Осень уже вовсю хозяйничала в городе, раскрашивая листья в цвет старого золота и меди, а по вечерам воздух становился прозрачным и колким. Сыну было уже шестнадцать, и он, конечно, делал вид, что все эти «мамины нежности» ему безразличны, но я-то видела, как он каждый раз с удовольствием уплетал этот пирог. Наша двухкомнатная квартира, наша крепость, была залита теплым светом торшера. Здесь все было создано моими руками, моей любовью, моим трудом. Каждый гвоздь, каждая полка, каждая подушка на диване — все это было частью моей жизни, которую я выстроила сама, кирпичик за кирпичиком, после того, как в ней образовалась огромная дыра.
Пятнадцать лет. Целых пятнадцать лет тишины.
Телефон на кухонном столе завибрировал, высветив незнакомый номер. Обычно я не отвечаю на такие звонки, но что-то заставило меня взять трубку. Простое любопытство, наверное.
— Алло, — сказала я, вытирая руки о фартук.
— Аня? Аня, это ты? — раздался в трубке мужской голос. Слишком знакомый, чтобы его забыть, и слишком чужой, чтобы ему обрадоваться. Он изменился, стал ниже, с какой-то дребезжащей хрипотцой, но основа... основа осталась прежней.
У меня земля ушла из-под ног. Я прислонилась к кухонному гарнитуру, чувствуя, как холодеют пальцы. Пирог в духовке вдруг показался мне неуместным, его сладкий аромат стал приторным, удушающим.
— Олег? — прошептала я. Имя, которое я не произносила вслух больше десяти лет. Имя, которое стало синонимом предательства и пустоты.
— Узнала... — в его голосе проскользнула то ли усмешка, то ли облегчение. — Я... я тут в городе проездом. Подумал, может, увидимся? Как ты? Как... сын?
Как сын. Он сказал это так, будто спрашивал о погоде. Будто не он исчез из нашей жизни, когда Кириллу не было и года, оставив меня с младенцем на руках и с пачкой неоплаченных счетов. Будто не было этих пятнадцати лет, когда я ни разу не получила от него ни копейки алиментов, ни одного звонка на день рождения ребенка, ни одной весточки. Он просто испарился. Растворился.
Что ему нужно? Зачем он появился сейчас, когда мы наконец-то счастливы? Когда я забыла, каково это — плакать по ночам в подушку и считать каждую копейку.
— Мы в порядке, — мой голос прозвучал глухо и отстраненно. Я смотрела на дверь в комнату Кирилла, где он делал уроки, и молилась, чтобы он ничего не услышал. — Зачем ты звонишь, Олег?
— Да просто... столько лет прошло. Совесть, наверное, замучила, — он фальшиво рассмеялся. — Хочу Кирилла увидеть. Какой он стал? Наверное, совсем взрослый. На меня похож?
Я сглотнула ком в горле. На него похож. К моему счастью, нет. Кирилл был моей копией, только глаза деда, моего отца. Светлые, честные. От Олега в нем не было ничего, кроме записи в свидетельстве о рождении, которую я давно хотела оспорить, да все руки не доходили.
— Я подумаю, — солгала я. Я не собиралась думать. Я собиралась нажать «отбой» и заблокировать этот номер навсегда. Но что-то меня остановило. Какая-то дурацкая, въевшаяся привычка быть «хорошей девочкой». А вдруг он и правда раскаялся? Вдруг хочет наладить отношения с сыном? Имею ли я право лишать Кирилла отца, пусть и такого?
— Хорошо, Анечка, подумай. Я пришлю тебе адрес кафе, где завтра буду днем. Если решишься — приходите. Я буду очень ждать. Очень.
Он отключился. Я еще несколько секунд держала телефон у уха, слушая мертвые гудки. Потом медленно опустила руку. Мир вокруг казался прежним, но я знала, что это обман. В нашу тихую, отлаженную жизнь только что бросили камень, и круги от него уже пошли по воде. Я рассказала все Кириллу тем же вечером. Я всегда была с ним честна. Он сидел напротив, хмурился, глядя в свою тарелку с остывшим пирогом.
— Отец? — он произнес это слово так, будто пробовал его на вкус. — Тот, который... ушел?
