– Я вернулась, – голос Инны, чуть охрипший после долгого молчания в такси из аэропорта, прозвучал в собственной квартире непривычно гулко.
Она поставила на паркет в прихожей свой видавший виды рюкзак, из которого пахло вулканической серой, соленым ветром и свободой. Екатерина, лучшая подруга и самопровозглашенная хранительница домашнего очага, тут же подхватила его, кряхтя скорее для вида, чем от тяжести.
– С возвращением, путешественница ты наша. Ну, рассказывай! Камчатка хоть стоит тех денег? Медведи не съели?
Утро в Уфе выдалось под стать настроению Екатерины – хмурым и обеспокоенным. За широкими окнами гостиной, выходящими на улицу Ленина, моросил мелкий летний дождь, превращая город в акварельный набросок в серых тонах. Воздух был влажным и пах мокрым асфальтом и липовым цветом, аромат которого настойчиво пробивался даже сквозь закрытые створки.
– Стоит, Катя, еще как стоит, – Инна прошла на кухню, по пути снимая легкую ветровку. В свои пятьдесят три она двигалась с энергией, которой позавидовали бы и тридцатилетние. Короткая стрижка с едва заметной сединой, ясные, внимательные глаза врача-кардиолога и загар, привезенный с берегов Тихого океана. Развод с Сергеем почти двадцать лет назад и вросший в привычку статус «сильной независимой женщины» давно перестали быть драмой, превратившись в основу ее личной философии. – Медведей видела. Издалека. Они были заняты рыбой, я их не интересовала. Кофе будешь?
– Буду, конечно. Я с шести утра на ногах, всё о тебе думала, – Екатерина устроилась за большим дубовым столом, ее взгляд беспокойно обежал идеальный порядок в квартире Инны. – Ты-то ладно, у тебя голова на плечах. А вот у некоторых…
Инна молча достала из шкафчика пачку свежемолотого кофе. Она знала этот тон. Это была прелюдия. Прелюдия к разговору, который Екатерина заводила с завидной регулярностью последние полгода.
– Что опять случилось, Кать?
– Случилось! Инна, я не могу на это спокойно смотреть! Денис ведь мне как сын, ты же знаешь! – Екатерина всплеснула руками, ее полноватое, обычно добродушное лицо исказилось страдальческой гримасой. – Я вчера заезжала к ним. Ну, занести Алексею пирожки, он любит мои с капустой. А там! В доме бардак, пахнет красками этими, растворителем. Внук твой сидит в углу с планшетом, а эта его… мачеха… картину малюет! Вся перепачканная, волосы в пучок кое-как, и улыбается еще! Говорит: «Екатерина Ивановна, у меня вдохновение!» Какое вдохновение, когда у тебя ребенок некормленый?!
Инна насыпала кофе в турку, залила водой и поставила на огонь. Запах арабики начал медленно вытеснять камчатские ароматы. Она смотрела на маленький синий язычок пламени под туркой, и он гипнотизировал, унося ее мысли далеко от этой кухни.
– Катя, Алексей обожает Сонины блины. Уверен, он не был голодным. И он не «сидел в углу», а наверняка ждал, пока высохнет его собственная картина, которую они рисовали вместе.
– Да что ты ее защищаешь! – взорвалась подруга. – Она ему не пара! Денису, твоему сыну, успешному программисту, нужна настоящая женщина! Хозяйка! Чтобы дома был уют, борщ на плите, рубашки наглажены! А не эта… богема! Она же его по миру пустит со своими холстами! Я ему на днях нашла такую девочку, Лену. Бухгалтер, своя квартира, готовит изумительно. Познакомить хотела. Так он знаешь что мне сказал? «Тетя Катя, не надо. Я люблю Соню». Любит он! Что он в ней нашел?
Кофе в турке начал подниматься густой шапкой. Инна аккуратно сняла ее с огня. Взгляд ее зацепился за фотографию на холодильнике: молодой Денис, еще студент, обнимает ее на фоне заснеженных гор где-то в Приэльбрусье. Он тогда впервые поехал с ней в серьезное путешествие. И в его глазах было то же самое упрямое счастье, которое она видела сейчас, когда он смотрел на Соню.
Она налила кофе в две чашки, поставила одну перед Екатериной. Села напротив. Пасмурный свет из окна падал на ее лицо, но глаза светились удивительно теплым, оптимистичным огнем. Она сделала маленький глоток и вдруг сказала, обращаясь скорее к себе, чем к подруге:
– Знаешь, Кать… А ведь когда-то и про меня так говорили.
