— Квартиру перепишешь Артёму и машину ему отдашь, — произнесла мать, так сильно сжимая в ладонях чашку с остывшим чаем, что побелели пальцы.
Слова повисли в воздухе, будто тяжёлый дым. На кухне стало душно, хотя форточка была настежь открыта и ветер колыхал занавеску. Но ни одного глотка свежести я не чувствовал. Я сидел напротив, вглядывался в её лицо — родное и вдруг совсем чужое.
— Что? — переспросил я, хотя каждое слово услышал отчётливо.
— Алексей, не делай вид, — она резко поставила чашку на стол. — Ты понял всё правильно. Квартира, что досталась тебе от деда Виктора, должна перейти к Артёму. И машину тоже ему отдай. Он куда больше нуждается.
Кровь ударила в лицо, сердце застучало в горле.
— Мам, ты серьёзно? Это дед так решил. Он мне её оставил.
— У брата семья, двое детей, а он без работы, — холодно отрезала Надежда Ивановна. — А у тебя что? Ни жены, ни детей. Живёшь один, как затворник. Машина стоит без дела, квартиру сдаёшь. Тебе деньги дороже брата?
Внутри всё закипело. Перед глазами всплыли воспоминания.
Шершавые руки деда, когда он брал меня за ладони. Его негромкий голос, рассказывающий про фронт. Его взгляд — мягкий, но настороженный, когда рядом был Артём. Старшему внуку было не до дедовских историй: у него всегда находились дела поважнее.
— Мам, а вспомни, кто возил деда по больницам, когда он болел? — спросил я, стараясь говорить спокойно. — Где был Артём тогда?
— У него только ребёнок родился, он был занят, — вскинула подбородок мать.
— А я, значит, не был? — сжал кулаки я. — Учился на последнем курсе, писал диплом, ночами подрабатывал. Но и деда не бросил.
Её глаза сузились.
— Ты был у него любимчиком. Он тебя баловал.
Я откинулся на спинку стула, тяжело выдохнув. За окном кто-то жарил мясо — запах тянулся в форточку и вперемешку с ароматом остывающих маминых пирожков казался издёвкой.
— Мам, ты помнишь, как Артём просил у меня деньги на машину? Я дал. А потом на ремонт квартиры — тоже дал. Разве я когда-нибудь отказывал?
— Это другое, — отмахнулась она. — То мелочи. А сейчас речь о настоящей помощи.
В подъезде хлопнула дверь, послышались шаги. Я знал, кто это. Лицо матери сразу посветлело, морщины разгладились.
Дверь распахнулась, и в кухню вошёл Артём — высокий, уверенный, с той самой фирменной улыбкой, которой он когда-то очаровывал соседских девчонок.
— О, Лёха уже тут! — он хлопнул меня по плечу, словно я был подростком. — Ну что, братец, как жизнь?
Я кивнул, не находя слов. В горле пересохло.
— Мам, закинь стиралку, а? — он привычно открыл холодильник, достал пиво. — Оксана опять сумку с бельём прислала, у них машинка барахлит.
Я смотрел на него и понимал: когда-то мы вместе строили шалаши в лесу, бегали во дворе. А потом он шагнул в старшую школу — и я словно перестал для него существовать.
— Мы тут как раз о квартире говорили, — заметила мать, и её голос сделался мягким, почти ласковым. — О дедушкиной квартире.
Артём замер с открытой бутылкой в руке. Его взгляд скользнул на меня.
— Вот оно что, — протянул он и сделал глоток. — Ну и что говорит Лёха?
— Говорю, что квартира — моя, — ответил я твёрдо. — Виктор Петрович завещал её мне. Точка.
Артём поставил бутылку на стол, уселся развалившись и тут же закинул ногу на ногу. Он всегда занимал пространство так, будто ему принадлежало всё вокруг.
