– Валентина Петровна, вы понимаете, что у вас задолженность по трем кредитам на общую сумму два миллиона четыреста тысяч рублей?
Телефонная трубка задрожала в руке. За окном кухни ветер гнал желтые листья, а в голове вдруг стало так пусто, словно кто-то выключил свет.
– Какие кредиты? Я никаких кредитов не брала.
– Здесь все подписано вами. Три договора. Первый оформлен в марте прошлого года, два других в июне и сентябре. Вы что, не помните?
– Молодой человек, мне семьдесят два года. Я на пенсии. Зачем мне кредиты на такие деньги?
– Не знаю, зачем, но они есть. И просрочка уже четыре месяца. Если не начнете гасить долг, дело передадим в суд. Квартиру вашу могут описать.
Когда разговор закончился, Валентина Петровна опустилась на стул и долго смотрела на свои руки. Старые, в коричневых пятнышках, с узловатыми венами. Эти руки стирали пеленки, пекли пироги, шили внучке платьица. Эти руки никогда ничего не воровали, не брали чужого. А теперь получается, что они подписали бумаги на два с половиной миллиона.
Она попыталась вспомнить. Мартом прошлого года. Что тогда было? Весна, праздники... Да, точно! Это когда Дима, зять, приезжал с какими-то бумагами. Говорил, что нужно оформить субсидию на оплату коммунальных услуг. Принес папку, разложил на столе листы.
«Мама, тут просто подпись поставьте, вот здесь и здесь. Это формальность. Зато потом каждый месяц скидка будет приходить».
Она тогда очки искала, а он торопил: некогда, мол, на работу опаздываю, давайте быстрее. Она и подписала, не глядя толком. Доверяла же. Зять почти десять лет в семье. Отец ее внучке. Свой человек.
А в июне он снова приходил. С бумагами для какой-то страховки. Сказал, что Оленька, дочка, хочет застраховать квартиру от пожара и затопления, а для этого нужна подпись всех собственников. Валентина Петровна была вписана в квартиру дочери, когда та покупала жилье. На всякий случай, чтоб у бабушки всегда был угол.
И в сентябре опять что-то подписывала. Даже не помнит толком что. Дима сказал, мол, документы для детского сада, нужна справка от бабушки.
Господи. Неужели все это были кредиты?
Валентина Петровна схватила телефон дрожащими пальцами и набрала номер дочери.
– Оля, солнышко, ты где?
– На работе, мам. Что случилось?
– Мне из банка звонили. Говорят, у меня кредиты на два миллиона. Оля, я ничего не брала!
В трубке повисла тишина.
– Мама, ты точно ничего не путаешь?
– Не путаю! Мне только что звонили, сказали, что я четыре месяца не плачу!
– Погоди, давай вечером спокойно поговорим. Может, это мошенники какие-то звонили?
– А вдруг не мошенники? Оля, я боюсь.
– Мам, не волнуйся раньше времени. Вечером приеду, разберемся.
Но вечером Ольга не приехала. Позвонила поздно, сказала, что задержалась на работе, что завтра обязательно. Валентина Петровна не спала всю ночь. Ворочалась, вспоминала каждый момент, когда Дима приходил с бумагами. Теперь все складывалось в страшную картину. Как он торопил. Как отвлекал разговорами. Как уносил документы, не оставив ей копий.
Утром позвонили снова. Другой голос, женский, жесткий.
– Валентина Петровна Морозова?
– Да.
– Агентство по взысканию задолженности. Вы обязаны погасить долг в течение десяти дней, иначе начнем процедуру ареста имущества.
– Но я не брала никаких кредитов!
– Подпись ваша?
– Я... не знаю. Может, и моя, но мне сказали, что это другие документы!
– Это ваши проблемы. Хотите оспорить, идите в суд. А пока платите.
После этого звонка Валентина Петровна не выдержала и заплакала. Впервые за много лет она плакала вот так, беспомощно, как ребенок. Что делать? К кому идти? Пенсия у нее пятнадцать тысяч. Где взять два миллиона?
Дочь появилась только через три дня. Пришла вечером, усталая, с темными кругами под глазами.
– Мама, что у тебя случилось?
Валентина Петровна рассказала. Показала номера, с которых звонили. Ольга слушала, лицо ее каменело.
– Может, это правда мошенники? Сейчас столько схем развода.
