Телефон зазвонил поздно вечером, когда я уже устроилась на диване с чашкой чая. За окном моей двушки на четвертом этаже моросил октябрьский дождь, по стеклу стекали капли, сливаясь в мутные дорожки. Я глянула на экран – сестра. Наташка звонила редко, обычно по праздникам или когда что-то нужно было.
– Привет, Лен, – голос у нее был какой-то натянутый, будто струна перед обрывом. – Ты дома?
– Дома, конечно. Куда мне деваться в такую погоду? – я прихлебнула чай, ещё не чувствуя подвоха.
– Мне надо с тобой поговорить. Серьёзно. Можно завтра подъеду?
Я согласилась, хотя внутри что-то сжалось. Когда Наташка говорила "серьёзно", добром это не заканчивалось. Вспомнилось, как пять лет назад она так же "серьёзно" просила денег в долг на ремонт. До сих пор не вернула.
Наташа появилась на пороге ровно в десять утра. Я как раз закончила мыть полы на кухне – суббота, день уборки. Сестра выглядела отлично, как всегда. Новая дублёнка, сапоги на каблуке, волосы уложены. А я стояла перед ней в домашних трениках и старой кофте, с мокрой тряпкой в руках.
– Заходи, – я отступила в сторону, пряча тряпку за спину.
Наташка прошла в комнату, огляделась, присела на краешек дивана. Я заметила, как она поморщилась, глядя на мой старенький гарнитур. Ну да, не кожаный уголок, как у неё. Зато свой, куплен на мои деньги, заработанные в столовой при заводе.
– Чай будешь? – спросила я, вытирая руки о фартук.
– Давай. – Она нервно теребила ремешок сумки.
Я заварила чай в своём допотопном заварнике, всё руки не доходили купить новый. Поставила перед сестрой чашку, села напротив. Молчали. За стеной соседский телевизор орал, какое-то ток-шоу.
– Ленка, – начала Наташа, – у меня к тебе большая просьба.
Вот оно. Я напряглась.
– Нам нужна квартира. Срочно. На полгода, может, чуть больше.
Я не поняла сразу:
– Так у вас же своя есть. Трёшка на Садовой.
– Продали, – выпалила она и отвела глаз. – Вложились в бизнес Серёжи. Он открывает автосервис, понимаешь? Такая перспектива! Всё просчитали, через год отобьём вложения и купим вообще четырёхкомнатную.
Я молчала, переваривая услышанное. Продали квартиру. Влезли в какую-то авантюру. А теперь им жить негде.
– И где вы сейчас? – спросила я ровным голосом.
– У Серёжиных родителей. Но ты же понимаешь, – она скривилась, – свекровь уже намекает... В общем, там невозможно. Мы с Кириллом и мужем в одной комнате, они в другой, на кухне столпотворение. Я с ума схожу.
Кирилл – её сын, мой племянник. Тринадцать лет, трудный возраст. Я его люблю, но видимся редко.
***
– Ленка, – голос Наташки стал вкрадчивым, – ты же одна живёшь. Две комнаты. Тебе столько места не нужно. Ты могла бы пожить у мамы, а мы бы тут...
Я почувствовала, как кровь приливает к лицу.
– Погоди. Ты предлагаешь мне съехать из моей квартиры?
– Ну не навсегда же! – она замахала руками. – Полгода, максимум восемь месяцев. Мы бы платили за коммуналку, следили бы за всем. А ты у мамы, это же всего две остановки отсюда. Тебе и на работу близко оттуда.
Я встала, подошла к окну. На улице всё так же моросило. Женщина с коляской пробегала по лужам к подъезду. Обычный серый день в нашем городке. Таких дней у меня была целая жизнь – серых, трудных, одиноких. Эту квартиру я покупала сама. Восемь лет назад, после развода. Брала ипотеку, последний платёж внесла только год назад. Восемь лет я отказывала себе во всём – и в новой одежде, и в отпуске, и в элементарном походе в кафе. Каждый месяц больше половины зарплаты в банк. Я помню, как считала копейки до получки, как ела одну гречку неделями, как латала старые сапоги, потому что на новые денег не было.
