Капли бились о стекло высокого окна с настойчивостью назойливого просителя. Зинаида провела пальцем по шёлковой блузке на плече клиентки, расправляя невидимую складку.
— Вот видите, Алевтина Марковна? Этот оттенок не кричит, он поёт. Он делает ваши глаза цвета грозового неба.
Алевтина, женщина лет шестидесяти пяти с потухшим взглядом, который Зинаида поклялась зажечь, недоверчиво смотрела на своё отражение. Она наняла Зинаиду, модного казанского стилиста для «элегантного возраста», по рекомендации подруги, но всё ещё не верила, что в её жизни могут быть какие-то новые «песни».
— Поёт, говорите… Мне кажется, он скорее шепчет: «Старушка, куда ты вырядилась?»
— Глупости. Он шепчет: «Королева вернулась».
Раздался звонок в дверь. Алевтина Марковна вздрогнула.
— Ой, это, должно быть, брат. Володя приехал. Говорил, заглянет. Я же ему ключ оставила, что он звонит…
Дверь открылась, и на пороге появился высокий мужчина. С его плаща стекала вода, оставляя на паркете тёмные дорожки. Он стряхивал с волос капли дождя, и в этом простом движении было что-то до боли знакомое. Он поднял глаза, сначала на сестру, потом на Зинаиду. И замер.
Мир сузился до его лица. Морщины в уголках глаз, которых не было раньше, седина на висках, которой не могло быть. Но сами глаза… те же. Цвета крепкого чая с лимоном.
— Зина? Зинаида Савельева? — его голос был ниже, с хрипотцой, но тембр остался прежним.
Зинаида почувствовала, как воздух застрял в лёгких. Сорок лет. Не тридцать два, как в том анализе, который она читала. Целых сорок лет. Она знала его в институте. До Артема. До всей той жизни, которая перемолола её и выплюнула, оставив лишь оболочку, которую она потом годами заново наполняла смыслом, цветом и велопрогулками вдоль набережной Казанки.
— Владимир… Соколов, — выдохнула она. — Какими судьбами? Ты же… в Москве вроде.
— Вернулся, — он улыбнулся, и мир снова обрёл объём. — Окончательно. К корням.
Алевтина Марковна смотрела то на брата, то на своего преобразившегося стилиста, в глазах которой вдруг зажглись озорные огоньки, которых не было пять минут назад.
— Так вы знакомы? Ой, как интересно! Зиночка, а вы говорили, королева… Кажется, у нас тут наклёвывается бал.
Зинаида смутилась, но быстро взяла себя в руки. Профессионализм — её броня.
— Мы почти закончили, Алевтина Марковна. Так что, этот комплект оставляем. И ещё, я нашла для вас идеальное пальто в том бутике на Баумана. Завтра заедем.
— Конечно, Зиночка, конечно! — закивала клиентка, хитро поглядывая на брата. — Володя, ты не мог бы… проводить Зинаиду Савельевну? Погода, видишь, какая мерзкая. А она на такси.
Это была самая бессовестная и самая прекрасная ложь за весь день. Зинаида приехала на своей машине, припаркованной прямо у подъезда. Но она лишь кивнула, чувствуя, как привычный, выстроенный ею мир даёт трещину.
В лифте они молчали. Запах мокрой шерсти его плаща и её тонких духов смешался, создав что-то новое, волнующее. Уже внизу, под козырьком подъезда, где серая пелена дождя скрывала город, он сказал:
— Может, кофе? Где-нибудь здесь, рядом. Чтобы не промокнуть окончательно. Вспомнить… всё.
Внутри неё что-то сжалось. Воспоминания были опасной территорией. Особенно те, что были связаны с мужчинами и их предложениями. «Давай переоформим квартиру родителей на мою мать для налоговой!» — ласково уговаривал Артём за десять дней до того, как подал на развод. Его «давай» всегда означало, что платить придётся ей.
Она хотела сказать «нет, у меня дела». Хотела сесть в свою машину и уехать в свою безопасную, налаженную жизнь, где её ждал гражданский муж — её велосипед, стоящий в прихожей, и расписанный на неделю вперёд график. Но вместо этого она посмотрела на струи дождя, на отражения фонарей в лужах и сказала:
— Идём.
* * *
Маленькая кофейня на улице Кремлёвской пахла корицей и теплом. Горячая керамика чашки обжигала пальцы, возвращая в реальность. Они сидели у окна, наблюдая, как по стеклу ползут капли, искажая огни машин и силуэт Кул-Шарифа вдали.
— Я тебя часто вспоминал, — сказал Владимир, нарушив молчание. — Ты была самой яркой на курсе. Смеялась громче всех.
— Прошло, — коротко ответила Зинаида.
Он понял всё без лишних слов.
— Моя Ириша умерла пять лет назад. Рак. Мы тридцать пять лет вместе прожили. Дочка взрослая, в Питере. Вот и решил вернуться сюда. Тут как-то… стены дышат.
