаты скандала оглушали ее, а теперь стояла звенящая, давящая тишина, в которой отдавалось каждое биение ее собственного сердца.
Игорь сидел рядом, крепко держа ее за руку. Его ладонь была теплой и твердой, и это единственное связывало ее с реальностью, не давая провалиться в пучину отчаяния.
— Гипертонический криз на фоне сильнейшего психоэмоционального стресса, — сухо констатировала пожилая женщина-врач, выйдя из палаты. — Сейчас стабилизируем. Но вам надо понимать, что следующие сутки — критические. Никаких волнений. Абсолютно. Вы что, совсем о ней не думали? Довести пожилого человека до такого состояния...
Алина бессильно опустила голову. Упрек врача был справедлив. Они все думали о себе, о своей правоте, о своих амбициях. А мама оказалась разменной монетой в их войне.
Врач разрешила ненадолго зайти только одному человеку. Алина без слов встала и вошла в палату.
Лариса Петровна лежала на высокой белой подушке, казалась такой маленькой и хрупкой под больничным одеялом. К руке была прикреплена капельница, от которой тянулась тонкая прозрачная трубка. Она была бледна, веки прикрыты. Но когда Алина тихо подошла и взяла ее холодную руку, мать медленно открыла глаза.
Взгляд ее был мутным, неосознанным, но, узнав дочь, прояснился. И наполнился такой бездонной болью и раскаянием, что у Алины сжалось горло.
— Аллочка... прости меня... старуху глупую... — прошептала она, и ее пальцы слабо сжали ладонь дочери.
— Тихо, мам, тихо, — Алина наклонилась к ней, смахивая предательскую слезу. — Тебе нельзя говорить. Тебе нужно отдыхать.
— Нет... нужно... сказать... — мать с усилием сделала вдох. — Они... они не виноваты... я сама... я все подписала... потому что боялась остаться одной... — по ее щеке скатилась слеза и исчезла в седине у виска. — Боялась, что вы все меня бросите... и Денис... он же сын... он не хотел плохого... просто так... получилось...
Алина слушала, и сердце ее разрывалось. Даже сейчас, на грани между жизнью и смертью, мать пыталась обелить их, найти им оправдание, взять всю вину на себя. Это было так по-матерински и так ужасно несправедливо.
— Он хотел плохого, мама, — тихо, но очень четко сказала Алина. — Он воспользовался твоим страхом. И Светлана тоже. Это неправильно. Ты ни в чем не виновата.
Лариса Петровна закрыла глаза, словно отгоняя эти слова. Потом снова открыла их, и взгляд ее стал чуть более собранным.
— В тумбочке... на кухне... за старыми газетами... — она говорила с трудом, еле шевеля губами. — Расписка... он брал... давно... еще до кредита... сорок тысяч... не отдал... Сказал, мама, тебе не нужны... а мне... мне стыдно было сказать...
Алина замерла, стараясь не спугнуть этот миг прозрения. Расписка. Старая, пожелтевшая бумажка, которую мать стыдливо прятала годами. Доказательство. Маленький, но такой весомый клочок правды.
— Хорошо, мам, я знаю, — успокоила она ее, снова поглаживая руку. — Ничего, мы все уладим. Спи сейчас. Я здесь.
Она вышла из палаты, чувствуя, как по телу разливается странное спокойствие. Горечь и ярость никуда не делись, но теперь у них появилось русло. Появилась цель.
В коридоре Денис поднял на нее взгляд. В его глазах читался немой вопрос.
— Приходит в себя, — коротко сообщила Алина. — Врач сказал, что волновать ее нельзя. Так что тебе лучше не заходить.
Она повернулась к Игорю.
— Поехали домой. Мне нужно кое-что забрать.
В этот момент Денис резко поднялся со скамейки. Его испуг сменился старой, знакомой злостью.
— Что ты от нее выпытываешь? Опять настраиваешь против меня? — он шагнул к ней, понизив голос до угрожающего шепота. — Я тебя предупреждал! Ты у меня еще ответишь за все!
Но теперь его слова уже не пугали Алину. Она посмотрела на него поверх головы, как на что-то незначительное.
— Отвечу, — равнодушно сказала она. — Но позже. Сначала мы с тобой, братец, поговорим на языке, который ты точно поймешь. На языке закона.
И, развернувшись, она пошла по коридору к выходу, не оборачиваясь, чувствуя на спине его растерянный и злобный взгляд.
Приглушенный вечерний свет наполнял гостиную, отбрасывая длинные тени от мебели. Алина сидела за столом, перед ней лежала пожелтевшая, истрёпанная по сгибам бумага. На ней корявым, но знакомым почерком Дениса было выведено: «Я, Денис Владимирович Крутов, занял у своей матери, Ларисы Петровны Крутовой, 40 000 рублей. Обязуюсь вернуть до 1 июня». Далее стоял прошлогодний год.
