— Нет! Ты слышишь меня? Я не приму твоего решения!
— Мама, свадьба была вчера! Поезд ушел, о чем мы сейчас говорим? Я люблю его, и я вышла за него замуж. Разве ты не можешь просто порадоваться за меня?
— Радоваться? — Тамара Петровна всплеснула руками, и ее лицо, еще вчера сияющее от гордости за дочь-красавицу, исказилось от гнева. — Радоваться тому, что моя единственная дочь связала свою жизнь с человеком без роду, без племени? С сиротой? Алина, ты хоть понимаешь, что ты наделала?
Алина стояла посреди своей старой детской комнаты, куда мать затащила ее для «серьезного разговора» на следующее утро после торжества. На полу еще стояли коробки с подарками, на стуле висело воздушное подвенечное платье. Все это казалось реквизитом из другой, счастливой жизни, которая закончилась пять минут назад.
— Мама, прекрати! Максим — прекрасный человек. Он добрый, надежный, он меня на руках носит. Какая разница, что он вырос в детском доме? Он сам себя сделал, получил образование, нашел хорошую работу.
— Работу! — фыркнула Тамара Петровна. — Сегодня она есть, а завтра нет. А что за спиной? Пустота! Ни семьи, ни поддержки. Ты думаешь, он знает, что такое настоящая семья? Такие, как он, не ценят этого. Они порхают по жизни, пока удобно, а потом ищи-свищи.
— Это ты сейчас про Максима говоришь или про свои страхи? — устало спросила Алина. Этот разговор был не первым. Мать с самого знакомства невзлюбила ее избранника, но Алина надеялась, что после свадьбы лед тронется. Она ошибалась.
— Я говорю про жизнь, которую я прожила и которую знаю лучше тебя! Я хотела для тебя другого. Чтобы муж был из хорошей, полной семьи. Чтобы за спиной были родители, которые и советом помогут, и с внуками посидят. Чтобы было родовое гнездо! А ты что выбрала? Перекати-поле!
Алина глубоко вздохнула, пытаясь сохранить остатки самообладания.
— Мама, мы будем жить отдельно. Мы уже сняли квартиру. Максим не собирается сидеть у тебя на шее. И гнездо мы совьем сами. Свое.
— Вот и вейте! — отрезала мать, и в ее глазах блеснули злые слезы. — Только без меня. Я в этом цирке участвовать не собираюсь.
Она резко развернулась и вышла из комнаты, громко хлопнув дверью. Алина опустилась на кровать. Свадебное платье соскользнуло со стула и упало на пол белым облаком. Она сидела так, наверное, минут десять, прислушиваясь к тишине в квартире. Потом услышала, как щелкнул замок входной двери. Мать ушла.
Максим нашел ее в той же позе, когда вернулся с парковки, перегнав машину. Он присел рядом, осторожно коснулся ее плеча.
— Алин, что случилось? Тамара Петровна ушла? Я видел ее из окна, она даже не поздоровалась.
Алина подняла на него глаза, полные слез.
— Она сказала… она сказала, что не примет наш брак. Что ты… — она запнулась, не в силах повторить обидные слова.
Максим все понял без слов. Он обнял ее, крепко прижал к себе.
— Тише, родная, тише. Не плачь. Это все эмоции. Она остынет и все поймет. Дай ей время. Она просто боится за тебя, вот и все.
— Ты не понимаешь, — прошептала Алина ему в плечо. — Она никогда так со мной не говорила. Никогда.
В кармане завибрировал телефон. Алина достала его, думая, что это мать, уже остывшая и готовая извиниться. Но на экране было сообщение. Короткое, рубленое, без знаков препинания.
«Забудь этот адрес И мой номер телефона»
Алина смотрела на буквы, и они расплывались у нее перед глазами. Холод пробежал по спине. Это было не похоже на минутную вспышку гнева. Это было похоже на приговор.
— Что там? — тихо спросил Максим.
Она молча протянула ему телефон. Он прочитал, и его лицо стало серьезным.
— Так. Собирай вещи. Подарки заберем позже. Мы уезжаем.
