Когда Валя открыла дверь квартиры, в нос ей ударил запах лекарств, машинного масла и чего-то непостижимо старого — как будто воздух здесь застрял в восьмидесятых. На кухне ровно тикали часы, а в комнате за стеной лежала свекровь — безмолвная, полусонная, с непослушной рукой, с лицом, на котором время словно застыло после инсульта.
Олег — муж Вали — уехал вахтой уже неделю назад, и уход за матерью полностью лёг на плечи Вали. Она никогда не думала, что будет вставать по ночам, чтобы перевернуть пожилую женщину, вытирать ей лицо от пота, кормить ложкой, и всё это — при полном равнодушии человека, ради которого она вышла замуж.
В первые дни Валя просто делала, что должна: вытирала, стирала, готовила перетёртые супы, мыла полы по утрам. Но постепенно в её теле и душе стала расти усталость. Иногда она ловила себя на мысли, что сидит возле постели и смотрит на лицо свекрови с каким-то замысловатым чувством — смесью жалости, раздражения и даже странной вины.
— Валюша... — шептала свекровь, когда видела её. — Принеси водички... пожалуйста...
Голос был дрожащим, но в нём сохранялась прежняя требовательность. Валя знала этот тон — она привыкла к нему за годы брака.
Свекровь, Анна Михайловна, не любила Валю. «Не пара ты ему, девочка, — повторяла она, — он мужик с руками, ему хозяйственная нужна, а не мечтательная училка». Валя действительно была учителем литературы и часто бродила с книгой в руках, пока свекровь суетилась на кухне. Но после инсульта, словно всё перевернулось: теперь Валя командовала временем, днями, даже дыханием Анны Михайловны.
Иногда, когда она сидела вечером у окна и слушала тяжелое дыхание из комнаты, ей казалось, что в этом доме кто-то третий — между ней и больной. Чей-то взгляд, мягкий, внимательный, почти заботливый, словно наблюдал за ними обоими.
Через неделю Валя поняла — это сосед.
Сергей Иванович, старик с пятого этажа, заходил несколько раз, чтобы помочь с носилками или продуктами. Он дружил со свекровью — «по-соседски», как утверждал. Принесёт лекарства, побурчит про нашу медицину, а потом задержится, посидит у кровати.
— Она у нас женщина с характером, — говорил он, гладя Анну Михайловну по руке. — Но сердце доброе. Вы не думайте, Валентина, она вас любит... просто не умеет эту любовь показывать.
Валя кивала, хотя не верила. Любовь свекрови была похожа на холодный камень — она могла быть где-то в глубине, но дотронуться до неё было невозможно.
Прошёл месяц. Вера, соседка снизу, однажды сказала Валентине в магазине:
— Слыхала, Серёга-то наш из пятого часто теперь к вашей наведывается… ещё до болезни. Всё крутился, чай пил, помогал.
Валя промолчала, но в душе появилось неприятное напряжение. Ей казалось, что Сергей Иванович слишком свой в их доме. Иногда она заставала его копающимся в ящике с документами — якобы искал рецепт таблеток.
Анна Михайловна в эти дни почти не говорила. Только иногда шептала невнятные имена, из которых Валя могла расслышать: «Серёжа… не бросай…»
Когда в доме случилось первое ухудшение — свекровь перестала узнавать Валю, врачи сказали: возможно, это деменция. Они советовали больницу, но туда Валя не сдала. Она боялась — как примет муж, как она потом объяснит, если мать вдруг умрёт там одна.
Поэтому она осталась. Подгузники, кашки, лекарства — всё легло на её плечи.
Иногда по ночам Валя плакала тихо, на кухне, у батареи. Не от жалости даже, а от одиночества. Казалось, вся жизнь свелась к миске супа и звонку в аптеку.
И вдруг однажды, листая старые бумаги — искала квитанцию за коммуналку — она наткнулась на копию договора дарения.
Дата свежая — две недели до инсульта.
Даритель: Анна Михайловна Короткова.
Одаряемый: Сергей Иванович Коваленко.
Объект: квартира на улице Северной, дом 14.
Валя перечитала трижды. Потом ещё. Сердце стучало в ушах.
Значит, дом, где она живёт, квартира, за которую Олег платил ипотеку, ухаживал, которую перестраивали — теперь принадлежит соседу? Она села прямо на пол, сжала бумаги и долго смотрела в стену.
Когда вечером пришёл Сергей Иванович с очередной «помощью» — пакетом мандаринов и лекарств, — Валя встретила его на пороге.
— Зачем вы это сделали? — спросила она спокойно, но внутри всё дрожало.
Он замер.
— Что именно?
— Вы получили квартиру.
Он тяжело вздохнул, потупился.
— Валентина, ну я просил Анну Михайловну не оформлять… но она настояла. Говорит, если не я, то кто поможет-то ей? Ваш-то муж всё больше на вахтах, а вы… вы хорошая, но у вас свои планы.
Эти слова были как нож.
— Свои планы?! — повторила Валя. — Я месяц ночей не спала, я её мою, переворачиваю, кормлю, а вы… вы говорите, у меня планы?!
Он только развёл руками.
— Не я же просил… она решила.