— Да, — кивнула я. — Он хочет тебя увидеть.
— Зачем? — в его голосе не было ни обиды, ни радости. Только холодное, взрослое любопытство.
— Говорит, что хочет познакомиться. Пообщаться.
Кирилл помолчал, а потом поднял на меня свои ясные глаза.
— А ты этого хочешь?
— Я хочу, чтобы ты сам решил, — честно ответила я. — Это твоя жизнь. Я не буду за тебя решать. Но я пойду с тобой, если ты согласишься. Одного не отпущу.
Он пожал плечами.
— Ладно. Давай сходим. Посмотрим, что это за человек.
И вот это его «посмотрим, что за человек» засело у меня в голове. Не «что за отец», а именно «что за человек». Словно речь шла о каком-то случайном прохожем. И мне стало страшно. Страшно от того, что этот человек, которого не было полтора десятилетия, сейчас вернется и может разрушить тот хрупкий мир, который я с таким трудом построила для своего сына.
Мы встретились в маленькой кофейне в центре города. Я выбрала столик у окна, чтобы в любой момент можно было просто встать и уйти. Олег пришел с опозданием на пятнадцать минут. Он постарел. Лицо осунулось, под глазами залегли темные тени, в волосах пробивалась седина. Но он все так же пытался держаться с показной уверенностью, поправляя воротник дорогой, но слегка поношенной куртки. Он принес Кириллу какой-то дурацкий навороченный дрон в огромной коробке. Подарок, который кричал о своей цене и о полном незнании интересов моего сына. Кирилл увлекался историей и книгами, а не игрушками.
— Ну, привет, чемпион! — Олег протянул руку сыну. Кирилл неуверенно ее пожал. — Вот, это тебе. Я подумал, все парни в твоем возрасте такое любят.
Он даже не спросил, чем увлекается его сын. Просто купил первую попавшуюся дорогую вещь, чтобы откупиться.
Разговор не клеился. Олег рассказывал какие-то несвязные истории о своей жизни на севере, о тяжелой работе, о том, как он «крутился», но ни слова о том, почему он не звонил, не писал, не помогал. Все сводилось к одной фразе: «Было тяжело, не до того было». Я сидела и молча пила свой остывший кофе, наблюдая за ним. За его бегающими глазками, за нервными движениями рук. Он постоянно оглядывал Кирилла, будто сравнивая его с кем-то.
— А вы где сейчас живете? Все там же, у твоей мамы? — вдруг спросил он, обращаясь ко мне.
— Мамы не стало семь лет назад, — холодно ответила я. — Мы живем в своей квартире.
— Оу... соболезную. Я не знал, — он на секунду сделал скорбное лицо, но я увидела, как в его глазах промелькнул какой-то странный интерес. — Своя квартира? Молодцы. Сами купили? Вдвоем, наверное, тяжело было тянуть.
Тяжело? Олег, ты не представляешь, насколько тяжело. Ты не знаешь, что такое работать на двух работах, прибегать домой, чтобы поцеловать спящего ребенка, и снова бежать на ночную смену в пекарню, чтобы заработать на первый взнос. Ты не знаешь, как моя мама продала свое единственное золото — бабушкины сережки и кольцо, — чтобы добавить нам на покупку.
— Мне мама помогла. Оставила наследство, — коротко бросила я, не желая вдаваться в подробности.
— Ааа, понятно, — он кивнул, и его взгляд стал каким-то оценивающим. Он посмотрел на меня, потом на Кирилла, потом снова на меня. — Большая квартира?
Этот вопрос прозвучал так неуместно, так по-деловому, что у меня внутри все похолодело. Я почувствовала первую отчетливую волну тревоги. Это было не просто любопытство.
— Двухкомнатная, — вмешался Кирилл, который до этого молчал. Он смотрел на Олега без всякого подобострастия, скорее, как энтомолог на редкое насекомое. — У меня своя комната. С большим столом для книг.
— Здорово, здорово, — Олег снова фальшиво улыбнулся. — Значит, хорошо устроились. Я рад за вас. Правда, очень рад.
