Странная, молчаливая близость возникала между обитателями второго лагеря. Обмен понимающим взглядом с проходящим мимо альпинистом, усталая улыбка, предложение горячего чая – здесь ценились простые жесты. Мы все были в одной лодке на этом ледяном море. Разговоры у палаток экспедиций, обмен новостями, прогнозами погоды – это была нить, связывающая с миром и друг с другом.
Мир сузился до базовых потребностей: еда, вода, сон, акклиматизация. Суета низовий казалась нереальной. Здесь царила странная, медитативная тишина души, прерываемая лишь насущными заботами и гулким стуком собственного сердца. Много времени уходило на то, чтобы просто быть, наблюдать, слушать тишину (когда стихал ветер и генераторы).
Взгляд невольно скользил вверх по юго-западному склону (8000 м), туда, где вершина Эвереста отбрасывала свою тень. Что там? Как там ветер? Когда пойдем? Ожидание штурма насыщало воздух, смешиваясь со страхом перед предстоящим: крутым подъемом по скалистому гребню, холодом Седла, разреженностью «зоны смерти».
Ночи в ABC были временем испытаний. Температура падала за -20, а то и ниже. Ледяной ветер выл между палатками, пытаясь сорвать растяжки. Дышать в спальнике становилось труднее, каждое движение отдавалось ознобом. Но зато... Звезды! Они были не точками, а россыпью алмазов, брошенных на бархат чернейшей ночи.
Млечный Путь раскидывался над головой ослепительной рекой света. Луна, если всходила, заливала ледник холодным, фантастическим сиянием, отбрасывая резкие тени от сераков и палаток. В эти минуты, несмотря на холод и дискомфорт, я чувствовал себя песчинкой во Вселенной, затерянной, но бесконечно счастливой возможностью лицезреть такую красоту.
Но истинный ад начинался именно здесь. Прямо за лагерем, вплотную к его шатким, едва очерченным границам, зиял *бергшрунд – ледяная пропасть, чьи края, отточенные вечным ветром, сверкали, как зазубрины гигантского кинжала.
Ее глубина погружалась во тьму глубже космической бездны; а ледяной скрежет, вырывавшийся наверх, казался последним хрипом Эвереста – глоткой планеты, извергающей ледяное дыхание смерти.
А за этой бездной – вздымался подъем. Скальная стена, круче штормовой волны, готовая обрушиться (те самые 30°-50°, меру невозможного, что мы твердили как догму), была скована стеклянным, коварным льдом и припорошена рыхлым, предательским снегом. Словно титан вмуровал в склон миллионы отточенных игл – каждая лишь ждала мгновения, чтобы выскользнуть из-под кошки, предав шаг.
Там, на высоте 7200 метров, где воздух выжимает жизнь капля за каплей, затаился 3-й лагерь. Преддверие неба, обернувшееся ледяным кошмаром и ставшее для многих концом пути. «Мясорубка». Так, мрачно и безошибочно, прозвали его те, кого это гибельное логово – с его пронизывающим холодом и кристаллами льда на стенах – заставило задержаться... навсегда.
Даже кислородные маски, жадные и шипящие, не скрывали здесь землистой бледности лиц; альпинисты двигались, согнувшись вдвое, в мучительном поклоне, будто несли на плечах невыносимую тяжесть неба или кланялись горе в ноги, вымаливая проход.
Каждое мгновение здесь – сделка со смертью. Либо ты вцепляешься в ледяную пасть скалы, превращая стальные кошки в клыки зверя, цепляющегося за жизнь, а свое хриплое дыхание – в единственный, неповоротный ритм отсчета секунд, либо становишься еще одним немым силуэтом на склоне – темной меткой для тех, кто придет позже. Тем, на кого через годы будут смотреть новые жертвы высоты, шепча сквозь маски: «Смотри, это тот, кто не рассчитал сил». Или просто не повезло.
Мы стояли молча, втянув головы в плечи, глядя вверх, туда, где стена терялась в свинцовом мареве. Наш шерпа Пемба, чья душа, казалось, была высечена из базальта, нервно перебирал четки – костяшки шамбала-дракона отбивали дробную, мантическую трель, словно метроном, отсчитывающий отпущенные нам минуты перед подъемом. Горы не торопятся. Они знают древнюю истину: человек слаб. Он ошибается. Он падает. Вечность – их союзник.
Таманг, его лицо, обветренное до черноты, было непроницаемо, резко ткнул ледорубом в снег. Лезвие звякнуло о скрытый камень с таким звоном, что заставило всех вздрогнуть, как от выстрела:
— След... – его голос прозвучал глухо, будто придавленный толщей снега.
– Свежий след лавины. Значит, Нупцзе уже проснулся.
– Взгляд его пустой и остекленевший, скользнул по склону мимо нас, уставившись куда-то в бесконечную даль. Словно мы уже стали призраками, стертыми с этого ледяного лика мира, и он видел лишь нашу грядущую участь. – Час. Час на сборы. Не больше.
