Цена хлеба
В тихом районе на окраине города, где асфальт потрескался, а фонари горят лишь изредка, жила Анна Петровна — вдова, бывшая учительница литературы, а ныне пенсионерка с пенсией, едва превышающей прожиточный минимум.
Каждое утро она ходила в магазин «у дома» не столько за покупками, сколько за разговором и надеждой, что цены не вырастут.
Сегодня, как и всегда, у прилавка её ждала соседка Валентина Ивановна с сумкой из-под сахара и тревожным взглядом.
— Опять молоко подорожало, — прошептала она, словно делясь секретом. — Вчера — 78 рублей, сегодня — 86. Куда катимся, Ань?
Анна Петровна молча кивнула, глядя на ценник с хлебом. «Батон — 59 рубля». В прошлом месяце было 40. Она вспомнила, как в 90-е годы считала копейки на хлеб и молоко и думала, что хуже уже не будет. А теперь, в 2026-м, история повторяется — только тише, изощрённее, без громких слов.
— Я боюсь не смерти, Валя, — тихо сказала она, — а, смогу ли купить лекарства или внучке хватит ли денег на проезд в школу.
Инфляция — это не цифры в новостях, а то когда сидишь в квартире в тёплом пальто, потому что боишься включить батареи, опасаясь накрутки счетчика.
Из-за прилавка на них с сочувствием посмотрела молодая продавщица Маша.
— Бабуля, я тебе вчера оставила гречку по старой цене, — сказала она. — Но директор сегодня ругался: «Если не поднимем цены, закроемся». Всё дорожает — и свет, и аренда…
— А кто виноват? — вздохнула Валентина Ивановна. — Говорят, война, санкции… Но ведь мы-то ни в чём не виноваты. Мы всю жизнь работали, детей растили, страну строили. А теперь — как будто нам не место в этой стране.
Анна Петровна вспомнила, как в юности читала своим ученикам «Мёртвые души» — тогда Гоголь смеялся над абсурдом. А теперь абсурд стал бытом: пенсия растёт на 5%, а колбаса — на 30. И никто не смеётся.
Вернувшись домой, она достала старую тетрадь, в которую годами записывала расходы: «1998 — хлеб 3 рубля», «2008 — молоко 22 рубля», «2024 — батон 52 рубля». Цифры росли быстрее, чем её внуки. А пенсия — медленнее всего.
Вечером зазвонил телефон
Это звонит внучка Лиза и говорит :
— Бабуль, я в университете, можно мне завтра 300 рублей на обед?
Анна Петровна замялась. В кошельке оставалось 412.
— Конечно, родная, — мягко сказала она. — Она не сказала, что каша — из последней упаковки и что завтра, возможно, придётся обойтись чаем. Не сказала, что боится. Потому что бабушки не имеют права бояться — они должны быть опорой.
Но в ту ночь, лёжа в тишине, думала: «Самый страшный враг сегодня — в ценнике на хлеб. Инфляция — это война, которую никто не объявляет, но в которой старики проигрывают каждый день.
... Поймут ли нынешние пенсионеры — те, кому повезло родиться позже, чьи трудовые годы пришлись на времена, когда уже существовала накопительная система, когда зарплаты хоть как-то индексировались, — поймут ли они тех, кто вышел на заслуженный отдых с пенсией в 12–14 тысяч рублей? Тех, кто начал работать в 16 лет на заводе, в колхозе, в школе — без перерывов, без «серых» схем, честно отдавая стране лучшие годы, а теперь вынужден выбирать: лекарства или хлеб?
Анна Петровна знала таких людей
Соседка Зоя Семёновна, бывшая ткачиха, получала 11 800 рублей. У неё диабет, нужны тест-полоски, инсулин. Но даже на проезд в поликлинику не всегда хватает. «Пойду пешком, — говорит, — зато сэкономлю». А ведь до больницы 40 минут пешком.
Как то раз она зашла в гости к Анне Петровне и за чашкой некрепкого чая сказала:
Раньше я думала:
Главное — честно трудиться, а государство не бросит. А теперь я чувствую себя... лишней. Как будто моя жизнь ничего не стоит.
Многие люди то формации не просят роскоши. Не требуют яхт и вилл. Они мечтают лишь об одном — не бояться завтрашнего дня. Не дрожать, когда звонит телефон из поликлиники. Не прятать глаза, когда в аптеке говорят: «Этот препарат стоит 2500 рублей».
Поход в поликлинику
В один из дней Анне Петровне всё-таки пришлось пойти к врачу — сердце кололо уже неделю.
— медсестра вежливо, но твёрдо сказала: «У нас сейчас не всё бесплатно. Хотите быстрее сделать УЗИ — оплатите. Хотите, чтобы вам сделали укол, — подпишитесь и заплатите 450 рублей за процедуру».
Анна Петровна ушла, не сделав ни того, ни другого. Дома достала старую грелку, положила её на грудь и легла в тишине, слушая, как тикают часы — отсчитывая не время, а последние силы.
Что делать? Куда идти?
- Написать в соцзащиту? Там отвечают шаблонными фразами.
- Пожаловаться депутату? Он приезжает раз в год — сфотографироваться у подъезда.
С каждым изменением ценников с увеличением суммы делает каждый день всё дороже.
Тем временем в новостях говорят о «рекордном росте экономики», о «повышении уровня жизни» Но в этом «уровне» нет места тем, чьи трудовые книжки исписаны до последней строчки, а пенсия меньше стоимости месячного проездного в столице.
Неизвестно, поймут ли их нынешние пенсионеры. Но страшнее всего, что государство, кажется, уже давно перестало слышать. А без слышания нет и справедливости. И тогда даже самый честный труд превращается в пыль на полке забвения.
И остаётся лишь надеяться, что однажды кто-нибудь вспомнит: страна держится не только на цифрах ВВП, но и на тех, кто всю жизнь молча нёс её на своих плечах.
Анна Петровна вздохнула и подумала: Ничего не поделать, придется доживать свой срок как получится. Пенсионеры отработавшие в годы СССР никому не нужны и индивидуально каждого рассматривать никто не станет.
Что думаете вы, уважаемые читатели? Напишите в своих комментариях, как вам удается справляться с резким повышением цен на все при минимальной пенсии.