После этой встречи он стал звонить чаще. Поначалу его звонки были адресованы Кириллу. Он спрашивал, как дела в школе, что нового, пытался шутить. Кирилл отвечал односложно, без особого энтузиазма, но вежливо. Он дал этому человеку шанс. А потом Олег начал звонить мне. Разговоры были пустыми, ни о чем. О погоде, о новостях. Но в каждом разговоре он, как бы невзначай, возвращался к теме нашей квартиры.
— А район у вас хороший? Инфраструктура, все дела? — спрашивал он.
— А далеко от центра? Цены, наверное, там сейчас на жилье ого-го.
— А ремонт давно делали? Наверное, влетело в копеечку.
С каждым таким вопросом мое подозрение крепло. Оно росло медленно, как ядовитый плющ, обвивая мое сердце. Ему не нужен сын. Ему не нужно мое прощение. Ему что-то нужно от нашей квартиры. Эта мысль была настолько дикой и абсурдной, что я гнала ее от себя. Ну не может же человек быть настолько низким? Явиться через пятнадцать лет, чтобы предъявить права на то, к чему не имеет никакого отношения?
Однажды он позвонил вечером и был особенно настойчив.
— Ань, слушай, а документы на квартиру у тебя где? На тебя оформлена?
— На меня, — ответила я, чувствуя, как напрягаюсь. — А тебе какая разница?
— Да так, просто... Понимаешь, мы же с тобой разошлись неофициально сначала. Развод-то был позже. А квартиру вы когда покупали? В каком году?
И тут меня как током ударило. Я вспомнила. Мы развелись официально только через два года после его ухода. Мне было не до судов, я выживала. А квартиру я купила через год после того, как он уехал. То есть, формально, на момент покупки мы еще состояли в браке. Мои руки похолодели. Я молчала, пытаясь осознать весь ужас ситуации.
Он это продумал. Он все это время не просто так пропадал. Он выжидал. А теперь приехал проверить почву. Узнать, есть ли на что претендовать.
— Я не помню точно, — солгала я, стараясь, чтобы голос не дрожал. — Давно это было.
— Ну ты посмотри, Ань. Это же важно. Для юридической чистоты, так сказать, — его голос стал вкрадчивым, маслянистым. — Я ведь тоже какие-то права имею, как бывший муж. Все-таки в браке нажитое...
Я молча нажала отбой. Мое сердце колотилось где-то в горле. Я подошла к шкафу, где в папке лежали все документы. Свидетельство о разводе, датированное две тысячи девятым годом. Договор купли-продажи на квартиру — от две тысячи восьмого. Всего один год. Один проклятый год разницы. Я села на пол прямо в коридоре, обхватив голову руками. Пазл сложился. Его внезапное появление, дорогие подарки, фальшивое раскаяние, расспросы о квартире. Все это было частью одного чудовищного плана. Он приехал не к сыну. Он приехал за своей долей. Долей в квартире, на которую он не дал ни копейки. В квартире, каждый сантиметр которой был оплачен моими слезами, моим здоровьем, бессонными ночами и помощью моей покойной матери.
На следующий день он пришел без приглашения. Я услышала звонок в дверь и посмотрела в глазок. Олег. Он стоял на площадке, переминаясь с ноги на ногу, и на его лице больше не было заискивающей улыбки. Там было жесткое, деловое выражение. Я поняла — это конец игры. Это разоблачение. Кирилл был в своей комнате, в наушниках, и я была этому несказанно рада. Я не хотела, чтобы он видел эту грязь. Я открыла дверь, но осталась стоять в проеме, преграждая ему путь.
— Что тебе нужно, Олег? — спросила я тихо, но твердо.
— Нам надо поговорить, Аня, — он попытался меня отодвинуть и войти.
— Мы поговорим здесь. В мою квартиру ты не войдешь.
Он усмехнулся, зло и неприятно.
— Боишься? Правильно боишься. Я вчера с юристом проконсультировался. Квартира куплена в браке. А это значит, что половина ее — моя. По закону.
Я смотрела на него и не верила своим ушам. Хотя нет, я верила. Я все поняла еще вчера. Но слышать это вслух, видеть его наглую, уверенную в своей правоте физиономию... это было выше моих сил.
