– Это старые фотографии, Екатерина Викторовна! Вы же знаете, как мы с Ирой начинали. Сто лет прошло!
Голос Дениса, обычно бархатный и уверенный, сейчас дребезжал, как расстроенная гитарная струна. Он стоял посреди гостиной, залитой неправдоподобно долгим, золотистым светом петербургского вечера. Солнце, не желая уходить, цеплялось за шпиль Адмиралтейства, и его косые лучи пробивались сквозь неплотно задернутые шторы, выхватывая пылинки, кружащиеся в напряженном воздухе.
Екатерина молчала. Она сидела в своем старом вольтеровском кресле, положив руки на подлокотники. Ей было пятьдесят восемь, и последние несколько часов состарили ее еще на десять лет. Ее профессия бухгалтера приучила ее к точности, к тому, что у каждой цифры есть свое место, и дебет всегда должен сходиться с кредитом. Ложь она чувствовала почти физически, как фальшивую накладную, как грубую ошибку в годовом отчете.
– Старые? – наконец тихо переспросила она, не поднимая глаз от экрана своего фотоаппарата, лежавшего на коленях. – Забавно. Я их сделала вчера.
И в этот момент время треснуло и потекло вспять, унося ее на пять лет назад, в другой такой же летний вечер, когда Денис впервые переступил порог этой квартиры.
* * *
Пять лет назад он был мечтой, а не кошмаром. Высокий, улыбчивый, с модной стрижкой и дорогими часами, которые он, впрочем, не выставлял напоказ. Он принес ее дочери Ирине букет нежных пионов, а ей, Екатерине Викторовне, – коробку конфет из «Буше» и бутылку хорошего вина. Он говорил о своей работе в их же строительной компании с таким энтузиазмом, что это подкупало. Он был менеджером перспективного проекта, а она – главным бухгалтером этой же фирмы, женщиной, державшей в руках все финансовые потоки.
– Екатерина Викторовна, я столько о вас слышал! – говорил он, легко и обаятельно улыбаясь. – Говорят, без вашей визы в нашей конторе даже скрепку не купят. Вы наш финансовый цербер.
Она тогда усмехнулась. «Цербер» ей даже понравилось. В этом была доля правды. За тридцать лет в профессии она научилась видеть людей насквозь по тому, как они заполняют авансовый отчет.
Денис ей понравился. Он казался надежным, основательным. Он красиво ухаживал за Ириной, водил ее по выставкам, в театры, они гуляли по набережным белыми ночами, и дочь светилась от счастья. Екатерина, разведенная уже много лет и посвятившая всю себя работе и дочери, искренне желала ей этого простого женского счастья. Она смотрела на них, сидящих на диване, державшихся за руки, и ее сердце, обычно занятое балансами и проводками, наполнялось тихой радостью.
Ее единственной отдушиной, помимо дочери, была фотография. Это было не просто хобби. Это была страсть, способ видеть мир иначе. Она вставала в пять утра, чтобы поймать туман над Фонтанкой, часами могла выжидать нужный свет, падающий на атлантов Эрмитажа, коллекционировала отражения в лужах на Дворцовой площади. Ее старенький, но надежный «Nikon» был ее постоянным спутником. Коллеги посмеивались, но директор ценил: иногда ее снимки строящихся объектов получались выразительнее, чем у профессиональных фотографов, нанятых для рекламных буклетов. Она умела найти ракурс, который превращал бетонную коробку в скульптуру, а строительный кран – в индустриального жирафа на фоне свинцового неба.
Свадьба была пышной. Денис не поскупился. Ресторан с видом на Неву, гости, тосты. Екатерина Викторовна подарила им солидную сумму – все свои сбережения. «На первый взнос по ипотеке», – сказала она, обнимая дочь. Денис благодарно жал ей руку, заглядывал в глаза: «Мы вас не подведем, мама». Он начал называть ее мамой, и это звучало так искренне.
Через год родился Женька. Маленький, крикливый комочек счастья, который мгновенно стал центром ее вселенной. Денис оказался прекрасным отцом. По крайней мере, так казалось. Он возился с сыном, менял подгузники, гулял с коляской в Таврическом саду. Карьера его шла в гору. Он возглавил крупнейший проект компании – строительство элитного жилого комплекса на Крестовском острове.
