Марина поднялась по лестнице, держась за перила, будто боялась, что ноги подведут. Осень выдохлась — октябрь был серым, мокрым, как выжатая тряпка. После работы хотелось одного: упасть на диван, укутаться в одеяло и забыться. Но уже на площадке она услышала — женский смех, лёгкий, звенящий, и мужской голос в ответ.
Она застыла. Узнала обоих.
Игорь и его мать.
Ключ провернулся в замке привычно, и Марину сразу накрыл запах жареного теста и капусты. От него, как всегда, перехватило дыхание.
— Мариночка, пришла? — из кухни показалась Нина Петровна, вытирая руки о передник. Передник был Маринин, с лимонами. — Смотри, я Игорёшке наделала его любимых пирожков! С капустой. Горячие ещё.
Марина молча стянула сапоги, чувствуя, как гудят ступни. Весь день — совещания, таблицы, отчёты, бесконечные звонки. Её голова гудела сильнее, чем ноги.
В гостиной Игорь лежал на диване, завернувшись в плед, смотрел что-то в телефоне.
— Привет, — сказала она, стараясь, чтобы голос не дрожал.
— О, Мариш! — Он оживился. — Мама приехала, пирожков принесла. Хочешь?
— Я ж волновалась, — сразу вступила свекровь, подсаживаясь к сыну. — Говорит мне вчера: «мама, я с лестницы грохнулся». Ну я что? Села утром на электричку — и вот. Сын страдает, а я тут как тут.
Марина прошла на кухню. Холодильник был забит под завязку — контейнеры, тарелки, пакеты. Все — с пирожками. Даже в овощном ящике лежали, аккуратно сложенные, как на витрине.
— Я на неделю напекла, — гордо сказала Нина Петровна, возникнув за спиной. — Пусть Игорёк питается. Ты же у нас вечно занята, на работе, я всё понимаю… ипотека, кредиты.
— Спасибо, — коротко ответила Марина и закрыла дверцу.
Она пошла в ванную, включила воду и просто стояла, глядя в зеркало. Из отражения смотрела уставшая женщина с серыми под глазами тенями. Когда она успела так измениться? Ещё три года назад на свадьбе — смеялась, мечтала, верила, что у них с Игорем будет своя жизнь. Только «своя» почему-то постепенно превращалась в «мамина».
Нина Петровна появилась в их доме не сразу — она просто никогда не уходила. После свадьбы Игорь выдал ей ключ: «Ну, на всякий случай». Тогда Марина не возражала. Глупо даже — мать ведь. Что может быть плохого?
Первый визит — торт, цветы, разговоры. Второй — занавески, «вот, увидела — идеально к вашим обоям». На третий раз принесла тарелки, на четвёртый — покрывало. А потом понеслось: «Я тут кастрюлю нашла хорошую», «Я привезла скатерть — та вся старая», «Я поставила ёлку, вы не против?»
Марина пыталась говорить.
— Игорь, может, мама хотя бы предупреждать будет? Я прихожу домой — а тут всё переставлено.
— Да ладно тебе, — отмахивался он. — Она же помогает. Видишь, как старается? У неё ведь никого, кроме меня.
Слово «кроме» звучало как приговор.
Она пыталась не злиться. Но злость всё равно копилась.
В ноябре Игорь простудился — обычная температура, насморк, ничего особенного. Марина оставила ему лекарства, чай, а вечером вернулась — и застала Нину Петровну у плиты.
— Он же больной! — оправдывалась та, мешая суп. — Как я могла не приехать? Сварила ему бульончик, мой фирменный.
Игорь выглядел довольным, как ребёнок, которому принесли любимую игрушку.
— Мам, ты у меня волшебница.
Марина ушла в спальню. Закрыла дверь и просто села на край кровати. Хотелось кричать, бить кулаками в стену, но вместо этого она просто смотрела в пол.
«Ты же жена, — говорила себе. — Ты должна заботиться».
Но почему вместо благодарности — пустота и злость?
К декабрю визиты стали регулярными. То витамины привезёт, то продукты. Один раз приехала проверить — «а вдруг отопление не дали». Другой — просто «мимо проезжала».
Когда Марина вернулась в один из вечеров, квартира уже сверкала гирляндами. Свекровь стояла на стремянке, Игорь подавал игрушки.
— Осторожно, Нина Петровна, — сказала Марина, придерживая стремянку. — Упадёте ведь.
— Ничего, привычная! — отмахнулась та. — Каждый год сама украшаю.
На столе — коробка с игрушками. Старые, советские, облупленные. Марина тихо сказала:
— Я хотела купить новые украшения. В том году видела в «Леруа» — серебристые, красивые.
— Зачем тратиться? — свекровь даже удивилась. — Эти живые, с историей.
Игорь, не поднимая головы, пробормотал:
— Угу. Мне эти с детства нравятся.
Марина поняла — разговаривать бесполезно.
Январь. Гололёд, сугробы вдоль дороги, серое небо.
Игорь поскользнулся в офисе — ушиб. Больничный.
Марина взяла отгул, отвезла его домой, уложила, принесла таблетки, воду.
— Если что — звони, — сказала. — Постараюсь прийти пораньше.
Он кивнул.
Но вечером позвонил:
— Слушай, я еле дополз до туалета. Нога болит ужасно.
— Ты пил обезболивающее?
— Пил, но всё равно. Может, маму попросить приехать?
— Что? — у неё перехватило дыхание.
— Ну… днём со мной побудет. Пока ты на работе.
— Игорь, ты взрослый человек! — она не сдержалась. — Потерпи пару дней, всё заживёт.
— Тебе легко говорить, — буркнул он. — Тебе-то не больно.
Марина сжала телефон.
