С каждым шагом к вершине Эверест словно оживал, становясь все более грозным и беспощадным. Его выпады — резкие, яростные, непредсказуемые — учащались с каждым метром.
Казалось, сама гора дышала ненавистью к тем, кто осмелился бросить ей вызов. Опасности росли, как на дрожжах, их концентрация на каждом квадратном метре зашкаливала, переходя все мыслимые и немыслимые пределы.
Но это было только начало. Даже земля под ногами, казавшаяся такой надежной, таила в себе смертельные ловушки. Снег, по которому мы шли, был коварен: то мягкий, как пух, то рыхлый, словно песок. Прорыв сквозь белую пустыню требовал самоотдачи и надрыва, каждое движение — предельной концентрации.
И это еще не самое страшное. Под тонким слоем снега скрывались настоящие бездны — обширные полости, пустоты, разломы и глубины в несколько метров, ощетинившиеся, словно зубы гигантского чудовища, готового сожрать любого, кто оступится.
Переходы между этими трещинами на открытом пространстве были отдельным испытанием. Но даже здесь, где, казалось бы, можно перевести дух, опасность подстерегала на каждом шагу.
Одно неверное движение, одна секунда невнимательности — и ты уже падаешь вниз, в ледяную пустоту. В лучшем случае — это вывих, ушиб или сломанная конечность. В худшем — ты проваливаешься в бездну, исчезая в черной пустоте, из которой нет возврата.
И в тот момент, когда это происходит, ты понимаешь: это может стать концом. Концом твоей экспедиции, твоей мечты, а может и твоей жизни. Даже самая незначительная травма — и ты уже не сможешь идти дальше. Неважно, насколько ты силен, насколько упрям.
На каждом шагу к вершине нужен был не просто глаз да глаз — нужна была абсолютная концентрация, чтобы не сорваться, не потерять контроль и не оказаться у разбитого корыта, с пустыми руками и несбывшимися мечтами.
Даже на тех участках, которые казались легкими, где, казалось бы, ничто не предвещало беды, таилась опасность. Один неверный шаг — и ты уже в ловушке. Но я знал: главное — не терять самообладания. Держать себя в руках, даже когда кажется, что все вокруг рушится.
Меня, к счастью, миновала эта «чаша». Ледопад, с его коварными, извилистыми и скользкими лабиринтами, всегда покорялся мне. Нуу, почти всегда. Даже на обратном пути, когда я уже спускался с побежденного Эвереста, мчась вниз на всех парах, он не стал мне серьезной преградой.
Хотя, признаюсь, иногда он вгонял меня в легкий ступор. Сердце замирало, когда я шагал по ледяным мостам над бездонными трещинами или карабкался вверх по торосистым ледяным столбам. В такие моменты дыхание сбивалось, а в голове звучал только один вопрос: «А что, если...?».
И когда этого совсем не ждешь — оно настигает. Странным образом обрушивается всей лавиной неприятностей, скопом, без предупреждения, просто сбивая тебя с ног. Так было на одном из обычных переходов, которые мы проделывали не один раз.
Близилось утро, но предрассветная тьма на ледопаде Кхумба — это не просто отсутствие света. Это густая, почти осязаемая чернота, которая обволакивает тебя, как смола. Воздух звенит от мороза — каждый вдох обжигает легкие, а выдох превращается в клубы пара, тут же замерзающие на подбородке инеевым налетом.
Мы двигались цепочкой, пристегнутые к веревке, словно марионетки, повинующиеся одной невидимой нити. Лед под ногами поскрипывал, будто шептал сквозь стиснутые зубы: «Я не вечен, человек. Оступишься — и я разожму пальцы». Фонарь выхватывал из темноты причудливые изваяния — сераки, похожие на застывших исполинов, занесших ледяные кулаки над нашими головами.
«Еще немного — и выходим на плато!» — донесся сквозь вой ветра голос Пембы, нашего шерпы. Но его слова тут же унесло в белую мглу.
Я шел шестым в связке — последним, ощущая, как пот леденеет на спине тонкой, хрупкой коркой. Внезапно Георг — один из наших — резко замер. Его голос, обычно спокойный, теперь звучал сдавленно:
— Черт! *Фирн! Мы идем по гребенке фирна. Назад, сейчас же!
Инстинкт сжал тело пружиной — я отпрянул в сторону и в тот же миг... Под правой ногой раздался легкий хруст, едва уловимый, как звук ломающегося печенья. Но за этим щелчком последовало жуткое шипение: снег подо мной вдруг задышал, заплыл вниз, увлекая за собой щебень и крупинки льда.