Он говорил просто, без надрыва. Зинаида почувствовала укол сочувствия и одновременно облегчения. Вдовец. Это убирало столько сложностей.
— А ты? — спросил он. — Вижу, кольца нет.
— В гражданском браке, — усмехнулась она, решив не вдаваться в подробности своей долгой и холодной свободы. Формально, после развода с Артёмом она так и не вышла замуж.
— Понятно, — кивнул он. — Счастливо?
Вопрос был прямым. Она могла бы солгать, сказать дежурное «да». Но глядя в его глаза цвета чая, врать не хотелось.
— Я в гармонии. Это другое. Счастье — слишком бурное состояние для моего возраста.
Он отпил свой эспрессо.
— Знаешь, я иногда думал… что было бы, если бы я тогда, на четвертом курсе, не струсил и подошёл к тебе на той вечеринке? Ты танцевала с этим… как его… Артёмом.
Сердце сделало кульбит. Вот оно. Главный вопрос прошлого.
— Ничего хорошего, — твёрдо сказала Зинаида, удивляясь собственному спокойствию. — Я была глупой двадцатилетней девочкой. Ты был бы разочарован. А я бы всё равно сделала все свои ошибки. Просто, может быть, с тобой. Нельзя войти в одну реку дважды, Володя. Особенно, когда от той реки осталось лишь сухое русло.
Он смотрел на неё с восхищением.
— Ты стала мудрой, Зина. И ещё красивее.
— Просто я хороший стилист, — отмахнулась она.
— Я не про одежду.
Повисла пауза. Не неловкая — задумчивая. Дождь за окном превратился в унылую изморось.
— Я не предлагаю входить в старую реку, — сказал он тихо, но отчётливо. — Я предлагаю посмотреть, не течёт ли рядом новая. Спокойная, без порогов. Давай попробуем… по-взрослому? Без иллюзий, без обещаний вечности. Просто ужин. Прогулка. Поговорить.
Её первая реакция была — бежать. Внутренний голос, натренированный годами предательства, закричал: «Опасно! Он что-то предлагает! Мужчины, которые что-то предлагают, всегда чего-то хотят взамен!» В памяти снова всплыло лицо Артёма, его вкрадчивый тон: «Зинуля, ну это же формальность, для нас ничего не изменится, просто налоги меньше платить…» Она тогда поверила. И через месяц осталась без мужа и с судебными тяжбами за квартиру, которую её родители строили всю жизнь.
Она хотела сказать: «Володя, я уже не верю в пробы. Я как старый велосипед — еду по своей накатанной колее, и любой поворот грозит падением». Но вместо этого она посмотрела на его руки, лежащие на столе, на бледную полоску от обручального кольца на пальце, и спросила совсем о другом:
— У тебя есть велосипед?
Он опешил.
— Нет. Но… могу купить. Я быстро учусь.
— Хорошо, — кивнула Зинаида. — Тогда сначала прогулка. А там посмотрим.
* * *
Вечером позвонила Раиса. Лучшая подруга, свидетельница её взлёта, падения и мучительного воскрешения. Единственный человек, который знал всю подноготную истории с Артёмом и квартирой.
— Ну, как Алевтина? Наша серая мышка превратилась в жар-птицу? — весело начала Рая.
— Почти. Рая… я там встретила одного человека.
Зинаида рассказала всё. Про Володю, про институт, про приглашение на ужин. На том конце провода воцарилось тяжёлое молчание.
— Зинуля, — наконец произнесла Раиса, и в её голосе звенел металл. — Нет.
— Что «нет»?
— Просто нет. Ты не пойдёшь. Тебе шестьдесят два года. У тебя всё налажено. Работа, клиенты, твои дурацкие велопробеги по набережной. У тебя есть мы. Зачем тебе это?
Это был не голос общественных стереотипов. Это был голос любви и страха. Раиса вытаскивала её из депрессии после развода. Раиса сидела с ней в судах. Раиса приносила ей эчпочмаки и заставляла есть, когда кусок в горло не лез.
— Рая, это просто ужин.
— Сегодня ужин, а завтра он попросит тебя «просто» прописать его в твоей квартире! — взорвалась подруга. — Ты забыла?! Ты забыла, как Артём тебя обул? Как он улыбался, как пел тебе про налоги, а сам уже с молодой фифой чемоданы паковал? «Давай переоформим квартиру родителей на мою мать!» Помнишь?! Я не хочу снова видеть тебя разбитой! Я не переживу этого.
Слова Раисы были как удары. Они били по самым больным точкам. Но вместо того, чтобы отступить, Зинаида почувствовала, как внутри неё поднимается твёрдая, спокойная уверенность.