— По какому закону, Олег? — мой голос зазвенел от гнева. — По закону подлости? Ты бросил меня с годовалым ребенком! Ты не платил алименты пятнадцать лет! Я не видела от тебя ни одной копейки помощи! Я впахивала на двух работах, чтобы купить эту квартиру! Моя мама отдала последнее, чтобы мы с твоим сыном не скитались по съемным углам! А ты теперь пришел сюда качать права?!
— Эмоции в суде не помогут, — отрезал он, становясь серьезным. — Есть факт: покупка в браке. А то, что я не платил... ну, так не было возможности. Я докажу, что у меня были тяжелые обстоятельства. А вот ты укрывала от меня совместно нажитое имущество. Так что либо мы решаем вопрос по-хорошему — ты выплачиваешь мне стоимость половины квартиры по рыночной цене, либо мы встречаемся в суде. И тогда ты заплатишь еще и за издержки.
Он говорил это спокойно, почти буднично. Словно обсуждал покупку продуктов в магазине. Я смотрела в его пустые, холодные глаза и видела перед собой не человека, а калькулятор. Он все просчитал. Свою выгоду, мои слабые места. Он был уверен в своей победе. В этот момент дверь комнаты Кирилла открылась. Он стоял на пороге, без наушников. Он все слышал. Его лицо было бледным, но спокойным. Пугающе спокойным. Он молча прошел мимо меня, подошел к Олегу вплотную и посмотрел ему прямо в глаза.
— Убирайся, — сказал он тихо. Не кричал, не ругался. Просто сказал.
Олег на мгновение опешил, а потом снова нагло усмехнулся.
— Парень, не лезь во взрослые дела. Это касается меня и твоей матери. И нашего общего дома.
— Это не наш общий дом, — так же тихо продолжил Кирилл. — Это мой дом. И мамин. А ты здесь никто. И если ты сейчас же не уйдешь, я вызову полицию. И скажу им, что незнакомый мужчина ломится к нам в квартиру и угрожает.
Олег побагровел. Он посмотрел на Кирилла, потом на меня, и я увидела в его глазах настоящую, неприкрытую злобу. Вся его маска слетела окончательно.
— Ну что ж. Вы сами выбрали войну, — прошипел он. — Я вас по миру пущу. Ты еще пожалеешь, Аня, что не согласилась по-хорошему.
Он развернулся и, хлопнув дверью так, что стены содрогнулись, ушел. Я осталась стоять в коридоре, прислонившись к стене. Ноги меня не держали. А Кирилл подошел, обнял меня за плечи и сказал:
— Все будет хорошо, мам. Мы справимся.
Через неделю пришла официальная повестка в суд. Мои худшие опасения сбылись. Он не блефовал. Первой моей реакцией была паника. Я бегала по квартире, не находя себе места. Мысли в голове путались. Продавать квартиру? Где мы будем жить? Отдать ему деньги? Но где их взять, эти огромные деньги? Я чувствовала себя загнанной в угол. Весь мой мир, вся моя стабильная, выстраданная жизнь рушилась на глазах из-за человека, который был для меня лишь призраком из прошлого. Я записалась на консультацию к юристу, не особо веря в успех. Я принесла все документы: свидетельство о разводе, договор купли-продажи, выписки со счетов, где было видно, что деньги на квартиру поступили с моего счета после продажи маминого наследства.
Юрист, пожилая и очень спокойная женщина, долго и внимательно изучала бумаги. Я сидела напротив, сцепив руки, и ждала приговора.
— Да, формально он прав, — сказала она наконец, и у меня все оборвалось внутри. — Имущество, приобретенное в браке, считается совместной собственностью. Но...
Она сделала паузу, и я замерла.
— Но есть нюансы. Суд учитывает множество факторов. Тот факт, что вы долгое время не проживали вместе и не вели общего хозяйства, его полное неучастие в жизни ребенка, отсутствие какой-либо финансовой помощи... Все это играет в вашу пользу. И главное — источник средств. У вас есть документы, подтверждающие, что квартира куплена на деньги от наследства?
— Да, — прошептала я. — Завещание мамы, договор продажи ее дачи...