Именно тогда в их бухгалтерии появилась Галина. Молодая, лет тридцати, с хищной улыбкой и слишком пристальным взглядом. Она была толковым специалистом, быстро вошла в курс дела. Екатерина Викторовна сама взяла ее на работу, отметив остроту ума и здоровую амбициозность. Галина была назначена вести финансовую сторону проекта Дениса.
– Вам повезло, Галочка, – сказала ей как-то Екатерина Викторовна, подписывая очередную пачку документов. – Проект интересный, и руководитель, Денис Евгеньевич, человек очень ответственный. Он мне как сын.
Галина подняла на нее свои светлые, почти прозрачные глаза.
– Да, я заметила. Он часто о вас говорит. С большим уважением.
Что-то в ее тоне заставило Екатерину насторожиться. Какая-то фальшивая нотка, слишком сладкая, как сахарозаменитель в дешевом кофе. Но она отмахнулась от этого чувства. Возраст, подозрительность. Профессиональная деформация. Она привыкла искать подвох в цифрах, а не в людях.
Контраст между ее прошлым, где она доверяла мужу, а он ушел к другой, и ее настоящим, где она старалась не видеть плохого в зяте, был разительным. Она сознательно гасила в себе любые подозрения, боясь разрушить хрупкий мир дочери.
Но мир начал трещать сам. Сначала по мелочам. Денис стал задерживаться на работе. «Совещания, мама, сдача объекта, вы же понимаете». Ирина верила. Екатерина Викторовна тоже хотела верить, ведь она сама подписывала приказы о сверхурочной работе. Потом он стал реже бывать дома по выходным. «Встречи с подрядчиками, с инвесторами. Галина помогает, мы с ней вдвоем разгребаем бумаги, чтобы успеть к сроку».
Имя «Галина» стало звучать все чаще. Галина нашла выгодного поставщика. Галина договорилась о скидке. Галина осталась до полуночи, чтобы свести смету.
Екатерина Викторовна начала присматриваться к отчетам по проекту Дениса. Как главный бухгалтер, она видела общую картину, но в детали каждого платежа вникали ее подчиненные. Теперь она стала проверять все сама, задерживаясь вечерами, когда гулкий офис пустел. Она открывала акты выполненных работ, сверяла их с договорами, поднимала счета-фактуры. Все было чисто. Слишком чисто. Безупречно. Бумаги, которые готовила Галина, были идеальны. Ни одной помарки, ни одной сомнительной цифры. И эта идеальность была самой подозрительной вещью. Опыт подсказывал ей, что в таком масштабном строительстве не бывает без сучка и задоринки, без мелких нарушений и корректировок. А здесь – гладкая, отполированная поверхность.
Однажды вечером, просматривая платежки для одной из фирм-субподрядчиков, «Строй-Гарант», она обратила внимание на странную цикличность. Фирма получала крупные авансы, а акты выполненных работ закрывались с минимальной детализацией. «Работы по благоустройству территории, этап 3». И огромная сумма. Она решила проверить эту фирму. Юридический адрес оказался адресом массовой регистрации. Телефон не отвечал. Генеральным директором числился человек, который, по данным из открытых источников, был директором еще в сотне таких же фирм-однодневок.
Холодок пробежал по ее спине. Это была классическая схема по выводу денег. Но доказать что-либо было почти невозможно. Документы были в порядке, подписи на месте. Нужны были не косвенные улики, а прямое доказательство.
Лето в том году выдалось на редкость солнечным. Петербург, обычно серый и дождливый, сиял, умытый и нарядный. Екатерина Викторовна, измученная подозрениями и бессонными ночами за компьютером, решила в субботу отвлечься. Она взяла свой «Nikon», повесила на шею тяжелый телеобъектив – она хотела поснимать чаек на стрелке Васильевского острова – и поехала в центр.
Она бродила по городу несколько часов. Снимала туристов, катера на Мойке, ажурные решетки мостов. Солнце клонилось к закату, окрашивая небо в фантастические персиковые и лиловые тона. Она дошла до стройки на Крестовском. Объект был почти готов. Красивый, современный комплекс, гордость их компании. Ее гордость тоже. Она остановилась поодаль, за деревьями парка, и решила сделать несколько кадров. Профессиональная привычка.