Валя закрыла дверь перед его лицом. Всю ночь она не спала. Сначала плакала, потом ходила по комнате, потом сидела у окна.
Утром позвонила мужу, всё рассказала.
— Ты что несёшь? — в трубке послышался хрип. — Ма как могла квартиру отдать… этому старому паразиту?
— Бумаги у меня, — сказала Валя тихо. — Настоящие.
— Чёрт... слушай, Валя, держись. Я приеду через три дня. Мы всё решим.
Но три дня оказались вечностью.
На следующее утро Сергей Иванович не пришёл. А свекровь всё чаще стонала, словно звала кого-то. Валя заметила, как в одном углу комнаты валяется старый мобильный телефон. Включив его, она увидела десятки сообщений — почти все от Сергея:
«Аннушка, не переживай, я всё оформил.»
«Они не узнают, я потом вас не брошу.»
«Главное — не волнуйтесь, чтобы инсульта не было, ладно?»
Дата последнего сообщения — утро того самого дня, когда случился инсульт.
К мужу Валя вышла в коридор с теми же бумагами в руках. Олег слушал молча. Его глаза были холодными, в них горело что-то тёмное.
— Он её убил... стрессом, — сказал он тихо. — И теперь у нас ничего нет.
— У нас есть она, — сказала Валя. — Только она ещё жива.
Олег затрясся от бессилия.
— Юриста искать надо!
Всю следующую неделю они бегали по инстанциям, но договор оказался нотариально заверенным. Оспорить можно только через суд, и только если доказать, что на момент подписания Анна Михайловна не понимала, что делает. А как это доказать без показаний врачей?
Анна Михайловна тем временем медленно угасала. Её взгляд стал пустым, голос — шепчущим. Иногда она вдруг хватала Валю за руку и шептала:
— Прости... не хотела... думала, так будет легче...
Эти слова Валя поняла только через несколько дней. К ней подошла соседка Вера и сказала:
— Я ещё весной слышала, как ваша свекровь с Сергеем ругалась. Боится, говорит, что сын потом квартиру продаст, а Валя её сдавать начнёт. Мол, чужая девка, не родная... Он её и уговорил тогда, чтоб на него оформила, — сказал, верну потом, когда всё уляжется.
Валя вспомнила: действительно, свекровь часто повторяла — «Чужая, чужая...». Она чувствовала, что всё время жила в этом доме как квартирантка под судом.
В тот вечер она долго сидела у кровати свекрови. В доме пахло снотворным и жареным луком. Из коридора тянуло холодом, и гудел холодильник — единственная вещь, которая не старела.
Анна Михайловна дышала тяжело, глухо, но вдруг приподнялась и посмотрела прямо в глаза Вале.
— Валюша... ты не злись... я хотела как лучше... он обещал...
— Молчи, — сказала Валя. — Ничего не говори.
— Я думала, он хороший... а теперь... не знаю...
Она снова упала на подушку.
Валя держала её руку до самого утра. Когда рассвело, свекровь уже не дышала.
Похороны прошли тихо. Пришёл и Сергей Иванович — в тёмном пальто, с венком и глазами, полными вины.
Олег хотел броситься на него, но Валя остановила.
— Не трогай.
— Да он её…
— Не трогай, — повторила она, — он всё получит.
Суд длился долго. Оспорить договор не удалось. Сергей Иванович стал официальным владельцем квартиры. Они с Олегом съехали в съёмную двушку на окраине. Олег пил. Валя работала в школе, возвращалась поздно и часто думала ночами: всё ли сделала правильно?
Иногда ей снился сон. Она входит в ту самую квартиру, открывает дверь, а там — свекровь. Моложе, с яркими глазами, жарит оладьи, смеётся. И рядом у окна стоит тот самый сосед. Они о чём-то спорят, а потом оба оборачиваются к Вале и говорят хором:
— А ведь мы просто хотели, чтобы всем было лучше.
Год спустя Сергей Иванович умер. Инсульт.
О его смерти Валя узнала случайно, от той же Веры. Через месяц ей позвонил нотариус.
— Вы Валентина Короткова, невестка Анны Михайловны? — спросил голос.
— Да.
— У нас найдено завещание господина Коваленко. Квартира на Северной передана в собственность вам.
У Вали подкосились ноги.
В голове стучала одна мысль: почему?
В кабинете нотариуса она держала в руках пожелтевшие листы. Завещание он составил через неделю после смерти Анны Михайловны.
«Передаю квартиру Коротковой Валентине Сергеевне. Прошу считать это моим раскаянием за содеянное.»
Ни объяснений, ни обстоятельств. Только подпись. И тишина.
Когда Валя вернулась в ту квартиру, воздух показался другим — лёгким. Она прошлась по комнатам, открыла окно. На подоконнике, как прежде, стоял старый цветок фикус, который чудом не погиб.
Она провела по листьям рукой и вдруг заплакала — не от радости и не от слёз потерь. Просто потому что поняла: всю эту боль прошла не зря.
Теперь она знала, что доброта и предательство часто живут рядом. Что иногда нужно ухаживать за теми, кто тебя не любил — не ради них, а ради себя.
И что, может быть, всё это и было её настоящим испытанием.
