Как заставить уважаемый журнал заплатить миллионы за тетради, пахнущие чаем?
В начале 1980‑х ответ на этот вопрос знали двое: журналист-охотник за
сенсациями и талантливый мистификатор. Мир затаил дыхание: нашлись
личные дневники самого Адольфа Гитлера. А потом — громкий хлопок,
исследования, суд и вечный стыд для редакций. История «дневников
Гитлера» — это учебник ошибок, где на каждой странице жирным выделено
слово «жадность».
Легенда, которая звучала слишком кинематографично
Сюжет предлагал себя сам: весна 1945‑го, транспортный Ju 352 вылетает
из Берлина с «особо ценными документами», но падает недалеко от
Саксонии. Ящики с бумагами разбросаны, местные жители что‑то спасают,
остальное засекречивают. Спустя десятилетия таинственный дилер из ГДР
выносит на свет «утерянные тетради фюрера». Тут на сцене и появляется
репортёр германского журнала Stern Герд Хайдеманн — человек, для которого слово «сенсация» звучало как обещание вечной славы.
Источник представляется как некий «оберст Фишер», оттуда же — история
про самолёт и чудесное спасение бумаг. Для убедительности тетради
аккуратно состарены — кофе, чай, пыль, нужный запах. На обложках —
готические инициалы. Что может пойти не так?
Как «чековая журналистика» перепутала тормоз с газом
В 1981–1983 годах в швейцарский банк одна за другой отправляются черные тетради — всего около шести десятков (60–62) томов. Stern платит за эксклюзив 9,3 млн немецких марок
— сумма, которой хватило бы на небольшой небоскрёб и пару приличных
яхт. Чтобы отбить расходы, журнал спешно продаёт права на публикацию: в
очередь встают британская The Sunday Times и американский Newsweek.
Историков подвозят автобусами, и один из самых авторитетных — Хью
Тревор‑Ропер — сначала осторожно кивает: «Материал впечатляет».
22 апреля 1983 года Stern выпускает пресс‑релиз, 25‑го
устраивает громкую презентацию. По замыслу всё должно было закончиться
праздничным тиражом и лаврами. Но уже в день пресс‑конференции скепсис
начнёт сочиться из трещин: «А точно ли это те самые тетради?» —
спрашивают учёные. Ответов мало, уверенности — тоже.
Первый звонок: буквы не сходятся
Среди журналистов в тот день кружил шёпот: почему на «личных
дневниках Гитлера» красуются две буквы — но не те? Вместо «AH» (Adolf
Hitler) на части обложек сияло «FH». В готике буквы похожи, но это не
объяснение, а приговор: человек, подделавший монограмму, плохо
ориентировался в теме, которую продавал за миллионы.
А потом заговорила химия
Сомнения — хорошо, экспертиза — лучше. Часть томов уехала в
Федеральный архив Германии. Там, без эмоций и фанфар, сделали то, что
надо было сделать в первую очередь: проверили бумагу, клей, нити
переплёта, чернила. Результат оказался ледяным душем для всех романтиков
от истории.
- В бумаге обнаружили оптические отбеливатели, массово применяемые уже после войны.
- В чернилах — типовые компоненты гражданских чернил второй половины
XX века; по скорости испарения хлоридов записи были сделаны совсем
недавно. - Подписи и стиль письма не выдерживали сопоставления с подлинными образцами: сходство внешнее, «рука» — чужая.
- Содержимое пестрое: имена, даты, цитаты — местами списаны из
печатных справочников и хроник. Встречались и фактические нелепости.
Через неделю после победных заголовков Stern был вынужден
признать очевидное: «дневники» — подделка. А вместе с ними под землю
ушла и репутация редакции, которая предпочла тайну и скорость базовой
проверке.
«Сожалею, что обычный метод исторической проверки был принесён в
жертву требованиями журналистского эксклюзива», — признал на той самой
пресс‑конференции один из экспертов.
Дуэт аферистов: журналист и фальсификатор
Кто стоял за этим спектаклем? На стороне прессы — Герд Хайдеманн,
репортёр, одержимый и коллекционированием наци-меморабилии, и жаждой
сенсации. На стороне «источника» — художник-импровизатор Конрад Куяу. Он
годами подделывал «письма Гитлера» и «записки Бормана», пропитывал
бумагу чаем, любовно обводил готические буквы, продавал всё это
коллекционерам — и вдруг понял: рынок готов к главному блюду.
Куяу устраивал поставки партиями: мог настрочить «том» за вечер, а
когда нужно — три за три дня. На ходу придумывал легенды, а в тексты
добавлял то, что нравилось публике: бытовые подробности, штрихи
«человечности», осторожные попытки снять с Гитлера вину за чудовищные
преступления. Это была не просто фальшивка, это была идеологическая мина
— но и она не выдержала контакта с лабораторией.
Публичный развал и суд
Когда экспертные заключения легли на стол, процесс пошёл
лавинообразно. Куяу сдался, написал признание — в подражание
«фирменному» почерку. Хайдеманна арестовали, а затем начался громкий
процесс. Приговоры — почти симметричные: 4 года 8 месяцев для репортёра и 4 года 6 месяцев для фальсификатора. В деле так и не досчитались нескольких миллионов марок — деньги растворились в закулисье сделки.
Для Stern это обернулось крушением карьеры для сразу двух
главных редакторов — Питера Коха и Феликса Шмидта. В Лондоне владевший
газетой медиамагнат тоже менял руководителей: редактор The Sunday Times Франк Джайлз лишился кресла. Имиджевые потери — колоссальные. И да, возвраты денег партнёрам — тоже.
Самый острый момент
Зал, полный камер. На столе — аккуратные чёрные тетради, мечта любого
архивиста. И вдруг — короткая фраза эксперта о «жертве методологии ради
эксклюзива», смятые планы издателей, холодные выводы лаборатории. Всё
переворачивается буквально за несколько минут. То, что должно было
переписать историю, переписало лишь репутации.
Эхо аферы
История «дневников» породила целую волну культурных реакций. Журналист Роберт Харрис написал бестселлер Selling Hitler, по обе стороны Атлантики вышли фильмы и сериалы, а в Германии сняли сатиру Schtonk!.
Спустя годы сама коллекция фальшивок, как странный музей ошибки,
оказалась в Федеральном архиве — чтобы больше никто не повторял этого
фокуса.
Для профессии урок прост и обиден: любая редакция, где главный
аргумент — «надо быстрее и секретнее», рано или поздно врежется в стену.
Проверка фактов, прозрачность источников, независимая экспертиза —
скучные вещи, но именно они экономят миллионы и нервы. И ещё один урок:
мифы о нацистском прошлом — лёгкая нажива для шарлатанов. Там, где толпа
ждёт «сенсационного очеловечивания монстра», появится человек с чайным
пакетиком и готическим шрифтом.
А история, как ни странно, только выиграла. Вместо «человечного»
дневникового фюрера мы получили прививку от доверчивости и толстый том о
том, как устроены медиасенсации. Пусть он и пахнет крепким чаем.
Если материал был полезен — поддержите лайком и подпиской. А в комментариях обсудим: что важнее сгубило редакции — жадность, спешка или вера в «уникальный источник»?