Она навела объектив на центральный вход. И замерла. Из подъезда вышли двое. Мужчина и женщина. Они смеялись. Мужчина обнял женщину за талию и что-то прошептал ей на ухо. Она запрокинула голову и рассмеялась. В длинных лучах заходящего солнца ее светлые волосы казались золотым нимбом.
Это были Денис и Галина.
Палец на кнопке спуска сработал сам, на автомате. Щелчок затвора прозвучал в ее ушах оглушительно громко, как выстрел. Они ее не видели. Она стояла далеко, скрытая листвой. Денис наклонился и поцеловал Галину. Не по-дружески. Не по-коллегиальному. Это был долгий, глубокий поцелуй двух близких людей.
Екатерина опустила камеру. Руки дрожали. В груди было пусто и холодно, словно туда плеснули жидкого азота. Это было не просто предательство дочери. Это было предательство ее доверия, ее семьи, ее работы. Теперь она поняла все. Идеальные документы Галины. Фирмы-однодневки. Их совместные «переработки» по выходным. Они были в сговоре. Он – мозг и прикрытие, она – исполнитель, подчищающий все финансовые хвосты. Драматическая ирония заключалась в том, что она, главный бухгалтер, «финансовый цербер», до последнего не хотела видеть то, что происходило у нее под носом.
Она не пошла домой. Она вернулась в пустой офис. Ночной сторож, дядя Паша, молча кивнул ей, привыкший к ее поздним визитам. Она села за свой стол, включила компьютер и вставила карту памяти из фотоаппарата.
На большом мониторе фотография была еще более беспощадной. Вот они, счастливые, красивые, успешные. На фоне здания, построенного в том числе на украденные деньги. Его рука на ее талии. Ее доверчивый, влюбленный взгляд. За их спинами – ее разрушенная семья, ее обманутая дочь, ее внук, растущий во лжи.
В ту ночь она не спала. Она сидела и методично, страница за страницей, просматривала всю документацию по проекту. Теперь, когда она знала, что искать, все стало на свои места. Она видела схему. Завышенные сметы, подписанные Денисом. Акты с несуществующими работами, завизированные Галиной. Платежи, уходящие в никуда. Масштаб хищений был огромен. Это грозило не просто увольнением. Это была уголовная статья.
Впервые за много лет Екатерина Викторовна почувствовала не только гнев, но и страх. Разоблачение Дениса означало крах для Ирины. Публичный скандал. Суд. Возможно, тюрьма. Ее внук останется без отца. Но молчать она не могла. Это было бы соучастием. Она, главный бухгалтер, отвечала за каждую копейку компании. Ее подпись стояла на годовых отчетах. Если это вскроется без ее участия, она пойдет по делу как соучастница, не заметившая или покрывавшая хищения. Профессиональный долг столкнулся с материнским инстинктом.
И профессионал победил.
К утру у нее на столе лежала толстая папка с распечатками, выписками со счетов и аналитической запиской. И одна фотография, распечатанная на глянцевой бумаге. Доказательство не только финансового, но и морального преступления.
Она позвонила дочери:
– Ира, приезжайте сегодня вечером. С Денисом. И Женьку возьмите. У меня серьезный разговор.
* * *
– Вчера? – Денис нервно рассмеялся. Смех получился лающим, сдавленным. – Что вы придумываете, Екатерина Викторовна? Вы, наверное, что-то перепутали. У вас фотоаппарат старый, может, дата сбилась.
Он подошел ближе, попытался заглянуть в маленький экранчик камеры. Она отстранилась.
– Мой фотоаппарат, Денис, работает точнее швейцарских часов. И он, в отличие от некоторых людей, никогда не врет.
Она поднялась, подошла к столу и взяла оттуда одну-единственную распечатанную фотографию. Положила ее на полированную поверхность журнального столика, рядом с чашкой остывшего чая.
– А это что? Тоже старое?
Денис уставился на снимок. Его лицо стало пепельно-серым. Солнечный луч, пробившийся в комнату, упал прямо на глянцевую поверхность, и фигурки на фото – он и Галина – казались живыми, застывшими в своем предательском поцелуе.
– Я… я не знаю, что это, – пробормотал он. – Фотомонтаж. Вы же увлекаетесь фотографией, могли что угодно сделать в фотошопе. Хотите меня подставить? Разрушить нашу семью?
