Анна Степановна смотрела в окно, как её невестка, Катя, разгружает из машины продукты. Движения резкие, угловатые. «Всё делает как-то не так», — мысленно вздохнула она. — «Не по-хозяйски».
— Мама, помогите, пожалуйста! — крикнула Катя, пытаясь удержать пакет с яблоками.
Анна Степановна не спеша вышла на крыльцо.
— Не носи всё сразу, научись распределять тяжесть. И яблоки нужно класть сверху, а не снизу.
Катя покраснела, но промолчала. Это было их обычное утро. С тех пор как сын женился и молодые переехали в её дом «временно», прошло уже полгода. Временное становилось невыносимо постоянным.
Вечером, когда сын вернулся с работы, Анна Степановна поставила на стол его любимые драники.
— Спасибо, мам, — он устало улыбнулся. — Как день прошёл?
— Нормально, — коротко ответила она, но в её взгляде, обращённом к Кате, читался упрёк.
Катя молчала весь ужин. Потом быстро убрала со стола и ушла в свою комнату.
— Что-то с Катей? — спросил сын.
— А когда с ней что-то не так? — огрызнулась Анна Степановна. — Вечно обижается, как ребёнок.
Но позже, ложась спать, она вспомнила, как сама была молодой невесткой. Как её свекровь, суровая женщина с каменным лицом, учила её «правильно» жить. Как она давила, критиковала, заставляла чувствовать себя чужой в собственном доме. «Но я же не такая», — убеждала себя Анна Степановна. — «Я просто учу её, как лучше».
****
Катя сидела на кровати и смотрела в темноту. Рядом мирно посапывал муж. Она слышала, как за стеной ворочается его мать. Кажется, эта женщина никогда не спит.
Она вспоминала свой первый визит в этот дом. Анна Степановна тогда внимательно осмотрела её с ног до головы и сказала: «Мой Миша всегда был разборчив». С тех пор прошло два года, но ощущение экзамена не покидало.
Катя выросла в другой среде. Её мама — художница, папа — музыкант. В их доме царил творческий беспорядок, пахло красками и было много смеха. В доме Анны Степановны всё было идеально вымыто, разложено по полочкам и... безжизненно.
Сегодняшний эпизод с яблоками был последней каплей. Такая мелочь, а так больно ранила. Потому что это было не про яблоки. Это было про то, что она здесь чужая. Всегда чужая.
Утром она попыталась поговорить с мужем.
— Миш, может, мы действительно съедем? Снимем квартиру?
Он поморщился.
— Сейчас не время, Кать. И мама одна... Ей тяжело.
Катя вздохнула. Он никогда не понимал, что его материнской опеке не было предела. Что она душила их брак.
****
Анна Степановна нашла на кухне странный предмет. Небольшую глиняную чашу, грубую, неотшлифованную. Внутри лежали засушенные цветы.
— Что это? — спросила она, когда Катя вошла на кухню.
— Это керамика, — тихо ответила та. — Я начала ходить на курсы.
— Зачем? — удивилась Анна Степановна. — У нас и так посуды хватает.
— Это не посуда, — Катя взяла чашу в руки. — Это искусство.
Анна Степановна фыркнула. Искусство. В её время искусством считалось накормить семью и содержать дом в чистоте.
Но вечером, когда Катя ушла на занятия, она подошла к этой странной чаше. Провела пальцем по шершавой поверхности. Вспомнила, как в детстве сама лепила из глины фигурки. Мама говорила: «Брось эту ерунду, займись делом».
Она резко отошла от полки. Нет. Сентиментальности ни к чему.
****
Конфликт разразился из-за пустяка. Катя переставила мебель в гостиной.
— Что вы натворили? — взорвалась Анна Степановна, увидев изменения. — Это мой дом! Всё всегда стояло на своих местах!
— Я просто хотела сделать уютнее, — попыталась объясниться Катя.
— Уютнее? — свекровь засмеялась. — Вы, молодые, вообще не знаете, что такое уют! Уют — это порядок, а не ваш творческий беспорядок!
Миша пытался вмешаться, но женщины его не слышали.
— Я больше не могу жить в музее! — крикнула Катя. — Здесь всё пропитано прошлым! А мы — живые люди!