Екатерина удивленно моргнула.
– В смысле? Кто про тебя мог такое сказать? Ты всегда была… правильная.
Инна усмехнулась. Горьковатый привкус кофе смешался с привкусом воспоминаний, внезапно нахлынувших так же неотвратимо, как уфимский дождь. Она смотрела на серые капли, стекающие по стеклу, но видела совсем другую картину. Видела себя, двадцатипятилетнюю, влюбленную до беспамятства, стоящую в такой же хмурый день у окна крошечной хрущевки на окраине Черниковки.
***
Это был восемьдесят девятый. Уфа, еще советская, жила своей размеренной жизнью, полной очередей, дефицита и тихой веры в светлое будущее. Инна, тогда еще молодой интерн-кардиолог, встретила Сергея на вечеринке у общих знакомых. Он был архитектором, или, скорее, мечтал им быть. В его голове роились проекты фантастических зданий, которые должны были преобразить скучный облик города, но на деле он перебивался мелкими заказами на дизайн квартир для зарождающейся касты «новых башкир».
Он был некрасив, но обладал дьявольским обаянием. Говорил так, что хотелось слушать вечно, – о линиях, перспективах, о душе камня и гармонии пространства. Он читал ей стихи под гитару у костра на берегу Белой, дарил полевые цветы и обещал построить для нее дом со стеклянной крышей, чтобы смотреть на звезды. Инна, выросшая в семье профессоров, где ценились ум, порядок и стабильность, с головой окунулась в этот хаос чувств. Ее родители были в ужасе. Мама, преподаватель филологии, после первой же встречи с Сергеем тихо сказала: «Инночка, он пустой. Красивая обертка без содержания».
Но Инна не слушала. Она видела в нем гения, непризнанного и ранимого. Через полгода они поженились, через год родился Денис. Они жили в маленькой двушке, доставшейся Инне от бабушки. Первые пару лет были похожи на сказку. Сергей обожал сына, носил его на руках, мастерил ему деревянные игрушки и рассказывал про далекие города, в которых они обязательно побывают. Инна работала в больнице, сутками пропадая на дежурствах, а приходя домой, чувствовала себя самой счастливой. Она верила, что их любовь – тот самый прочный фундамент, на котором Сергей построит не только их дом, но и свою блестящую карьеру.
Трещины появились незаметно. Сначала его «творческие поиски» стали затягиваться. Заказы становились все реже, а вина за это возлагалась на «непонимающих заказчиков» и «косную систему». Он начал задерживаться у друзей, где «искал вдохновение». Атмосфера в доме менялась. Вместо запаха свежей выпечки, которую Инна умудрялась готовить даже после суток в больнице, все чаще пахло табачным дымом и дешевым алкоголем.
Екатерина, уже тогда лучшая подруга, пыталась открыть ей глаза. «Инна, очнись! Он же сидит у тебя на шее! Ты пашешь как лошадь, а он прожекты свои строит. Мужчина должен семью обеспечивать!»
А Инна защищала. С яростью, с отчаянием. «Ты не понимаешь, Катя! Ему просто нужно время! Он талантлив, ему нужна поддержка!» Она видела его потухший взгляд, слышала его оправдания и заставляла себя верить. Она наглаживала его единственную приличную рубашку, готовила его любимые кыстыбый и молча давала деньги на «необходимые для проекта материалы».
Она работала в кардиологическом отделении Республиканской больницы. Каждый день она видела сердца. На кардиограммах, на УЗИ, иногда – на операционном столе. Она видела, как они изнашиваются от стресса, от неправильного образа жизни, от затаенных обид. Она учила пациентов менять привычки, принимать лекарства, бороться за каждый лишний удар пульса. А свое собственное сердце она упорно отказывалась слушать. Оно давно уже сбивалось с ритма каждый раз, когда ключ в замочной скважине поворачивался далеко за полночь.
Кульминация наступила в холодный ноябрьский день. Денису было пять лет. Он болел, и Инна отпросилась с работы пораньше. Она вошла в квартиру и сразу почувствовала – что-то не так. Было слишком тихо. В комнате на диване сидел Сергей. Рядом – спортивная сумка, набитая вещами. Он не смотрел на нее. Просто сидел и разглядывал узор на старом ковре.