— Лёх, ну ты же понимаешь, что у меня сейчас полоса чёрная. Работы нет, Оксана с ребёнком дома, второй в саду. Ипотека висит, кредиты душат. Мне сейчас эта квартира — спасение.
— А я при чём? — я не выдержал. — Я её не с неба получил. Я ухаживал за дедом, я вкладывался в ремонт. Машину купил на свои деньги. С чего я должен всё отдать?
— Да не отдать, а поделиться, — Артём натянуто улыбнулся. — Мы же семья, брат.
— Семья... — эхом повторил я. — Знаешь, что дед говорил? «Семья — это не те, кто носит твою фамилию, а те, кто рядом, когда ты падаешь».
Мать вскочила. Лицо её налилось краской.
— Как ты смеешь! Артём всю жизнь о тебе заботился!
Я рассмеялся — горько и громко:
— Когда, мам? Когда меня в седьмом классе избили старшеклассники, а он отвернулся? Или когда мой первый телефон пропал, а потом появился у перекупщика — потому что Артём продал его ради приставки?
— Детские шалости, — отмахнулась она. — Нельзя быть таким мстительным.
Внутри у меня что-то щёлкнуло.
— Это не про прошлое, мама. Это про настоящее. Ничего не изменилось. Артём как считал, что мир крутится вокруг него, так и считает.
Брат медленно поднялся, нависая надо мной. Его взгляд стал тяжёлым, в нём мелькнула угроза.
— Смотри-ка, заговорил, Лёха. Ты один, без семьи, без детей. Живёшь для себя. А у меня дети! Они должны расти в нищете, пока ты копишь на новую машину?
Я тоже поднялся, чувствуя, как во мне поднимается волна, которую я годами глушил.
— В нищете? Да у вашей Оксаны три шубы! Ты каждый год новый айфон покупаешь! Турция, Египет... Это и есть нищета? А как только деньги заканчиваются — ты идёшь не к тестю с дачей, не к дружкам-бизнесменам, с которыми пьёшь по выходным, а ко мне. Потому что знаешь — я не умею сказать «нет».
Мать побледнела, будто её ударили.
— Алексей! Что ты несёшь?
— Правду, мама! — я почти крикнул. — Я для вас всегда был запасным аэродромом. Стоило кому-то из вас оступиться — звонок Лёше. А когда речь заходила о моих желаниях, о моих проблемах — вы делали вид, что меня нет.
Я глубоко вдохнул. Руки дрожали, но слова вырывались сами.
— Виктор Петрович оставил квартиру мне не из прихоти. Он знал: Артём её спустит при первой же трудности. А для меня это память о нём. Дом, в котором меня действительно любили.
Повисла тишина. Только за окном слышалось пение птиц и шум двора. В кухне же — пустота.
Артём смотрел на меня, как будто видел впервые. Мать опустила плечи, будто сдулась.
— Мне пора, — сказал я тихо и поднялся. — Передавай привет Оксане и детям.
Я вышел в коридор, захлопнул за собой дверь и пошёл вниз по лестнице, где каждый скрип знаком с детства. Сердце билось в груди гулким молотом.
Я вышел из подъезда, сел в машину и захлопнул дверь, будто отрезал прошлое. Сердце колотилось так, что отдавалось в висках. Мысли путались, слова, которые не сказал, давили на грудь.
Телефон завибрировал. Сообщение от матери:
«Прости. Нам нужно поговорить».
Я положил его на сиденье и завёл двигатель. Сегодня я не мог — слишком много обид и горечи. Разговоры будут, но не сейчас.
Я выехал со двора и направился куда глаза глядят. Город проплывал мимо знакомыми улицами, но казался новым — как будто я смотрел на него другими глазами.
За поворотом мелькнул парк, тот самый, куда дед Виктор часто водил меня в детстве. «Остановись здесь, Лёха», — будто его голос прозвучал у меня в голове. Я припарковался и вышел.