— Раечка, послушай меня, — сказала она ровным голосом. — Во-первых, спасибо, что ты так за меня боишься. Я это ценю больше всего на свете. А во-вторых… я не та Зина, которая была двадцать лет назад. Та умерла в зале суда, когда поняла, что её предали. Я — другая. Я построила себя заново, по кирпичику. И я сама решаю, кого пускать в свою крепость. Я иду на этот ужин. Не для него. Для себя. Я должна узнать, способна ли я ещё кому-то верить. Хотя бы на один вечер.
На том конце провода всхлипнули.
— Упрямая, как всегда… Хоть адрес ресторана скинь. Буду рядом в машине с биноклем сидеть.
— Обязательно, — рассмеялась Зинаида. Она не просто согласилась на свидание. Она его отстояла.
* * *
Звонок в дверь прозвучал ровно в семь. Зинаида посмотрела на себя в зеркало в прихожей. Да, морщины. Да, усталость в уголках губ. Но глаза… глаза горели, как в двадцать два. Она была в элегантном чёрном платье и той самой шёлковой блузке грозового цвета, которую выбрала для Алевтины. Это была её декларация.
Она открыла дверь. Владимир стоял на площадке. В строгом костюме, но без галстука. В руках он держал одну-единственную белую розу. Не букет красных — страстных и пошлых. Не ветку розовых — инфантильных. Одну, белую. Символ уважения и чистого листа.
— Ты прекрасна, — сказал он так просто, что поверить ему было легко.
Дождь всё ещё моросил. Они шли под одним большим чёрным зонтом по вечерней Казани. Огни фонарей дробились в лужах, создавая под ногами млечные пути. У стен Кремля, где шум города стихал, он остановился и повернул её к себе.
— Зина…
И он поцеловал её. Нежно, почти невесомо. Капли дождя с края зонта падали на их лица, смешиваясь со слезами, которые неожиданно покатились из её глаз. Сорок лет. Сорок долгих, трудных, одиноких в своей сути лет сжались в одну точку, в одно прикосновение губ. Прошлое перестало быть грузом, приговором, клеймом. Оно стало просто частью истории. Длинной дороги, которая привела её сюда, под этот зонт, к этому человеку.
Ресторан был уютным, с татарским колоритом. Приглушённый свет, тихая национальная музыка, запах пряностей и свежей выпечки. Они ели кыстыбый и пили гранатовое вино.
— Я рад, что ты пришла, — сказал Владимир, поднимая бокал.
— Я тоже, — честно ответила она.
— Давай не будем торопиться, — предложил он. — Нам некуда спешить. У нас нет цели пожениться через месяц или родить наследника. У нас есть… время. Время, чтобы узнать друг друга заново.
— Мне нравится эта философия, — улыбнулась Зинаида. — За неё и выпьем.
— Нет, — он покачал головой. — Давай выпьем за второй шанс. Они выпадают не всем.
Они говорили обо всём. О его работе инженером в Москве, о её пути в стилисты после того, как жизнь заставила искать новую профессию. О его взрослой дочери и о её клиентах, которые для неё были почти как дети. Она рассказала ему про свою страсть — велосипед. Про то, как крутила педали вдоль Кабана, наматывая километры, чтобы вымотать боль и усталость после развода. Как чувствовала ветер в лицо и понимала, что жизнь, как и дорога, продолжается, пока ты крутишь педали.
— Весной, как только снег сойдёт, я куплю велосипед, — пообещал он. — И ты покажешь мне свои любимые маршруты.
* * *
Он проводил её до самой двери. В подъезде было тихо и тепло.
— Зайдёшь на чай? — спросила она, сама удивляясь своей смелости.
Он улыбнулся, и в уголках его глаз собрались знакомые морщинки.
— В следующий раз. У нас есть время, помнишь?
Он коснулся её щеки. Его кожа оказалась сухой и тёплой. Потом он развернулся и ушёл.
Закрыв за ним дверь, Зинаида прислонилась к ней спиной и закрыла глаза. В квартире пахло белой розой. Она поставила её в узкую вазу на кухонном столе, вдохнула прохладный, чистый аромат. Зазвонил телефон. На экране высветилось «Раечка». Она сбросила вызов. Она позвонит ей завтра. Утром. А сейчас был её вечер.
Она достала свой смартфон, открыла контакты. Нашла его номер, который записала днём как «Владимир Соколов». Палец завис над клавиатурой. Она начала было печатать «Владимир ❤️», но тут же стёрла. Слишком по-девичьи. Слишком быстро. Она просто стёрла фамилию, оставив лаконичное «Владимир». Этого было достаточно. Это был символ принятия. Без лишних эмоций, по-взрослому.
Она подошла к окну. Дождь почти прекратился. Ночное небо над Казанью начало светлеть. Внизу проехал одинокий автомобиль, шурша шинами по мокрому асфальту. Жизнь продолжалась. Но теперь в ней было обещание. Обещание нового дня, новой весны, новой велопрогулки. Уже не в одиночестве.
Это не был конец истории. Она это точно знала. Это было только начало.