– Нет, – сказала я, не оборачиваясь.
– Что "нет"? – Наташа не поняла.
– Нет, я не съеду из своей квартиры. Нет, ты не будешь тут жить.
Повисла тишина. Такая плотная, что даже соседский телевизор словно затих.
– Ты серьёзно? – голос сестры стал жёстким. – Я же не прошу тебя навсегда уехать! Всего-то на время!
Я обернулась:
– Наташ, это моя квартира. Я восемь лет платила ипотеку. Работала на двух работах, чтобы осилить платежи. И теперь это моё. Единственное, что у меня есть.
– А семья? – она вскочила с дивана. – Родная сестра! Племянник! Нам жить негде!
– У мамы есть квартира. Поживите там вчетвером, раз так вышло.
– У мамы однушка! – взвизгнула Наташка. – Как там вчетвером?!
– Не знаю, – я пожала плечами. – Но это не мои проблемы. Вы продали свою квартиру, не спросив ни у кого совета...
– Так Серёжа всё просчитал!
– Серёжа, – я усмехнулась, – который третий раз за пять лет "открывает бизнес"? Который прошлый раз вложился в доставку пиццы и слил все ваши сбережения за три месяца?
Лицо Наташки покраснело:
– Не смей так говорить про моего мужа!
– Я про него ничего не говорю. Я говорю про факты. И факт в том, что я не собираюсь съезжать из своей квартиры, за которую горбатилась восемь лет, потому что вы влезли в очередную авантюру.
Наташа хлопнула дверью так, что задребезжали стёкла. Я осталась стоять посреди комнаты, трясущимися руками прижимая к груди остывшую чашку с чаем. Знала бы я тогда, что это только начало.
Вечером позвонила мама. Голос дрожал – то ли от возмущения, то ли от слёз:
– Леночка, Наташа мне всё рассказала. Как ты могла? Родная сестра просит помочь, а ты...
– Мам, она просит не помощи. Она просит мою квартиру.
– Всего на полгода! Ты бы пожила у меня, мы бы как-то...
– Я не хочу жить у тебя, – перебила я. – Мне сорок два года. У меня своя квартира, своя жизнь.
– Своя, своя, – мама заговорила тем тоном, который я помню с детства. Тоном, от которого хотелось провалиться сквозь землю. – А когда у тебя развод был, кто тебя к себе на месяц забрал? Наташа. А теперь ты...
– Мам, это был месяц. Она просит полгода. И это не просто "пожить" – это выселить меня из моего дома.
– Дома, дома! – мама уже кричала. – Тебе свой дом важнее родных людей? Наташка с ребёнком где жить будет? У свекрови? Ты знаешь, какая у них свекровь?
Знала. Видела пару раз. Тётка суровая, язык острый. Но разве это моя проблема?
– Пусть снимают квартиру, – сказала я устало. – Как все нормальные люди.
– На что снимать?! Все деньги в дело вложили! Ты хоть понимаешь... – мама запнулась, потом выдохнула: – Знаешь что, не хочу с тобой больше говорить. Подумай сама, что важнее – четыре стены или семья.
Она повесила трубку. Я сидела с телефоном в руках и смотрела в темноту за окном. Дождь закончился, но небо оставалось затянутым тучами. Ни одной звезды.
***
Через три дня позвонила тётя Валя, мамина сестра. Начала издалека – как дела, как здоровье. А потом:
– Слышала, у вас с Наташей конфликт вышел...
И понеслось. Полчаса она объясняла мне, что семья – это святое, что нужно помогать друг другу, что в наше время квартирный вопрос многих портит. Я слушала молча, потом попрощалась и отключила звук. Знала, что это не последний звонок.