— Отлично, — кивнула юрист. — Это наш главный козырь. Мы будем доказывать, что квартира приобретена на ваши личные средства, а не на общие доходы супругов. Это будет непросто. Он будет все отрицать. Но шансы у нас очень хорошие.
В тот вечер, разбирая старые бумаги в поисках нужных документов, я наткнулась на коробку, которую не открывала много лет. Там были первые рисунки Кирилла, его пинетки, бирка из роддома. И пачка писем. Писем, которые я писала Олегу в первый год после его ухода на адрес его родителей. Я умоляла его вернуться, просила помочь, рассказывала, как растет сын. Все они вернулись мне с пометкой «адресат выбыл». Но среди них я нашла одно письмо, которое не отправляла я. Оно было от его матери, свекрови, которую я видела всего пару раз. Оно было адресовано мне, но почему-то затерялось. Дрожащими руками я развернула пожелтевший листок.
«Анечка, деточка, прости ты нас, — писала она корявым, старческим почерком. — Нет у меня больше сына. Он как уехал от вас, так и пропал. Я ему последние деньги собрала, что на книжке были, отдала, только чтобы он уехал подальше и не позорил нас тут. Сказал, на Севера едет, на заработки. Не верю я ему. Прости, что не смогли воспитать человека. Расти сыночка хорошим парнем, не в отца. Пусть у тебя все будет хорошо».
Я сидела на полу, среди детских рисунков и пыльных воспоминаний, и слезы катились по моим щекам. Но это были не слезы отчаяния. Это были слезы горького прозрения. Это было не просто предательство. Это был спланированный побег. Он не просто ушел. Он взял у матери последние деньги и сбежал, чтобы начать новую жизнь, вычеркнув нас навсегда. А теперь, когда та жизнь, видимо, не удалась, он вернулся, чтобы ограбить единственного человека, который остался ему верен даже после его ухода.
Судебный процесс был тяжелым и унизительным. Олег врал, не моргая. Он рассказывал, что все эти годы тяжело работал, чтобы обеспечить нам будущее, что он присылал мне деньги наличными через каких-то мифических «общих знакомых», но я, якобы, все скрывала. Он плакал, говорил, как скучал по сыну, и что только сейчас, встав на ноги, смог вернуться, чтобы восстановить семью. Это был театр одного актера, и я была главным зрителем и одновременно жертвой в этом спектакле. Но у меня был хороший юрист и неопровержимые доказательства. Документы о наследстве. Свидетели из числа соседей и друзей, которые подтвердили, что Олег исчез задолго до покупки квартиры. И, конечно, письмо его матери. Оно стало последним гвоздем в крышку его лживого повествования. Когда мой юрист зачитала его вслух, Олег изменился в лице. Его самообладание треснуло.
Суд вынес решение в мою пользу. Квартиру признали моей личной собственностью, приобретенной на унаследованные средства. В иске Олегу было отказано в полном объеме. Более того, я подала встречный иск о взыскании алиментов за все пятнадцать лет, и суд его тоже удовлетворил. Когда судья зачитывал решение, Олег смотрел на меня с ненавистью. Он проиграл. Полностью.
Мы вышли из здания суда на залитую солнцем улицу. Рядом шел Кирилл, который поддерживал меня на каждом заседании. Он не проронил ни слова, но его молчаливое присутствие давало мне больше сил, чем что-либо еще. Я сделала глубокий вдох. Воздух свободы. Воздух справедливости. Я думала, что буду чувствовать триумф, злорадство. Но я не чувствовала ничего, кроме огромной, всепоглощающей усталости. И облегчения. Будто я несла на плечах тяжелый мешок пятнадцать лет и наконец-то смогла его сбросить. Мы не поехали домой сразу. Мы пошли гулять в парк, купили мороженое, как в детстве. И впервые за долгие месяцы я улыбалась искренне, от всей души. Я смотрела на своего взрослого, умного, честного сына и понимала, что я все сделала правильно. Моя маленькая семья выстояла. Моя крепость уцелела. А призрак из прошлого, явившийся потребовать то, чего не заслужил, снова растворился. Только на этот раз — навсегда. И я знала, что он больше никогда не вернется.