Его голос налился обидой и агрессией. Лучшая защита – нападение. Классический прием манипулятора. Но Екатерина была к этому готова. Она смотрела на него спокойно, с тяжелым разочарованием. Несколько лет она считала этого человека своей семьей. А теперь видела перед собой чужого, изворотливого и жалкого лжеца.
– Денис, хватит, – ее голос был тихим, но твердым, как сталь. Таким голосом она разговаривала с налоговыми инспекторами во время самых жестких проверок. – Ты прекрасно знаешь, что это не фотомонтаж. Но дело даже не в этом. Это – личное. Это касается моей дочери. А есть еще и рабочие моменты.
Она вернулась к креслу и достала из портфеля толстую папку. Она небрежно бросила ее на стол рядом с фотографией. Папка раскрылась, и из нее высыпались бумаги, испещренные цифрами и ее красными пометками.
– Вот это, Денис, фотомонтажом не назовешь. Это акты, сметы и платежные поручения по твоему объекту на Крестовском. И аналитическая записка для генерального директора. И копия для прокуратуры. Я всю ночь работала. Очень увлекательное чтение, знаешь ли. Особенно про фирму «Строй-Гарант».
Денис посмотрел на бумаги, потом на нее. В его глазах мелькнул страх. Настоящий, животный страх загнанного в угол зверя. Обаятельная улыбка исчезла, лицо заострилось, обнажив неприятную, хищную суть.
– Вы… вы не посмеете, – прошипел он. – Вы уничтожите Ирину. Вы оставите своего внука без отца!
– Отца у него, считай, уже нет, – отрезала она. – Есть человек, который обманывал его мать и обворовывал компанию, в которой работает его бабушка. И я не позволю ему продолжать это делать. У тебя есть выбор, Денис. Либо ты сейчас сам все рассказываешь Ирине, пишешь заявление по собственному желанию и добровольно возмещаешь компании хотя бы часть ущерба… Либо завтра утром эта папка ложится на стол директору. И тогда разговора не будет. Будет следствие.
Она говорила это и чувствовала, как внутри все сжимается от боли за дочь. Она знала, что за дверью в соседней комнате Ирина укладывает спать Женьку, напевая ему колыбельную, и не подозревает, что ее уютный, счастливый мир вот-вот рухнет. Но выбора не было. Этот нарыв нужно было вскрыть.
– Это старые фотографии! – почти закричал он, снова вцепившись в эту нелепую ложь, как утопающий в соломинку. – Ира мне поверит, а не вам!
– Не поверит, – спокойно ответила Екатерина. – Потому что я не просто покажу ей фото. Я ей все объясню. Знаешь, Денис, в чем прелесть цифровой фотографии? В метаданных. EXIF. Слышал о таком? У каждого файла есть паспорт, вшитый в него. В нем записана не только дата и время съемки с точностью до секунды. Там есть все: модель камеры, объектив, выдержка, диафрагма, светочувствительность… даже серийный номер аппарата. Эта фотография, – она кивнула на глянцевый отпечаток, – сделана вчера, в субботу, в 20:14. Моей камерой «Nikon D750» с объективом 70-200 миллиметров. И любой эксперт это подтвердит. Это как отпечатки пальцев, Денис. Их не подделаешь.
Эта последняя деталь, этот сухой, технический факт, сломал его окончательно. Он понял, что пойман. Не просто уличен, а пригвожден неопровержимым, цифровым доказательством. Его ложь рассыпалась, столкнувшись не с эмоциями, а с холодной, безжалостной технологией, которую его теща, бухгалтер-фотолюбитель, знала лучше него, успешного менеджера.
Он медленно опустился на диван и закрыл лицо руками. Его плечи затряслись.
В этот момент дверь спальни тихонько приоткрылась, и на пороге появилась Ирина. Она с тревогой посмотрела на плачущего мужа, на мать с каменным лицом, на разбросанные по столу бумаги и одинокую фотографию.
– Мама? Денис? Что здесь происходит?
Екатерина Викторовна посмотрела на бледное, испуганное лицо дочери. Она глубоко вздохнула, собираясь с силами. Тревожный вечер еще не закончился. Самое страшное и болезненное было впереди. Но сейчас, глядя на поверженного лжеца, она знала, что поступила единственно правильно. Как профессионал. И как мать.
Солнце окончательно скрылось за горизонтом, но небо над Петербургом оставалось светлым, холодным и ясным. Таким же ясным, как истина, которую больше невозможно было скрывать.