Не ошиблась. На следующий день объявился двоюродный брат Игорь. Потом подруга Наташки Оксана, с которой мы когда-то вместе в школе учились. Потом соседка с третьего этажа, которой, видимо, мама в подъезде всё выложила. Все как один говорили одно и то же: подумай о семье, это же ненадолго, не будь эгоисткой.
Эгоисткой. Вот новое слово в мой адрес. Я, которая двадцать лет жила с матерью-алкоголичкой и тянула младшую сестру, пока мама по запоям ходила. Я, которая отдавала последние деньги на Наташкин выпускной и на её свадьбу. Я – эгоистка, потому что не хочу отдавать свою квартиру.
На работе стало тяжелее. В столовой народу немного, все друг друга знают. Марина Степановна, заведующая, как-то между делом обронила:
– Слышала, у тебя там семейные дела... Сестре бы помогла, а то люди говорят...
Люди говорят. В нашем городке все всё про всех знают. И теперь я стала той, кто отказала родной сестре.
***
Через неделю мама пришла сама. Не позвонила, не предупредила – просто появилась на пороге с пакетами. В пакетах – моя детская фотография в рамке, шкатулка, которую я ей когда-то подарила, вязаная салфетка, которую делала ещё в школе.
– Это твоё, – сказала она жёстко, протягивая пакеты. – Забирай.
Я стояла в дверях, не понимая:
– Мам, что происходит?
– Происходит то, что я не хочу видеть у себя вещи человека, который семью за квартиру продал.
– Ты серьёзно?
– Более чем. – Она смотрела мне в глаза, и взгляд был чужой, холодный. – Наташка права была. Ты изменилась. Стала чёрствой. Я тебя такой не воспитывала.
– Ты меня вообще не воспитывала, – вырвалось у меня. – Ты пила, а я в десять лет Наташку из школы собирала и обеды нам варила.
Мама побледнела. Потом лицо стало каменным:
– Значит, так. Я сделала выбор. У Наташи семья, ребёнок. Ей нужна помощь. А ты... У тебя только твоя квартира. Живи с ней.
Она развернулась и пошла к лестнице. Я смотрела ей вслед, сжимая пакеты с моими вещами. Старая фотография выглядывала из пакета – я лет пяти, в садике, смеюсь. Беззубая улыбка, бантик на голове. Совсем другая жизнь.
***
Через месяц у Кирилла был день рождения. Тринадцать лет. Я купила ему подарок – игру на приставку, которую он давно хотел. Знала, потому что видела его список желаний в соцсетях. Позвонила Наташке, спросила, когда можно подъехать поздравить.
– Не нужно, – ответила она коротко.
– Как не нужно? Я же тётя...
– Какая ты теперь тётя, – голос был ледяным. – Мы обойдёмся без твоих подарков.
– Наташ, он же ребёнок. Причём тут наши с тобой отношения?
– При том, что я не хочу, чтобы мой сын видел пример такой... родственности. Когда своё добро важнее людей.
Она отключилась. Я сидела с коробкой подарка на коленях и не знала, что делать. Отнести маме, попросить передать? Но мама тоже не разговаривала со мной. За месяц она ни разу не позвонила, хотя раньше звонила через день.
Я написала Кириллу в соцсети. Поздравила, сказала, что подарок оставлю у консьержки в их подъезде, пусть заберёт когда удобно. Он прочитал сообщение, но не ответил. Через час я увидела, что он удалил меня из друзей.
***
Зима пришла рано в тот год. В ноябре уже лёг снег, и мороз прихватил так, что стёкла в трамвае покрывались узорами. Я ехала с работы, уставшая, как всегда. На остановке зашла в "Пятёрочку" – нужно было купить хлеб и молоко.
У стеллажа с крупами стояла Наташка. С корзиной, почти пустой. Она что-то рассматривала на полке, считала на калькуляторе в телефоне. Я замерла, не зная, как поступить. Пройти мимо? Поздороваться?