Дорога до их съемной однокомнатной квартиры на другом конце города показалась вечностью. Алина смотрела в окно на мелькающие дома и не могла поверить в реальность происходящего. Еще вчера мать плакала от счастья на ее свадьбе, поправляла ей фату и шептала, как она ее любит. А сегодня — вычеркнула из своей жизни. За что? За то, что она посмела полюбить не того, кого одобрила мама?
Их новая квартира, которую они с такой любовью обставляли последние недели, показалась чужой и неуютной. Максим занес сумки, заварил чай.
— Послушай, — сказал он, садясь напротив Алины за маленький кухонный стол. — Я понимаю, как тебе сейчас тяжело. Но я уверен, что это ошибка. Она погорячилась. Пройдет день-два, она успокоится, и вы помиритесь.
— Ты ее не знаешь, — покачала головой Алина. — Если она что-то решила, ее не переубедить. Она очень упрямая.
— Но не настолько же! — воскликнул Максим. — Вышвырнуть единственную дочь из жизни из-за… из-за меня?
— Дело не в тебе, — тихо сказала Алина, хотя сама в это не верила. — Дело в ее принципах. Она всегда говорила, что семья — это главное. А ты, по ее мнению, не семья. У тебя ее нет.
Максим помрачнел. Тема его сиротства всегда была для него больной. Он никогда не знал своих родителей и всю жизнь старался доказать миру, что он не хуже других. И вот теперь его прошлое, которое он не выбирал, рушило семью его любимой женщины.
Весь следующий день Алина как на иголках ждала звонка. Она то и дело проверяла телефон, но экран оставался темным. К вечеру она не выдержала и набрала номер матери сама. Длинные, безразличные гудки. Абонент не отвечал. Она пробовала снова и снова — тот же результат.
— Она меня заблокировала, — прошептала Алина, уронив телефон на диван.
— Может, просто не хочет говорить сейчас, — попытался успокоить ее Максим. — Давай подождем до завтра.
Но и завтра ничего не изменилось. И послезавтра. Алина звонила с телефона Максима, с рабочего — гудки шли, но трубку никто не брал. Отчаяние начало сменяться тихой паникой. Неужели это всерьез?
— Я поеду к ней, — решила Алина на четвертый день. — Я не могу так. Мне нужно посмотреть ей в глаза.
— Я с тобой, — тут же отозвался Максим.
— Нет, — твердо сказала она. — Я поеду одна. Если она увидит тебя, она и дверь не откроет.
Старый дворик встретил ее знакомым запахом цветущей сирени и скрипом качелей. Вот ее подъезд, ее окна на третьем этаже. В окне кухни горел свет. Значит, она дома. Сердце Алины забилось так сильно, что стало трудно дышать. Она нажала на кнопку домофона. Тишина. Нажала еще раз, дольше.
— Кто? — раздался наконец в динамике до боли знакомый голос.
— Мама, это я, Алина. Открой, пожалуйста. Нам нужно поговорить.
— Нам не о чем говорить, — ледяным тоном ответил голос. — Уходи.
— Мама, прошу тебя! Я не уйду, пока ты не откроешь!
В ответ — молчание. Алина стояла под дверью, умоляя, плача, но динамик молчал. Соседка, баба Валя, вышедшая выносить мусор, с сочувствием посмотрела на нее.
— Что, дочка, не пускает? Ох, горе-то какое. Тамарка совсем с ума сошла. Третий день из дома не выходит, шторы задернула. Я к ней стучалась, спрашивала, не случилось ли чего, так она и мне не открыла.
— Баба Валь, вы не знаете, что произошло? — с надеждой спросила Алина.
— Да кто ж ее знает, — вздохнула старушка. — Она ж у нас дама с характером. Только и слышала от нее перед твоей свадьбой, что зять-то твой ей не по нраву. Говорила, сирота он, а от таких добра не жди. Мол, нет у них корней, нет понятия о семье. Странная она. Мой-то покойный Петр тоже из детдома был, а прожили душа в душу сорок лет. Не в этом дело, ох, не в этом.
Слова соседки только подтвердили догадки Алины. Она вернулась домой совершенно разбитая. Максим встретил ее у порога, обнял, усадил на диван, укрыл пледом.
— Ну что?