Вечерний воздух был прохладным, свежим. На аллеях гуляли семьи, смеялись дети, старики обсуждали новости. Я дошёл до скамейки, на которой мы с дедом когда-то сидели после прогулок. Именно здесь он сказал мне:
«Знаешь, Лёша, счастье не в том, что у тебя есть. А в том, видят ли в тебе близкие настоящего тебя. И принимают ли».
Телефон снова зазвонил. На экране — имя Артёма. Я сбросил вызов. Через минуту пришло сообщение:
«Перезвони. Нужно поговорить. Это важно».
Я уставился на экран и закрыл глаза. В памяти всплыл последний наш разговор с дедом в больнице, за неделю до его смерти. Он был слаб, кожа пожелтела, но глаза оставались ясными.
— Лёша, квартира будет твоя, — говорил он с трудом, но уверенно. — Не потому, что я тебя больше люблю… хотя и это правда, — он слабо улыбнулся. — А потому что ты никогда ничего не просил. Ты приходил просто так. Ты был рядом.
Я глубоко вдохнул, открывая глаза. Солнце уже садилось, в парке зажигались фонари.
В этот момент телефон снова завибрировал. На экране высветилось: «Лилия». Я замер. Мы расстались полгода назад, после того, как я в очередной раз отменил поездку ради семейных просьб.
— Лиля? — осторожно ответил я.
— Лёша, привет, — её голос звучал взволнованно. — Мне позвонила твоя мама. Она плакала. Сказала, что ты пропал, не берёшь трубку… Я испугалась. Что случилось?
Я горько усмехнулся:
— Значит, уже и до тебя добрались.
— Не тяни, Лёша. Что у вас произошло?
Я рассказал всё: требование матери отдать квартиру Артёму, обвинения, накопившиеся за годы обиды. Лилия молчала, только изредка вздыхала.
— Вот видишь, — наконец сказала она, — я всегда тебе говорила: ты слишком многое позволяешь им.
— Помню, — кивнул я.
— И помнишь, почему мы расстались?
Я сглотнул.
— Потому что я отменил нашу поездку в Питер, когда маме вдруг понадобились деньги на новый телевизор.
— Не только из-за этого, — тихо ответила она. — А потому что это был десятый раз, когда ты ставил их желания выше наших. И выше себя.
В груди кольнуло. Её слова были болью, но и правдой.
— Я не для упрёков звоню, Лёша, — добавила Лилия мягко. — Просто… я рада, что ты наконец начал ставить границы. Это важно.
— Спасибо, — сказал я искренне. — Мне это сейчас нужно услышать.
Несколько секунд мы молчали, слушая дыхание друг друга в трубке.
— Что теперь будешь делать? — спросила она.
Я посмотрел на розовое небо над парком.
— Дам всем остыть. А потом… придётся разговаривать по-настоящему.
Мы попрощались. Я ещё немного посидел на скамейке, а потом решительно набрал номер матери.
— Лёша? — её голос был охрипшим от слёз. — Сынок, где ты?
— Я в порядке, мам, — ответил я спокойно. — Просто нужно было подумать.
— Я… я так переживаю…
— Мам, давай завтра встретимся. Только мы вдвоём. Без Артёма.
Она помолчала и согласилась:
— Хорошо. Завтра, в два. В кафе у тебя рядом с домом.
— Договорились, — я сделал паузу и тихо добавил: — И, мам… я тебя люблю.
Она всхлипнула:
— И я тебя, сынок.
Я отключился, чувствуя странную лёгкость. Впереди ждал трудный разговор, но впервые за долгое время я знал: он будет честным.
Кафе «Пристань» было маленьким и тихим. Тёплый свет, запах кофе, негромкая музыка — место словно создано для разговоров, которых откладываешь годами. Мама уже сидела у окна. Уставшая, осунувшаяся, но в её взгляде мелькнула та нежность, что я помнил с детства.