Она подняла голову и увидела меня. Секунду мы смотрели друг на друга. Я заметила, что она похудела. Под глазами тени, волосы не уложены, как раньше, просто стянуты резинкой. Дублёнка та же, что была месяц назад, но выглядит уже не так празднично.
– Привет, – сказала я тихо.
Наташа молча отвернулась и пошла к кассам. Корзину так и не наполнила – в ней лежали самые дешёвые макароны, пачка маргарина и батон хлеба. Я видела, как она расплачивалась мелочью, высыпая её из кошелька на ленту. Кассирша смотрела с недовольством.
Мне захотелось подойти, сунуть ей денег. Сказать – возьми, купи нормальной еды. Но я знала, что не возьмёт. Гордость не позволит. Та же гордость, с которой она всегда жила, тратя последнее на красивые вещи и статусные покупки, лишь бы выглядеть лучше других.
***
Слухами земля полнится, особенно в маленьком городе. Я узнала от Татьяны, нашей поварихи, что автосервис Серёжи накрылся. Не прошло и трёх месяцев. Партнёр оказался жуликом, большую часть денег увёл на свой счёт и растворился. Серёжа подал в суд, но толку – найди его теперь.
– Живут у свекрови, – сообщила Татьяна, пока резала морковь для салата. – Говорят, там скандалы каждый день. Серёжа на работу вышел, в такси водителем, что б концы с концами свести. А Наташа твоя ищет работу, да кто её без опыта возьмёт? Она ж нигде толком не работала.
Правда. Наташа была домохозяйкой. Серёжа хорошо зарабатывал, и она считала ниже своего достоинства где-то трудиться. Я помню, как она говорила: "Зачем мне стоять за прилавком? У меня муж обеспечивает семью".
А теперь муж обеспечить не может. И семья разваливается.
Мне не было радостно от этих новостей. Наоборот, внутри всё сжималось от жалости. Но что я могла сделать? Отдать квартиру всё равно не могла. Это был бы конец моей собственной жизни.
***
В марте, когда снег уже начал таять и с крыш свисали длинные сосульки, мне позвонили в три часа ночи. Номер незнакомый. Я долго не брала трубку – думала, ошиблись. Но звонили упорно.
– Алло? – ответила я сонным голосом.
– Лена Васильевна? – женский голос, незнакомый. – Это из больницы. У нас тут ваша мама.
Я села на кровати, сердце застучало:
– Что случилось?
– Инфаркт. Привезли час назад. Состояние тяжёлое. Вам нужно приехать.
Я оделась за пять минут, вызвала такси. Ехала через весь город, смотрела на мартовскую ночь в окно и думала только об одном: только бы успеть. Только бы она не умерла, пока я еду.
В больнице пахло хлоркой и лекарствами. Дежурная медсестра показала, где реанимация. У дверей сидела Наташка. Бледная, в старой куртке, волосы растрёпаны. Она подняла на меня глаза – красные, опухшие от слёз.
– Как она? – спросила я.
Наташа молчала. Потом кивнула на закрытые двери:
– Там. Врачи сказали, что первые сутки самые опасные.
Я села рядом на пластиковый стул. Мы сидели молча. Коридор пустой, только где-то далеко слышались шаги дежурного врача и тихое попискивание аппаратов. Часы на стене показывали четыре утра.
– Она тебя звала, – вдруг сказала Наташка тихо. – Перед тем, как скорую вызвать. Лежала на полу и звала тебя, а не меня. Говорила: "Лена, Леночка".
Я почувствовала, как к горлу подступают слёзы.
– Наташ...
– Нет, – она покачала головой. – Не надо. Я не прощения прошу. Просто говорю. Она скучала. Каждый день спрашивала про тебя. А я... Я злилась всё равно. Думала, что ты должна была уступить.
– Я не могла.
– Да знаю я.
Мы снова замолчали. Где-то капала вода из крана. Под дверью реанимации горела красная лампочка.