– Оленька, я же помню, как Дима приносил бумаги! Три раза! Ты спроси у него!
Ольга отвела взгляд.
– Мам, у Димы сейчас трудный период. Бизнес не пошел, долги. Он и так на нервах.
– Так он признался?
– Ничего он не признавал! Я просто говорю, что не надо его сейчас дергать по пустякам!
– По пустякам? Оля, это два миллиона! Мою квартиру могут забрать!
– Не забрать они ничего. Это все запугивание. Не бери трубку просто.
– Как не брать? А если в суд подадут?
Ольга встала, накинула куртку.
– Мама, я не могу сейчас об этом думать. У меня самой проблем выше крыши. Разберешься как-нибудь. Может, в банк сходи, поговори с ними.
Она ушла, даже чаю не попила. Валентина Петровна осталась одна. Села у окна и смотрела на темный двор. Фонарь мигал, собираясь погаснуть. Так же мигала и гасла ее вера в справедливость.
Неужели дочь выбрала его сторону? Неужели не поверила родной матери?
Следующие дни превратились в кошмар. Звонки шли один за другим. Коллекторы угрожали, оскорбляли, требовали немедленной оплаты. Валентина Петровна перестала отвечать на звонки с незнакомых номеров, но они писали сообщения. Гадкие, унизительные: "Старая воровка", "Думала, спишут долги? Продавай квартиру".
Она боялась выходить на улицу. Казалось, все соседи знают. Смотрят, шепчутся. Клавдия Ивановна из соседнего подъезда как-то спросила: "Валя, правда, что к тебе какие-то люди приходили из банка?" Валентина Петровна соврала, что нет, и быстро ушла домой.
Спала плохо. Ела через силу. Похудела так, что платья стали висеть мешком. В зеркале смотрела на себя чужая женщина с потухшими глазами.
А потом пришло письмо из суда. Иск о взыскании задолженности.
Валентина Петровна сидела на кухне, держала в руках казенный конверт и думала: вот он, конец. Сейчас судья вынесет решение, приставы придут, опишут мебель, холодильник, телевизор. Останется она ни с чем. В семьдесят два года на улице.
Но тут вспомнила сына. Володю. Он жил в другом городе, виделись редко. После развода с его отцом отношения были прохладные. Но он же ее кровь. Может, поможет?
Позвонила. Володя выслушал молча, потом сказал коротко:
– Мама, приезжай. Сейчас же. Я тебя встречу.
Через два дня Валентина Петровна сидела в кухне сына. Володя был похож на отца. Крепкий, с жесткими чертами лица, немногословный. Выслушал всю историю, ни разу не перебил.
– Значит, зять подставил. А Олька покрывает?
– Она не верит мне. Думает, я путаю что-то.
– Ладно. Завтра идем к юристу. У меня знакомый есть, толковый. Поднимем все документы из банка, посмотрим, что там подписано. Если обман докажем, договоры отменят.
Впервые за месяцы Валентина Петровна почувствовала облегчение. Не одна она. Есть кто-то, кто верит, кто поможет.
Юрист оказался молодым мужчиной в очках. Внимательно изучил бумаги, которые Володя запросил в банке.
– Тут действительно подпись Валентины Петровны. Но посмотрите на условия кредитов. Они явно не для пенсионера. Крупные суммы, короткие сроки, огромные проценты. Плюс, если она утверждает, что ее ввели в заблуждение насчет содержания документов, это можно использовать.
– И что делать?
– Подавать встречный иск. Требовать признать сделки недействительными. Ссылаться на статью о мошенничестве. Вызвать зятя в суд. Пусть объяснит, зачем ему понадобились кредиты на тещу.
– А если он скажет, что она сама согласилась?
– Тогда пусть докажет. Пусть предоставит доказательства, что она знала, на что подписывается. Я так понимаю, все бумаги остались у него?
– Да, – тихо сказала Валентина Петровна. – Он всегда их забирал с собой.
– Вот это и подозрительно. Если человек берет кредит осознанно, ему дают копии документов. А тут классическая схема обмана.
Валентина Петровна вернулась домой с надеждой. Володя составил заявление в полицию, подал иск в суд. Теперь оставалось ждать.
Но через неделю позвонила Ольга. Голос дрожал от ярости.
– Мама, ты с ума сошла? Ты на Диму в полицию заявление написала?
– Написала. Он меня обманул.