— Она не открыла. Сказала, чтобы я уходила. Максим, я не понимаю. Я просто не понимаю, почему она так поступает! Это какая-то дикая, иррациональная ненависть к твоему прошлому.
— Может, у нее был какой-то негативный опыт? — предположил он. — Может, кто-то из ее знакомых пострадал от такого же… человека без прошлого?
Алина задумалась. Она перебирала в памяти маминых подруг, родственников, но не могла вспомнить ни одной подобной истории. Мать всегда была окружена людьми из «проверенных», «полных» семей. Она панически боялась любого отклонения от своей идеальной картины мира. Отец Алины, покойный Андрей Николаевич, был сыном профессора, человеком с безупречной репутацией. Мама всегда этим очень гордилась.
Дни складывались в недели. Медовый месяц, который они планировали провести на море, был отравлен этой ситуацией. Алина похудела, осунулась, часто плакала по ночам. Максим, как мог, поддерживал ее, но и сам чувствовал себя виноватым, хотя и понимал абсурдность этого чувства.
Однажды вечером, разбирая старые коробки, перевезенные из родительского дома, Алина наткнулась на связку своих детских рисунков. Перебирая их, она вдруг вспомнила одну деталь. В маминой спальне, в комоде, всегда лежала небольшая деревянная шкатулка. Алина в детстве несколько раз пыталась ее открыть, но шкатулка была заперта на крошечный ключик, а мать строго-настрого запрещала ее трогать. «Там ничего интересного, — говорила она, — просто старые бумаги». Алина давно забыла про эту шкатулку, но сейчас почему-то вспомнила о ней с какой-то необъяснимой тревогой.
Внезапно в ее голове созрел план. Отчаянный и, возможно, глупый. В сумке, в потайном кармашке, у нее с незапамятных времен лежал запасной ключ от маминой квартиры. Она сделала его еще в институте на случай, если потеряет свой. Мать об этом не знала.
— Куда ты? — спросил Максим, увидев, что она одевается.
— Мне нужно кое-что проверить, — уклончиво ответила она. — Я скоро вернусь.
Она знала график матери. По средам Тамара Петровна ходила на рынок, и ее не было дома минимум два часа. Подъехав к дому, Алина убедилась, что оконные шторы по-прежнему задернуты, и быстро юркнула в подъезд. Ключ с трудом, но провернулся в замке. Дверь открылась.
В квартире пахло лекарствами и пылью. Непривычный беспорядок резал глаз. На кухне в раковине стояла немытая посуда, на столе — крошки. Это было так не похоже на ее мать, помешанную на чистоте. Сердце Алины сжалось от жалости и страха.
Она прошла в спальню. Комод стоял на своем месте. Верхний ящик. Алина потянула ручку. Он был не заперт. Внутри, под стопкой белья, лежала та самая шкатулка. Сердце бешено колотилось. Она потрясла ее — внутри что-то перекатилось. Шкатулка была заперта. Алина в отчаянии огляделась. Где мог быть ключ? Она начала методично осматривать ящики комода, тумбочки. В одной из них, под старой записной книжкой, она нашла его. Маленький, потемневший от времени ключик.
Дрожащими руками она вставила его в замочную скважину. Щелчок показался оглушительным в звенящей тишине. Алина открыла крышку.
Внутри лежала пачка пожелтевших писем, перевязанных выцветшей лентой, и одна-единственная фотография. На черно-белом снимке была ее мать, совсем юная, лет восемнадцати, смеющаяся и счастливая. А рядом с ней стоял молодой человек в простой рубашке, обнимавший ее за плечи. Он не был похож на ее отца. Совсем. У него были темные вьющиеся волосы и открытая, немного мальчишеская улыбка.
Алина развязала ленту и взяла верхнее письмо. Почерк был мужской, размашистый.
«Тамарочка, любимая моя, — прочитала она. — Если ты читаешь это, значит, меня уже нет в городе. Прости, что не смог сказать тебе все в лицо. Не хватило духу. Я люблю тебя больше жизни, ты это знаешь. Но я не могу дать тебе то, чего ты заслуживаешь. Я сирота, гол как сокол. У меня за душой ни гроша, ни родни, ни будущего. А ты — принцесса. Тебе нужен совсем другой человек, который сможет обеспечить тебя, дать тебе семью, положение. Я не хочу ломать тебе жизнь. Я уезжаю на Север, на заработки. Может, когда-нибудь стану человеком. Не ищи меня, прошу. Забудь. Будь счастлива. Твой Миша».
