У меня есть одна знакомая, назовём её Настя. Женщина спокойная, умная, с чувством юмора и, что самое важное, с безупречным вкусом. Она никогда не кичилась деньгами, но любила необычные вещи — такие, которые невозможно найти в торговом центре между полками с «распродажей -70%».
Её муж однажды подарил ей витражную шляпу. Не простую, а сделанную вручную по индивидуальному эскизу. С тонкой оправой, вставками из цветного стекла, которые на солнце отливали красным, синим и золотым. Настя сама шутила: «В ней я не женщина — в ней я собор Парижской Богоматери».
Шляпа была её гордостью, реликвией и чуть ли не символом отношений. Она носила её редко, но каждый раз чувствовала себя героиней.
И вот в начале лета друзья позвали Настю с мужем на дачу. «Будет шашлык, вино, песни под гитару», — обещали они. Компания собралась приличная: взрослые люди 25–35 лет, половина уже с детьми, половина ещё держится в бездетном окопе. Атмосфера — как в старом фильме: на столе пластиковые тарелки, на мангале шкворчит мясо, в колонке играет «Сплин».
Настя приехала в той самой шляпе. И все ахнули.
— Боже, Настя, да ты как царица, — сказала подруга Марина.
— Это что, на голове антиквариат? — хмыкнул кто-то из мужчин.
— Нет, это произведение искусства, — гордо пояснила Настя.
И тут на сцену вышла дочка Лены. Девочка лет пяти-шести, с косичками и глазами-бусинами. Увидела шляпу — и загорелась.
— Тётя Настя, дай! Дай померить!
Настя не была тираном. Дала. Девочка надела шляпу и, надо признать, выглядела забавно: маленькая голова в огромной сияющей короне. Все засмеялись, кто-то достал телефон, щёлкнули пару фото.
Но поднялся ветер, и шляпа стала слетать. Настя забеспокоилась: стекло хрупкое, вставки тяжёлые. Сняла её с девочки и отнесла в дом. Поднялась в комнату, где они с мужем должны были ночевать, и аккуратно поставила шляпу на верхнюю полку шкафа. «Там её никто не тронет», — подумала она.
Вернулась во двор. Мясо жарилось, пиво лилось, дети носились, взрослые обсуждали ипотеку и цены на бензин. Всё шло как обычно.
И вдруг Настя заметила: к Лене подбегает её сын и протягивает матери блестящий кусок.
— Мам, смотри, какое красивое стеклышко!
Настя узнала его сразу. Это был один из витражей её шляпы. Сердце ухнуло вниз. Она кинулась в дом.
Там её ждала картина, от которой хотелось выть. Шляпа лежала на полу, разодранная, с вырванными вставками. Стекло валялось вокруг, ткань была измята, форма нарушена. Это было похоже на убийство.
Настя, держа в руках остатки, вышла к друзьям.
— Ребята, кто-нибудь видел мою шляпу? Она лежала в шкафу.
И тут Лена, смеясь, как будто речь шла о пустяке, сказала:
— Ахах, да, это я зашла к вам в комнату! Дочка просила, ну я и нашла её. Дети уже, наверное, устроили ей весёлую жизнь.
Компания заржала. Настя молчала, а потом холодно произнесла:
— Лена. Твоя дочь её уничтожила. Я хочу компенсацию.
Все замолчали.
— Компенсацию? — переспросила Лена. — Ты серьёзно?
— Серьёзнее некуда. Эта шляпа стоила 17 тысяч плюс доставка. Итого восемнадцать.
У Лены вытянулось лицо.
— Ты что, издеваешься?! Восемнадцать тысяч за тряпку? Да у меня вся зарплата меньше!
— Это не тряпка, а ручная работа, — отрезала Настя. — И ты взяла её без спроса.
— Да ты ненормальная! — завизжала Лена. — Я мать-одиночка! У меня дети! Я что, должна из-за твоих хотелок в долгах сидеть?
Тут встряли остальные.
— Ну правда, Настя, — сказал один из мужчин, — может, не стоит так остро? Ну ребёнок поиграл, ну случайность.
— Настя, — добавила другая подруга, — ты же бездетная, тебе не понять. Но у детей бывает всякое. Ну зачем из-за этого скандалить?
Настя кипела.
— То есть я виновата в том, что у меня нет детей? Это индульгенция на кражу и порчу вещей?
Лена закричала уже истерично:
— Я НЕ СОБИРАЮСЬ платить за твои понты! Купишь себе новую и радуйся!
Настя посмотрела на мужа, надеясь на поддержку. А он сказал тихо:
— Ну ладно, не переживай. Купим другую. Зачем тебе эти нервы?
Это стало последней каплей. Настя почувствовала себя преданной. Она взяла осколки шляпы, сложила их в пакет и вышла к машине. Вся компания осталась за её спиной — кто-то осуждал, кто-то хихикал, кто-то делал вид, что ничего не произошло.
В дороге Настя смотрела на блестящие куски стекла. Они отливали красным и синим даже в темноте. Ей казалось, что это не осколки шляпы, а осколки её доверия. Ведь шляпу сломали не дети. Её сломали взрослые — своим равнодушием, своей «ну и что», своим смехом.
И вот вопрос к вам, читатели.
Правильно ли поступила Настя, требуя компенсацию за испорченную вещь? Или должна была «понять и простить» ради всеобщего мира — как того хотела мама ребенка и вся компания?