– Обманул? Мама, ты сама все подписала! Он мне рассказал! Он просил тебя помочь, ты согласилась, а теперь делаешь из него преступника!
– Оля, он мне сказал, что это субсидии и страховки!
– Ты путаешь! Ты старая, у тебя память плохая! Он показывал тебе документы, объяснял все!
– Оля, родная, очнись! Неужели ты не понимаешь, что он тебе врет?
– Врет? Это ты врешь! Ты всегда меня любила меньше, чем Володьку! А теперь решила разрушить мою семью!
– Оленька...
– Я не хочу тебя больше видеть! Не звони мне! И Володьке своему передай, пусть отзовет заявление, пока не поздно!
Гудки. Дочь повесила трубку. Валентина Петровна закрыла лицо руками. Боль пронзила грудь, такая острая, что перехватило дыхание. Она теряла дочь. Ради этого человека, который обманул их обеих, Ольга отрекалась от матери.
Но выбора не было. Отступать некуда. Впереди суд.
Заседание назначили на середину ноября. Валентина Петровна пришла вместе с Володей и юристом. Сидела в холодном коридоре, смотрела на облупившиеся стены, на затертый линолеум. Рядом сидел Дима. Он не смотрел на нее. Одет был хорошо, костюм, галстук. Лицо бледное, напряженное.
Ольги не было.
Судья оказалась женщиной средних лет, строгой, с усталыми глазами. Выслушала представителя банка, потом дала слово юристу Валентины Петровны.
– Ваша честь, моя доверительница утверждает, что ответчик Дмитрий Соколов ввел ее в заблуждение относительно содержания документов. Она подписывала бумаги, полагая, что это заявления на субсидии и страхование жилья. Она пенсионер, плохо видит, ей семьдесят два года. Она полностью доверяла зятю. Кредиты были оформлены на крупные суммы, явно не соответствующие ее платежеспособности. Банк, выдавая такие кредиты пенсионеру с доходом пятнадцать тысяч рублей, действовал безответственно.
Судья повернулась к Дмитрию.
– Гражданин Соколов, вы признаете, что вводили тещу в заблуждение?
Дмитрий встал. Сглотнул.
– Нет, ваша честь. Я объяснял Валентине Петровне, что это кредиты. Она согласилась помочь. У меня был бизнес-проект, мне нужны были деньги.
– И вы решили оформить кредиты на пенсионерку?
– Она сама согласилась.
– У вас есть доказательства ее согласия?
– Ну... мы разговаривали.
– Где копии документов, которые вы должны были ей оставить?
– Я... забыл оставить.
– Все три раза забыли?
Дмитрий молчал.
– Почему вы не оформили кредиты на себя?
– У меня уже были кредиты. Банк больше не давал.
– То есть вы воспользовались доверием пожилой женщины, чтобы получить деньги?
– Я собирался выплачивать! Просто бизнес не пошел...
– А Валентина Петровна должна теперь расплачиваться за ваш провалившийся бизнес?
Дмитрий опустил голову.
Судья перелистала документы.
– Гражданин Соколов, вы готовы взять на себя обязательство по выплате этих кредитов?
– Я... у меня сейчас нет денег.
– Тогда суд признает сделки недействительными на основании введения в заблуждение. Банку следовало более тщательно проверять платежеспособность заемщика. Взыскание с Валентины Петровны Морозовой отменяется. Обязанность по возврату кредитов возлагается на Дмитрия Соколова как на лицо, фактически получившее денежные средства.
Валентина Петровна не сразу поняла. Володя тихо сказал:
– Мама, ты выиграла. Ты свободна.
Слезы хлынули сами. Она плакала, не стесняясь, прямо там, в зале суда. Плакала от облегчения, от усталости, от боли. Володя обнял ее, гладил по спине, как когда-то она гладила его, маленького.
Дмитрий быстро ушел, не попрощавшись.
А через месяц позвонила Ольга. Голос был другой. Тихий, надломленный.
– Мама?
– Да, доченька.
– Мама, прости меня. Я была дурой. Дима признался. Сказал, что действительно обманул тебя. Что влез в долги из-за ставок на спорт, а потом пытался отыграться. Я... я не знала. Он мне врал все это время.
Валентина Петровна молчала. В груди боролись две силы: обида и любовь.
– Мама, ты меня простишь?
– Оля, я тебя люблю. Всегда любила и буду любить.