Алина опустила письмо. Все встало на свои места. Эта иррациональная ненависть, этот страх, эти слова о «корнях» и «перекати-поле». Ее мать когда-то любила такого же парня, как Максим. И он ее бросил. Он решил за нее, что ей будет лучше без него. И она, видимо, всю жизнь несла в себе эту боль и обиду, этот страх повторения.
Она услышала, как в замке поворачивается ключ. Мать вернулась раньше. Алина замерла со шкатулкой в руках.
Тамара Петровна вошла в комнату и остановилась на пороге. Ее взгляд упал на дочь, на открытую шкатулку в ее руках. Лицо матери стало белым как полотно.
— Что ты сделала? — прошептала она. — Я же запретила…
— Я все знаю, мама, — тихо сказала Алина, вставая. — Я знаю про Мишу.
Имя, как спусковой крючок, сорвало с Тамары Петровны маску ледяного безразличия. Она закрыла лицо руками и зарыдала. Глухо, надрывно, так, как плачут от застарелой, невысказанной боли. Алина подошла и осторожно обняла ее за плечи. Мать не оттолкнула ее.
— Он бросил меня, — сквозь рыдания говорила она. — Сказал, что я достойна лучшего. А я никого, кроме него, не хотела! Я его ждала, верила, что вернется. А потом встретила твоего отца. Он был хороший, надежный, правильный. Я вышла замуж, родила тебя, старалась быть хорошей женой и матерью. Я похоронила Мишу глубоко в сердце, заперла на ключ. Я думала, что все прошло.
Она подняла на Алину заплаканные глаза, в которых смешались гнев и отчаяние.
— А потом ты привела своего Максима. И я как будто снова увидела Мишу. Та же улыбка, тот же взгляд, та же история про детский дом. И я поняла, что история повторяется! Он так же вскружит тебе голову, а потом решит, что ты достойна лучшего, и исчезнет! Я не хочу, чтобы ты прошла через то же, что и я! Я не переживу этого!
— Мама, — твердо сказала Алина, глядя ей в глаза. — Максим — это не Миша. А я — это не ты. Сейчас другое время. И мы другие. Максим никогда меня не бросит, потому что мы команда. Мы все решаем вместе. И он любит меня не за то, что я «принцесса», а за то, какая я есть. Так же, как и я его.
Она взяла руки матери в свои.
— Ты не защищала меня, мама. Ты наказывала меня за свои собственные страхи. Ты пыталась заставить меня прожить жизнь по твоему сценарию, чтобы исправить твои ошибки. Но это моя жизнь. И я выбираю Максима.
Тамара Петровна молчала, только плечи ее вздрагивали. Она смотрела на дочь так, будто видела ее впервые. Не маленькую девочку, которую нужно оберегать, а взрослую женщину, знающую, чего она хочет.
— Я понимаю твою боль, — продолжила Алина мягче. — Но ты не можешь прятать ее за гневом и отгораживаться от единственного человека, который тебя любит. Я твоя дочь. И я никуда не денусь.
Она еще раз крепко обняла мать, положила письма и фотографию обратно в шкатулку и закрыла ее. Ключик оставила на комоде.
— Я пойду, — сказала она. — Максим ждет. Позвони мне, когда будешь готова. Просто поговорить.
Алина вышла из квартиры, не оборачиваясь. Она не знала, позвонит ли мать. Она не знала, сможет ли Тамара Петровна когда-нибудь принять ее выбор и переступить через свою боль. Но сейчас, идя по улице к своей новой жизни, к своему мужу, она впервые за последние недели чувствовала не отчаяние, а легкую, светлую надежду. Она сделала свой выбор. И какой бы ни была реакция матери, она знала, что поступила правильно. Впереди у них с Максимом была целая жизнь, чтобы построить то самое «гнездо», о котором так мечтала ее мама. Свое собственное. Крепкое и счастливое.