Она нашла ее там, где и сказала мать, — в глубине кухонной тумбочки, за пачкой старых кулинарных рецептов и вырезками из газет. Эта бумажка казалась таким хрупким доказательством на фоне всего, что произошло.
Игорь стоял у окна, глядя на темнеющую улицу.
— Сорок тысяч... Это же капля в море по сравнению с квартирой, — произнес он без надежды.
— Это не капля, — тихо, но твердо ответила Алина. — Это доказательство. Доказательство того, что он систематически пользовался ее деньгами, не возвращал долги и, скорее всего, именно это стало началом всей истории. Это показывает его корыстные намерения. Юрист сказал — нужны любые зацепки.
Она аккуратно положила расписку в прозрачный файл, как драгоценность.
— Завтра утром, — сказала она, поднимая на мужа глаза, — мы едем к юристу. Со всем, что у нас есть. Свидетельствами соседей, которые слышали их ссоры. С этой распиской. И подаем иск. О признании дарения недействительным и о взыскании с него этого долга.
Игорь молча кивнул. Решение было принято.
На следующее утро кабинет Виктора Сергеевича показался им менее чужим. Юрист внимательно изучил расписку, выслушал их рассказ о болезни матери, о собранных показаниях соседей сверху, которые не раз слышали повышенные голоса и плач Ларисы Петровны.
— Это меняет дело, — наконец заключил он, откладывая файл в сторону. — Систематическое неисполнение денежных обязательств, подтвержденное документально, в совокупности со свидетельскими показаниями о психологическом давлении, дает нам основание полагать, что дарение было совершено под влиянием обмана и злонамеренного соглашения. Мы подаем иск.
Он достал стопку чистых бланков, и монотонный скрежет его ручки, заполняющей графы, стал для Алины и Игоря симфонией начинающегося возмездия.
В это самое время, в своей новой, еще не обжитой квартире, Денис и Светлана пребывали в состоянии, близком к панике. Визит к нотариусу и формальная перерегистрация документов не принесли им ожидаемого спокойствия. Слова Алины про «язык закона» висели в воздухе, как дамоклов меч.
— Они что-то затевают, — сказала Светлана, бесцельно переставляя вазу на полке. — Я чувствую. После вчерашнего в больнице она смотрела на тебя так, будто уже все решила.
— Ничего они не затеют! — отмахнулся Денис, но в его голосе слышалась неуверенность. — Какие у них доказательства? Слово полоумной старухи? Суд им ничего не докажет.
— А соседи? Они же все слышали! А эта дурацкая расписка? Ты же так и не отдал ей те деньги!
— Какая расписка? Она ее давно выбросила! — Денис занервничал. — Ладно. Сидеть и ждать, пока они на нас с заявлением придут — глупо. Нужно действовать на опережение.
Он схватил телефон.
— Что ты делаешь? — насторожилась Светлана.
— Нашел одного риелтора, он специализируется на срочных продажах. Быстро и без лишних вопросов. Пока они там со своими исками разбираются, мы эту квартиру продадим и все деньги выведем. Пусть потом судятся с новым владельцем. Посмотрим, как они ее у него отнимут!
Идея показалась Светлане блестящей в своей подлости. На их лицах впервые за долгое время появились улыбки. Адреналин азарта вновь заиграл в крови.
Через два дня, когда официальные бумаги из суда еще только готовились к отправке, Денис стоял в пустой материнской квартире вместе с щеголеватым мужчиной в дорогом костюме — тем самым риелтором.
— Отличная площадь, — деловито щелкая рулеткой, говорил риелтор. — Состояние, конечно, требует вложений, но за счет места и расположения уйдет быстро. Я уже присмотрел пару вариантов покупателей, которые готовы рассмотреть срочную сделку.
— Главное — быстро, — повторил Денис, с удовольствием разглядывая когда-то родные стены, которые теперь виделись ему лишь пачкой денег. — Очень быстро.
В этот момент телефон риелтора издал короткий вибрирующий сигнал. Он отложил рулетку, посмотрел на экран, и его деловое выражение лица сменилось на озадаченное, а затем на настороженное.
— Крутов Денис Владимирович? — переспросил он, глядя уже не на квартиру, а на самого Дениса.
— Да, я. Что-то не так?
— Мне только что из Росреестра пришло уведомление, — риелтор медленно положил телефон в карман. — На данную квартиру наложен арест в рамках обеспечения исковых требований. Любые операции с недвижимостью, включая продажу, запрещены до решения суда.
Он посмотрел на Дениса с холодным любопытством, как на провалившийся эксперимент.
— Похоже, вас кто-то опередил. Ваши планы по срочной продаже, к сожалению, отменяются. Полностью.
Денис замер, не в силах издать ни звука. Воздух вырвался из него, словно из проколотого мяча. Он смотрел на риелтора, на голые стены, и лишь одно слово гудело в его опустевшей голове: «Алина».