– Я с ним развожусь. Не могу больше. Он разрушил все. Твое здоровье, мое доверие, нашу семью.
– А внучка?
– Мы справимся. Я найду работу получше, буду сама тянуть. Только... можно я к тебе приеду? Поговорить?
– Приезжай, солнышко. Я испеку твой любимый пирог с вишней.
Когда Ольга приехала, они долго сидели на кухне, пили чай, молчали. Потом обнялись и плакали вместе. Валентина Петровна гладила дочь по волосам и понимала: самое страшное позади. Долги сняты, совесть чиста. А дочь вернулась. Пусть не сразу, пусть через боль, но вернулась.
Вечером, когда Ольга уложила дочку спать в комнате, они снова сидели на кухне. За окном шел снег, первый в этом году. Большие пушистые хлопья кружились в свете фонаря.
– Мама, как ты меня прощаешь? Я же тебе не поверила. Выбрала его.
Валентина Петровна налила дочери еще чаю.
– Оленька, ты любила. А когда любишь, бываешь слепа. Я понимаю. Сама такой была. Но главное, что ты нашла в себе силы увидеть правду.
– А ты? Ты нашла силы бороться. В твои годы, одна, против всех. Я бы не смогла.
– Смогла бы. Когда совсем прижмет, находишь в себе то, о чем и не подозревала. Я думала, все, конец. А оказалось, только начало. Новая жизнь, где я сама за себя постояла.
Ольга взяла мамину руку в свои.
– Расскажи мне все. С самого начала. Я хочу знать, как ты справлялась.
И Валентина Петровна рассказывала. Про звонки коллекторов, про бессонные ночи, про страх и стыд. Про Володю, который поверил сразу. Про юриста и суд. Рассказывала, и с каждым словом становилось легче. Будто груз с души снимался.
– А ты знаешь, что самое страшное было? – спросила она, глядя на дочь.
– Что?
– Не долги. Не коллекторы. А то, что ты мне не поверила. Вот это по-настоящему ранило. Я думала: вырастила, выкормила, всю себя отдала, а она чужому человеку больше верит.
Ольга заплакала.
– Прости меня, мама. Прости.
– Уже простила, родная. Уже простила.
Они сидели так еще долго, держась за руки, слушая тишину квартиры. За окном снег продолжал падать, укрывая город белым одеялом. И Валентине Петровне вдруг подумалось: вот так же снег укрыл и ее старую боль. Она теперь знала себе цену. Знала, что может постоять за себя. Что седые волосы и морщины не значат беспомощность.
А еще она знала, что дочь рядом. Что внучка спит в соседней комнате. Что Володя завтра позвонит и спросит, как дела. И этого достаточно. Больше чем достаточно.
– Мама, – тихо сказала Ольга, – а Димка теперь сам будет выплачивать эти кредиты?
– Будет. Суд так постановил.
– Ему придется несладко.
– Придется. Но это его выбор был. Пусть сам и расхлебывает. А мы с тобой будем жить дальше. Ты работай, я с внучкой посижу. Вместе справимся.
– Справимся, – эхом отозвалась Ольга.
И в этом слове была вся их будущая жизнь. Трудная, но честная. Без обмана и предательства. Просто мать и дочь, внучка, скромный быт, но зато свой, чистый.
Валентина Петровна встала, подошла к окну. Снег все шел и шел. Красиво было. Спокойно.
– Знаешь, Оленька, – сказала она, не оборачиваясь, – я долго себя виноватой чувствовала. Думала: это я глупая, доверчивая, подписала где надо и не надо. А потом поняла: доверие – это не слабость. Это сила. Плохо не то, что я доверяла. Плохо то, что он воспользовался. Но я-то теперь знаю, что права была. И суд меня оправдал. И совесть моя чиста.
Ольга подошла, обняла маму со спины, положила голову ей на плечо.
– Ты самая сильная женщина, которую я знаю.
– Нет, доченька. Просто я поняла одно: когда тебя загоняют в угол, остается два пути. Сдаться или драться. Я выбрала драться. И знаешь что? Оказалось, что даже в семьдесят два года можно победить. Главное, не бояться и не сдаваться.
Они стояли так, прижавшись друг к другу, и смотрели на падающий снег. А где-то далеко, в другом конце города, Дмитрий Соколов, наверное, тоже смотрел в окно и думал о своих долгах. Но это уже была не их история. У них начиналась новая. Чистая, как этот первый снег.