– Ты куда-то собрался? – ее голос прозвучал удивительно спокойно, как будто она спрашивала, будет ли он ужинать. Профессиональная выдержка врача не дала ей закричать.
Он медленно поднял голову. В его глазах не было ни вины, ни сожаления. Только бездонная усталость.
– Я ухожу, Ин. Я так больше не могу.
– Как «так»? – прошептала она.
– Так. Семья, ответственность, твой правильный мир… Это не для меня. Я не создан для этого. Я думал, я смогу, но… я задыхаюсь. Мне нужен воздух, свобода. Я еду в Питер, там есть возможность…
Он говорил что-то еще про проект, про старого друга, про новую жизнь. А Инна смотрела на него и впервые видела не непризнанного гения, а слабого, инфантильного мужчину, бегущего от проблем. Вся любовь, вся вера, которую она так тщательно выстраивала вокруг него все эти годы, рухнула в одно мгновение, как карточный домик. Это был ее личный, болезненный «тест на ДНК», который показал неопровержимую правду: этот человек ей чужой.
– А Денис? – только и смогла спросить она.
– Ему будет лучше с тобой, – он встал, избегая ее взгляда. – Ты сильная. Ты справишься.
Он ушел. Просто взял сумку и вышел за дверь, оставив после себя запах табака и оглушительную тишину. Инна стояла посреди комнаты, не в силах пошевелиться. Из детской донесся кашель Дениса. Этот звук вернул ее к жизни. Она глубоко вдохнула, выдохнула, как учила своих пациентов с аритмией, и пошла к сыну. В ту ночь она поняла, что ее мир не рухнул. Он просто очистился от иллюзий.
Следующие годы были трудными. Работа, сын, дом. Екатерина была рядом, помогала, ругала Сергея последними словами, пыталась знакомить Инну с «надежными мужчинами». Но Инне было не до этого. Вся ее энергия уходила на то, чтобы вырастить Дениса хорошим человеком и стать лучшим кардиологом в городе.
А потом, когда Денис уже поступил в университет, она впервые позволила себе то, о чем всегда мечтала, – путешествие. Одна. Она купила горящую путевку в Чехию. Это была неделя абсолютного счастья. Она бродила по улочкам Праги, пила кофе в крошечных кофейнях, разговаривала с незнакомыми людьми на ломаном английском и чувствовала, как внутри что-то зажившее и окрепшее расправляет крылья.
С тех пор путешествия стали ее страстью, ее способом дышать. Алтай, Байкал, Карелия, а теперь вот и Камчатка. Каждая поездка приносила не только сувениры и фотографии, но и новое понимание мира и себя. Она видела, как по-разному живут люди, как по-разному они строят свое счастье. И она поняла главную вещь: нет единого «правильного» рецепта. Ни в жизни, ни в любви.
***
– Инна! Ты меня слышишь? – голос Екатерины вырвал ее из оцепенения.
Инна моргнула. Дождь за окном почти прекратился, и сквозь тучи пробивался робкий солнечный луч. Кофе в чашке остыл.
– Слышу, Кать, – она мягко улыбнулась. – Я слышу тебя. И я понимаю твое беспокойство. Правда. Но ты не права.
– То есть, по-твоему, это нормально? Художница, которая витает в облаках?
– А что в этом ненормального? – Инна подалась вперед, ее взгляд стал серьезным, но не строгим. – Послушай. Я каждый день на работе вижу, к чему приводит жизнь «по правилам», которые тебе навязали другие. Ко мне приходят мужчины и женщины в сорок-пятьдесят лет с инфарктами, с гипертоническими кризами. И когда начинаешь разбираться, оказывается, что всю жизнь человек прожил не так, как хотел. Женился, потому что «пора». Работал, потому что «престижно». Терпел, потому что «что люди скажут». А сердце – оно не обманет. Оно все это копит, а потом выдает сбой. Понимаешь?
Она взяла свою чашку.
– Я совершила эту ошибку один раз. Я пыталась слепить из Сергея того, кем он не был. Я создала иллюзию и заставила себя в нее поверить. И это чуть не разрушило меня. Я не хочу, чтобы мой сын повторил это. Только наоборот. Я не хочу, чтобы он пытался втиснуть себя или свою женщину в чьи-то рамки «нормальности».
Екатерина молчала, обхватив свою чашку руками. Ее воинственный пыл заметно угас.