— Что за...
Земля ушла из-под ног. Мгновение пустоты. Неужели?.. Провал.
— А-а-аргх! — мой крик эхом разнесся по ледяному каньону.
Мир свернулся, исказился, искривился, взорвался бешеным вихрем: снежная пыль, хрустальные осколки наста, собственный перекошенный крик. Где верх? Где дно?
— Связка! Держим! — прорвался сверху чей-то голос, но его тут же съел грохот обвала.
Я падал, кувыркаясь в ледяной шахте, ударяясь о выступы, чувствуя, как лед бьет по плечам, а рюкзак по ребрам. Зубы щелкнули. И во рту вдруг стало тепло и солено.
БАХ! Резкая боль в боку — я застрял в расщелине, как пробка в бутылке. Ноги болтались в пустоте, где-то внизу слышался зловещий шум — то ли ветер, то ли подземный поток. Лед сжимал грудную клетку, выжимая воздух. Сердце билось в панике, словно пыталось выпрыгнуть через горло. Руки скользили по гладким стенкам — не за что ухватиться!
Вверху, сквозь узкий просвет, виднелся бледный рассвет — такой близкий и такой недостижимый. Вот и все. Кончаюсь здесь, во льдах, как десятки тех, чьи тела так и не нашли...
— Живой?! — донесся сверху голос Пасанга.
— Да... Но ненадолго! — попытался пошутить я, но голос запинался.
Сверху посыпался снег — кто-то осторожно выглядывал:
— Вижу его! Глубина метров пятнадцать!
— Не дергайся, Максима! — это был наш гид Таманг, его лицо перекосило от напряжения. — Если порвется веревка...
— Готовься! Тянем на три!
— Раз! — веревка натянулась, как струна.
— Два! — лед вокруг затрещал.
— Три!
Резкий рывок — и я снова начал скользить вниз! Страховочные стропы впивались в бедра, выворачивая суставы.
— Стой! Стой! — мой крик сорвался в истеричный визг.
Где-то сверху донесся ответ:
— Держим!
Я замер в пустоте, чувствуя, как кровь яростно колотит в висках, а пальцы немеют от смертельного хвата за веревку.
— Новый план! — кричал гид. — Макс, попробуй найти опору для ног!
Я бешено забил ногами по ледяному монолиту, словно пытаясь проломить его.
— Есть! — выдохнул. — Крошечный выступ!
— Так! Теперь плавно...
Рывок. Меня швырнуло вверх, будто взрывной волной. Кошки скользили по льду, высекая скудные искры, но не цеплялись, не спасали. Ледяная крупа забивалась за воротник, пускала ледяные корни в кожу, жгла, как сотня раскаленных игл. Время замедлилось, растянув падение в бесконечное падение — и вдруг… чья-то железная хватка впилась в рюкзак.
— Тащи его! Впряглись! Еще немного! Давай!
Я вылетел наверх, как выброшенный штормом труп. Валялся на снегу, бездушный, пустой, лишь глотки воздуха рвались из легких — дикие, ненасытные. Небо над головой пылало прозрачной синевой. А ледопад Кхумба стоял, как тысячу лет назад — бесстрастный, равнодушный, будто никакого падения и не было.
— Ну и приключение, а? — Таманг хрипло рассмеялся, но его смех был больше похож на стон. Глаза, широко раскрытые, выдавали животный ужас.
Я не мог ответить. Горло сжалось, легкие горели. Я только судорожно глотал воздух, чувствуя сбой. Тик. Системную ошибку плоти от кончиков пальцев до самых зубов.
— В следующий раз... может... пойдем в кино? — наконец выдавил я.
Над ледопадом Кхумба разнесся наш нервный смех. Но я-то знал — смеялись мы от страха. От осознания, что смерть буквально поцеловала нас в губы. И самое страшное — она может вернуться.
Но потом — о чудо! — все пошло как по маслу. Каждое новое препятствие не пугало, а заводило, бодрило, разжигало азарт. Даже устрашавшая поначалу своей непредсказуемостью Лхо Ла (6000 м) на горизонте развеяла все страхи. Адреналин в крови, огонь в жилах — я чувствовал себя по-настоящему живым. И шел вперед: без остановок, без поблажек, без права на слабость...
Узнать продолжение истории, здесь на Литрес
*Фирн — плотно слежавшийся, зернистый и частично перекристаллизованный, обычно многолетний снег, точнее — промежуточная стадия между снегом и глетчерным льдом
#горы #альпинизм #Кхумбу #Эверест #ледник #восхождение #ледопад