***
Врач вышел в семь утра. Усталое лицо, синяки под глазами – видно, дежурство выдалось тяжёлым. Мы с Наташей вскочили одновременно.
– Состояние стабилизировалось, – сказал он. – Но она в коме. Сколько это продлится, не знаю. Может, час, может, дни, месяцы. Нужен покой и уход. Одна из вас может остаться.
– Я останусь, – сказали мы одновременно.
Врач посмотрел на нас, пожал плечами:
– Как договоритесь. Но только одна, палата маленькая.
Он ушёл. Мы стояли в коридоре друг напротив друга. За окном уже светало, мартовское солнце поднималось над крышами. Город просыпался.
– Иди домой, – сказала я. – У тебя Кирилл. Ему в школу скоро.
– А у тебя работа.
– Позвоню, скажу, что заболела. Иди.
Наташка кивнула, взяла сумку. У дверей остановилась:
– Спасибо, что приехала.
Когда сестра ушла, я прошла в палату. Мама лежала под белой простыней, к ней были подключены трубки и провода. Лицо серое, осунувшееся. Я взяла её руку – холодная, худая. Когда она так исхудала?
Села на стул рядом, не выпуская её ладонь.
***
Мама пришла в себя через четыре дня. Открыла глаза, посмотрела на меня непонимающе. Я сидела рядом, читала книгу. Услышала её шевеление, обернулась.
– Лена? – прошептала она.
– Я здесь, мам.
Она закрыла глаза, губы дрогнули. Я не знала, плачет она или просто слаба. Держала её руку и молчала. О чём говорить? О квартире? О ссоре? О том, что она выбрала Наташку и вычеркнула меня из жизни?
– Прости, – выдохнула мама.
Я сглотнула ком в горле:
– Поправляйся. Поговорим потом.
Наташка после больницы осталась пожить с мамой. Врачи сказали, что нужен уход, сама она не справится. Я приходила каждый день после работы – мыла посуду, готовила еду, меняла постельное бельё. Наташка работала теперь в супермаркете на кассе, приходила поздно, уставшая. Мы почти не разговаривали, обсуждали только маму и бытовые вопросы. Кирилл появлялся редко, больше времени проводил у друзей.
Квартиру я так и не отдала. Наташа больше не просила. Да и смысл? Время прошло, они как-то устроились, хоть и тяжело. Серёжа работал водителем, Наташка кассиром. Снимать не могли – денег не хватало даже на еду нормальную. Жили у его родителей в вечном напряжении.
А я возвращалась в свою тихую двушку, заваривала чай, садилась у окна и смотрела на вечерний город. У меня было своё место. Своя территория. Но семьи больше не было.
Мама восстанавливалась медленно. Говорила со мной, но не так, как раньше. Что-то между нами надломилось и не срасталось. Наташка тоже держала дистанцию. Мы были вежливы, помогали друг другу по необходимости, но та близость, что была когда-то, исчезла.
Иногда, лёжа в своей кровати в своей квартире, за которую я столько лет платила, я думала: а правильно ли я поступила? Может, надо было уступить? Но тут же вспоминала те восемь лет ипотеки, те унижения, когда приходила в банк просить об отсрочке платежа, когда считала каждую копейку. Это моё. Единственное, что я смогла себе заработать.
И если цена за это – одиночество, то я плачу её. Каждый день. Когда возвращаюсь в пустую квартиру, где никто не ждёт. Когда вижу в соцсетях фотографии Кирилла и понимаю, что растёт племянник без меня. Когда в праздники сижу одна, потому что приглашений больше нет.
Но квартира моя. И я не отдам её никому. Даже если все вокруг считают меня эгоисткой. Даже если семья отвернулась. Потому что я поняла главное: если ты сам себя не защитишь, никто не защитит. И четыре стены, купленные своим трудом, иногда единственное, что остаётся, когда все уходят.
***
А вы как считаете, правильно поступила героиня?
Спасибо всем, кто поддерживает канал лайком и подпиской🖤