— Привет, — я поцеловал её в щёку. — Как ты?
— Здравствуй, сынок, — улыбнулась она блекло. — Давай присядем.
Мы сделали заказ. Несколько минут молчали, словно оба собирались с духом.
— Мам, — начал я первым, — вчера я сказал много жёсткого. Но я не хотел тебя ранить.
Она вздохнула и покачала головой:
— Нет, Лёша. Ты был прав. Я действительно слишком часто защищала Артёма. Он всегда казался мне слабее, нужнее. А ты… ты был надёжный. Я привыкла, что на тебя можно положиться.
— И поэтому всё тяжёлое — на меня? — спросил я тихо.
— Я не задумывалась об этом, — призналась она. — Но, наверное, именно так и вышло. Ты был сильный, ты держал всё на себе. А Артём… всегда выкручивался за чужой счёт.
Я смотрел на неё и впервые видел, что ей тяжело признавать свои ошибки.
— Знаешь, что он сказал после твоего ухода? — вдруг добавила она. — Что подаст в суд. Будет доказывать, что дед был не в своём уме, когда писал завещание.
Я похолодел.
— И что ты ответила?
— Сказала, что если он так сделает — я перестану считать его сыном, — её голос дрогнул. — Потому что твой дед Виктор был в здравом уме и имел право решать сам.
Я смотрел на неё, не веря своим ушам.
— Мам… ты впервые за все эти годы встала на мою сторону.
— Не на твою, Лёша, — она сжала мою ладонь. — На сторону правды. И, может быть, впервые перестала врать самой себе.
Официант принёс чай и кофе. Мы молча сделали пару глотков.
— Я поговорила сегодня с Оксаной, — сказала мама, будто между прочим. — Оказалось, Артём вовсе не потерял работу. Просто уволился сам — поспешил, потому что через пару месяцев обещали место с большей зарплатой. А пока… решил дотянуть за чужой счёт.
Я только покачал головой. Это было так в его стиле — делать резкие шаги, а потом искать, кто прикроет последствия.
— И что теперь? — спросил я.
— Не знаю, — ответила она. — Артём злится, трубку не берёт. Но я поняла одно: дальше так нельзя.
— Я помогу ему, — сказал я после паузы. — Но по-своему. Дам денег взаймы на пару месяцев. Пусть справляется. Но квартира и машина останутся моими.
Мама долго смотрела на меня, а потом вдруг улыбнулась сквозь слёзы:
— Ты вылитый дед. Те же глаза, та же твёрдость. Он бы тобой гордился.
Ком встал в горле.
— Я скучаю по нему, — выдохнул я.
— И он по тебе скучал, — сказала она тихо.
Мы ещё немного посидели. Разговор был тяжёлым, но я чувствовал — он нужен. Впервые за много лет между нами появилась честность.
— Лёш, — спросила она, уже на выходе, — может, заедешь вечером к нам? Отец вернулся из командировки. Он тоже соскучился.
— Заеду, — кивнул я. — Только сначала домой.
— Домой… — повторила она, будто проверяя меня.
— В дедову квартиру. В мой дом, — сказал я твёрдо.
Мама кивнула и крепко меня обняла.
На улице было светло и шумно: весна вступала в права. Я шёл к машине и чувствовал лёгкость. Впереди ещё ждали разговоры с Артёмом, возможно, неприятные. Но впервые за долгое время я не боялся.
Телефон пискнул. Сообщение от Лилии:
«Как прошло?»
Я остановился, подумал и набрал:
«Лучше, чем ожидал. Может, встретимся в выходные? Просто поговорить».
Ответ пришёл сразу:
«Давай. Я рада за тебя, Лёш».
Я сел за руль, завёл двигатель и посмотрел на дорогу впереди. Она больше не казалась мне чужой или навязанной. Это была моя дорога. И впервые за многие годы я ощущал — еду в сторону своей жизни.