После лихорадочных сборов, подчиняясь приказу и зову вершины, мы двинулись дальше. Сухой, натужный скрип лямок рюкзаков сливался с тяжелым, задыхающимся воздухом, который сам казался спутником – невидимым, давящим, вплетавшимся в дробный, неуверенный перестук наших подошв по мерзлой земле.
Впереди ждала стена. А за спиной – лишь зияющая глотка бергшрунда и призрак оставленного лагеря, уже казавшегося каплей тепла в ледяном океане смерти.
Я шел медленно, почти неслышно, как рысь, крадущаяся за добычей. Каждый шаг по заснеженной каменистой тверди был осторожным, будто я боялся разбудить саму тишину. Нарушить покой величественной горы, которая возвышалась надо мной, словно живое существо, наблюдающее за каждым моим движением.
Эверест давил на меня всей своей мощью. Он будто шептал мне: «Ты здесь никто. Один неверный шаг — и я превращу тебя в ледяную глыбу, которая навсегда останется здесь, в моих объятиях. Да так, что даже родная мать не найдет». Эти мысли витали в голове, как цепенящий холодный ветер, пробирающий до костей.
Сзади, едва поспевая, ковылял мой напарник Пасанг Ли — местный, моя «правая рука». Он что-то громко бормотал себе под нос, пытаясь привлечь мое внимание. Я резко остановился и обернулся. Он замер, словно окаменел и посмотрел на меня исподлобья, оценивающе, с легкой тенью недоумения.
Я пристально взглянул на него, затем поднес указательный палец к своим обветренным губам и прошипел:
— Тсс! Молчи! Не говори ни слова. Он слышит. Эверест смотрит на нас. Понимаешь? Табу! Нельзя!
Пасанг отшатнулся, будто я стал для него чужим, опасным. Он оробел, замолчал, но лишь на мгновение. Потом, сделав вид, что смирился, он продолжил идти за мной, но уже тише. Я буркнул что-то в ответ и двинулся дальше, оставив его в явном замешательстве.
Он не унимался. Почти всю дорогу он причитал мне вслед, убеждая, что ничего сверхъестественного здесь нет. Что я сам себе все накрутил, выдумал, что это просто гора — груда камней, покрытая снегом.
Но как объяснить ему то, что я чувствовал?
Пасанг был из другого «теста». Он видел в горах только горы — холодные, бездушные, величественные, но всего лишь камни. А для меня они были чем-то большим. Живыми, дышащими, почти одушевленными. Мои внутренние переживания, мои «загибоны», как он их называл, были ему чужды.
Бывало, я подшучивал над ним, бранил его за что-то, но это было по-братски, с теплотой. Мы были как две половинки одного целого, несмотря на разность характеров. В опасные моменты, когда судьба испытывала нас на прочность, мы объединялись и вместе нам было по плечу любое препятствие.
Горы — они такие коварны и безжалостны. Они не прощают ошибок, не идут на компромиссы. И чтобы чувствовать себя в их объятиях хоть немного увереннее, нужно надежное плечо рядом.
Никто не даст тебе гарантии, что ты вернешься целым и невредимым. Но если повезет, если ты будешь готов, то можешь рассчитывать на максимум — на ту защиту, которую горы, возможно, позволят тебе получить.
А Эверест... Эверест — это отдельная история. Там каждый камень, каждый склон, каждый порыв ветра словно шепчет: «Ты здесь лишний. Ты здесь никто». Он готов раздавить, растоптать, стереть тебя в порошок. Но проходит пара недель и ты начинаешь привыкать.
Привыкаешь к этой бесконечной борьбе, к холоду, к опасности, которая витает в воздухе. И вдруг понимаешь, что все уже не кажется таким уж жутким. Ты как будто растворяешься в этом мире, где выживание — единственная цель.
Но не обманывай себя. Ты все еще в зоне риска. Каждый шаг может стать последним. Каждый выбор — роковым. И все же, на какое-то время ты забываешь об этом. Ты просто идешь. Делаешь свою работу — грязную, тяжелую, неблагодарную.
Перебираешь тонны снега, карабкаешься по каменным нагромождениям, борешься с усталостью и страхом. Это удел настоящего альпиниста. Того, кто знает, зачем он здесь. Того, кто понимает, что горы — это не просто вершины, а испытание, которое меняет тебя навсегда.
Я никогда не был одним из них. Не был тем, кто живет горами, дышит ими. Но у меня было необузданное желание доказать себе, что я чего-то стою. Что все эти усилия, вся эта борьба не напрасны. Что я смогу дойти до конца. И особенно это желание разгоралось, когда я видел его — Эверест.
Его лик, укутанный облаками, величественный и недоступный. Он был так близко, всего в нескольких километрах. И в тот момент я понимал: это не просто гора. Это мечта. Мечта, ради которой я готов идти до конца, даже если этот конец окажется последним...
Узнать продолжение истории, здесь на Литрес
*Бергшрунд (нем. Bergschrund) — трещина в снежно-ледовом склоне. Обычно располагается в начале ледника или на бортах ледника.
#горы #альпинизм #Эверест #ледник #восхождение