– Денис любит Соню, – продолжала Инна спокойно и уверенно. – И я вижу, как он счастлив. Да, она не идеальная хозяйка в твоем понимании. Она не будет встречать его с работы с пирогами. Зато она научила его видеть красоту в обыденном. Они вместе ходят на выставки, они читают одни и те же книги, они могут часами говорить о какой-нибудь ерунде. Она зажгла в нем искру, которую я не видела со времен его студенчества. Он рядом с ней живой. А бардак… Катя, ну какой бардак? Это творческий беспорядок. Это следы жизни, а не стерильный гостиничный номер. И потом, – Инна хитро прищурилась, – ты правда думаешь, что мой сын, один из лучших разработчиков в своей компании, не в состоянии заказать клининг или нанять домработницу, если им это понадобится?
Довод был убийственным. Екатерина даже слегка покраснела.
– А Алексей? Внук…
– А что Алексей? – Инна встала и подошла к стеллажу, заставленному сувенирами со всего мира. Взяла в руки фигурку из вулканического туфа. – Алексей обожает Соню. Она для него – портал в волшебный мир. Они вместе лепят, рисуют, придумывают истории. Она развивает его воображение так, как не сможет ни одна самая правильная бабушка с пирожками. Я была у них перед отъездом. Знаешь, что они делали? Строили из картонных коробок космический корабль. И Денис, мой серьезный сын, ползал по полу и изображал звук двигателя. Я не видела его таким счастливым очень давно. Разве это не главное?
Она вернулась за стол и села напротив подруги.
– Катя, милая. Я знаю, что ты желаешь ему только добра. Но твое добро – это твои представления о счастье. А у него они могут быть другими. И это нормально. Я доверяю своему сыну. Я столько лет вкладывала в него силы, учила его думать своей головой, быть честным с собой. И теперь я должна ему поверить. Поверить, что он сделал правильный выбор. Даже если он ошибется – это будет его ошибка. И он будет достаточно силен, чтобы с ней справиться. Так же, как когда-то справилась я.
В комнате повисла тишина, но уже не напряженная, а задумчивая. За окном окончательно распогодилось. Солнце залило кухню теплым светом, заиграло на гранях стаканов, на полированной поверхности стола. Уфа, умытая дождем, сияла свежей зеленью.
Екатерина долго смотрела в свою чашку, потом подняла глаза на Инну.
– Ты стала такая мудрая, – тихо сказала она. – Прямо как эти твои горы. Непробиваемая.
– Не непробиваемая, – улыбнулась Инна. – А гибкая. Как река. Горы можно разрушить, а река всегда найдет себе дорогу. Мои путешествия меня этому научили. И моя работа. И… – она на мгновение замолчала, – и Сергей. Он преподал мне самый важный урок: нельзя заставить человека быть счастливым против его воли. И нельзя строить свое счастье на переделывании другого.
Екатерина тяжело вздохнула и вдруг улыбнулась своей обычной, широкой и доброй улыбкой.
– Ладно. Убедила, кардиолог. Наверное, ты права. Просто я по-старинке… Боюсь за него.
– Я тоже боюсь, – призналась Инна. – Каждый день. Это работа матери – бояться за своего ребенка, сколько бы ему ни было лет. Но еще ее работа – вовремя отпустить и довериться.
Она встала и подошла к холодильнику. Сняла другой магнит – фотографию, сделанную пару недель назад. На ней Денис, смеющаяся, перепачканная краской Соня и их сын Алексей, который с гордостью демонстрировал картину с кривоватым, но очень жизнерадостным жирафом. Инна посмотрела на их счастливые лица, и ее собственное лицо осветилось тихой, уверенной радостью.
– Хочешь, я тебе фотографии с Камчатки покажу? – спросила она, поворачиваясь к подруге. – Там такие вулканы! И медведи…
– Давай, – с готовностью согласилась Екатерина. – А пирожки мои Алексей все-таки съел?
– Все до единого, – рассмеялась Инна. – И просил передать «рәхмәт».
Они сели рядом на диван, и Инна открыла на ноутбуке папку с фотографиями. Мрачное утро сменилось солнечным днем. Тревога уступила место покою. Дружеский конфликт, тлевший несколько месяцев, разрешился не в споре, а в тихом понимании. На экране мелькали гейзеры, фумаролы и безбрежные просторы океана, а в уютной уфимской квартире две немолодые женщины, прожившие очень разные, но по-своему счастливые жизни, пили остывший кофе и говорили о самом главном – о любви, доверии и праве каждого на свой собственный, пусть и неидеальный, путь.