— Тогда уезжайте! — парировала Анна Степановна. — И не возвращайтесь!
Катя выбежала из комнаты. Миша посмотрел на мать с упрёком.
— Мама, зачем ты так?
— А как? — её голос дрожал. — Она всё хочет переделать! И тебя переделала! Моего сына больше нет!
Она повернулась и ушла, оставив его одного в переставленной гостиной.
****
После ссоры в доме воцарилась ледяная тишина. Катя избегала общих помещений, Анна Степановна отвечала односложно. Миша чувствовал себя между двух огней.
Однажды Анна Степановна зашла в комнату молодых, когда Кати не было. На тумбочке лежал блокнот, открытый на странице с эскизами. Она хотела отойти, но глаза сами цеплялись за рисунки. Это были проекты ремонта. Не её дома, а какого-то другого, незнакомого. Светлого, с большими окнами, с причудливой мебелью.
На следующей странице — рисунок ребёнка. Анна Степановна замерла. Внизу было подписано: «Наша комната».
Она быстро вышла из комнаты, сердце бешено колотилось. Внук? Они планировали ребёнка и ничего не сказали? Или... это просто мечты?
Вечером она не выдержала и спросила у сына.
— Мама, — он вздохнул. — Катя беременна. Два месяца. Мы хотели сказать, но...
— Но я испортила всё, как всегда, — закончила она за него.
****
Ночью Анна Степановна не спала. Она стояла у окна своей спальни и смотрела на спящий сад. Внук. Её внук будет расти в этом доме. Или... не будет.
Она вспоминала, как ждала Мишу. Как мечтала о внуках. Как представляла, что будет учить их всему, что умеет. А теперь... Теперь они, наверное, уедут. И она останется одна в своём идеальном, пустом доме.
Утром она зашла в гостиную. Всё ещё переставленную. Попробовала сесть в кресло, стоявшее на новом месте. Солнечный луч падал именно так, что было тепло и уютно. «Может, она и права», — подумала Анна Степановна.
Когда Катя вышла на кухню, она сидела за столом с чаем.
— Садись, — сказала Анна Степановна. — Поговорим.
Катя осторожно села.
— Я видела твои рисунки, — начала свекровь. — Про ребёнка.
Катя испуганно посмотрела на неё.
— Мы...
— Я не против, — перебила её Анна Степановна. — Наоборот.
Она сделала паузу, подбирая слова.
— Я... я всегда хотела, чтобы в этом доме были дети. Чтобы было шумно, весело. Чтобы пахло жизнью, а не нафталином.
Катя молчала, не веря своим ушам.
— Я, наверное, была слишком строга с тобой, — продолжала Анна Степановна. — Боялась, что ты уведёшь у меня сына. А в итоге чуть не потеряла всех.
Она встала, подошла к полке с той самой глиняной чашей.
— Это красиво, — сказала она. — По-настоящему.
Катя расплакалась. Не от горя — от облегчения.
— Я тоже была не права. Я не пыталась понять вас.
Анна Степановна обняла её. Впервые. И почувствовала, как что-то тает внутри. Та лёд, что копился годами.
Эпилог
Прошло полгода. Катя сидела в той самой переставленной гостиной и кормила маленького Сашку. Дом действительно изменился. Появились новые шторы, картины на стенах, те самые глиняные изделия Кати на полках.
Анна Степановна вошла с подносом.
— Пей, горячий, — сказала она, ставя перед невесткой чашку чая. — Тебе нужно укрепляться.
Она взяла внука на руки, и он улыбнулся ей.
— Смотри, как он тебе улыбается, — радостно сказала Катя.
— Конечно, — Анна Степановна качнула ребёнка на руках. — Я же его бабушка.
Они сидели вместе — две такие разные женщины. Одна — как фарфор, прошедший закалку в огне жизни. Другая — как глина, ещё не обретшая свою окончательную форму. Но вместе они создавали что-то новое. Не идеальное, но настоящее. Семью.
Анна Степановна смотрела на невестку и думала: «Может, я и не научила её правильно носить яблоки. Зато она научила меня любить». И в этом был свой, особенный смысл.