— Я завтра в обед заеду, — тихо сказала она.
Но не заехала. Клиенты, совещание, дедлайны. Вечером она буквально бежала домой.
Открыла дверь — и услышала из ванной плеск воды и знакомый голос:
— Ну что, Игорёш, наклонись, я тебе спинку потру.
Игорь ответил что-то невнятное, с благодарностью.
Марина шагнула в коридор, толкнула дверь.
Свекровь стояла, намыливая мочалку. Игорь — в ванне, с опущенными плечами.
— Что это? — голос сорвался.
— Ой, Мариночка, ты уже пришла! — Нина Петровна всполошилась. — Да вот, помогаю сыну помыться. Нога болит ведь.
— Помогаешь… — повторила Марина. — Тридцатидвухлетнему мужику.
— Ну что такого? — вмешался Игорь. — Мам просто помогла.
— Мам! — она почти выкрикнула. — Она тебе мать, а не сиделка!
— Не кричи, — он нахмурился. — Ты где была весь день?
— Я? — Марина рассмеялась — коротко, нервно. — На работе! Чтобы платить за эту квартиру, пока ты лежишь и зовёшь маму помыть тебя!
— Мариш, ну… — начал он, но она уже не слышала.
— Уходите оба. Сейчас же.
— Мариночка… — Нина Петровна осеклась, побледнела.
— Собирай вещи, Игорь. Час тебе.
Он смотрел растерянно, как ребёнок, пойманный на вранье.
— Давай поговорим, — пробормотал.
— Мы уже говорили. Годы. Ты не слушал.
Теперь поздно.
Она ушла в кухню, закрыла дверь.
Слышала, как в коридоре хлопают дверцы шкафа, как кто-то плачет. Потом — тишина
Первую ночь Марина почти не спала.
Тишина в квартире была невыносимая. Ни храпа, ни гулкого «где мой чай?». Только шум улицы за окном.
Она сидела у окна, пила чай и думала: «Может, перегнула? Может, надо было потерпеть?»
Но потом вспомнила — ванна, мокрые волосы Игоря, руки свекрови. И внутри всё замерло. Нет. Не перегнула.
Утро началось иначе. Без спешки, без раздражения. Тишина, в которой можно было слышать себя. Она позавтракала одна, спокойно вышла на работу. Никто не спрашивал, почему без макияжа. Никто не ворчал, что кофе слишком крепкий.
Первые дни Игорь писал.
«Давай поговорим».
«Я скучаю».
«Я понял».
Она не отвечала.
На седьмой день — звонок.
Она посмотрела на экран, дождалась, пока вызов прервётся.
С восьмого дня стало легче. Квартира перестала казаться чужой. Марина переставила мебель, выбросила старое покрывало, сняла бежевые занавески, которые терпеть не могла, повесила серые — те, о которых мечтала.
Когда-то она боялась тишины, а теперь слушала её, как музы
На девятый день в дверь позвонили.
Игорь стоял на пороге с букетом роз. Замерзший, небритый, растерянный.
— Привет, — сказал тихо.
— Привет.
— Можно войти?
Она посторонилась.
Он осмотрелся — как будто впервые видит их квартиру. Чисто, спокойно, ничего лишнего. Поставил букет на стол.
— Я… хотел поговорить.
— Говори.
— Я соскучился. По тебе. По дому. Там, у мамы… я понял, что задыхаюсь. Она добрая, но… всё контролирует. Что ем, как сижу, во сколько сплю. Я думал, что мне нужна забота. А оказалось — воздух.
Марина слушала молча.
— Я хочу домой, — сказал он. — Пожалуйста.
— Домой — это куда? — спокойно спросила она. — Сюда? Где ты устраивал маме кухню и ванную?
Он опустил глаза.
— Я был дурак. Серьёзно. Я не видел, как тебе тяжело. Как я всё время на шее. Я понял, что мужчина не должен быть сыном при жене.
Марина прислонилась к стене, усталая, но спокойная.
— А ей ты что сказал?
— Что хочу жить с тобой. Что теперь мы сами решаем, когда её звать. Она плакала, конечно. Но согласилась. Сказала — «только не теряйся».
Марина молчала. Потом тихо сказала:
— Если мы начнём заново, всё будет по-другому. Никаких визитов без звонка. Никаких ключей «на всякий случай». И разговоры — сразу, без накоплений.
— Согласен, — сказал он.
Она посмотрела ему в глаза. Там не было привычного детского оправдания. Было что-то новое — взрослость, что ли.
— Ладно, — произнесла она. — Попробуем.
Следующую субботу Нина Петровна позвонила заранее:
— Мариночка, можно я заеду? Пирожков привезу. Немного.
— Можно, — ответила Марина.
Пришла тихая, осторожная. Села за стол, поставила контейнер.
— Я, знаешь, подумала… — начала она. — Я ведь привыкла, что он всё время рядом. А теперь — семья, жена, работа. Я не успела отпустить. Извини, если мешала.
Марина улыбнулась — впервые по-настоящему.
— Всё в порядке, Нина Петровна. Только дайте нам самим разбираться.
— Конечно, — кивнула та. — Главное, чтобы он был счастлив.
Перед уходом она обняла Марину неловко, как будто впервые.
Когда дверь за ней закрылась, Марина повернулась к Игорю.
— Видишь, можно же.
Он подошёл, поцеловал её в висок.
— Главное, чтобы мы теперь не возвращались туда, где были.
Она кивнула. На улице моросил дождь, трамвай звенел под окнами, где-то пахло мокрой листвой. Октябрь шёл к концу.
И впервые за долгое время Марина почувствовала, что это действительно — их дом. Не мамино убежище, не временное жильё, не клетка из привычек. А место, где можно выдохнуть, не оглядываясь.