CNN | США
Дональд Трамп обратился к высшим чинам американской армии на экстренном совещании в Куантико, передает CNN. В своей речи президент США рассказал о завершенных им военных конфликтах и отметил, что страна больше не тратит деньги на боевые действия на Украине, а продает вооружения НАТО по полной и справедливой цене.
Президент США Дональд Трамп обратился с речью к высшим офицерам американской армии на экстренном совещании в Куантико. Далее приводится фрагмент обращения, в котором говорится о стремлении американского президента заканчивать конфликты, а также о ситуации на Украине:
ИноСМИ теперь в MAX! Подписывайтесь на главное международное >>>
Мы очень гордимся нашей армией. В свой первый срок я восстановил вооруженные силы. Это стало одним из величайших достижений. У нас была величайшая экономика в истории, а я построил армию. Это две вещи, о которых я говорю чаще всего. Также я обеспечил нашу безопасность на границах. У нас были очень хорошие границы, никто не проникал в страну из иностранных тюрем и [не было] всего того, что происходило последние четыре года. Я никогда не забуду, что случилось с этой страной за последние четыре года из-за некомпетентности.
"Самое смертоносное оружие". Трамп рассказал, что именно он отправил к побережью России
Нет чести большей, чем служить вашим верховным главнокомандующим. Это великая честь. Я смотрю на вас, просто невероятных людей. Прямо как с кастинга, я бы сказал. Каждому из вас я благодарен за непоколебимую преданность вооруженным силам и стране, которую мы все поклялись защищать. Мы все принесли эту клятву, каждый из нас.
Я в восторге, что нахожусь здесь сегодня утром и обращаюсь к высшему руководству того, что во всем мире снова известно как Военное министерство. Я знаю, Пит об этом говорил. Он произнес отличную речь. Я подумал: "Вот это речь!". Не хочу, чтобы он становился таким уж хорошим. Ненавижу это, знаете, просто ненавижу. Я чуть его не уволил. Я сказал: "Ты не можешь. Я не хочу выступать после этого". Он произнес отличную речь, но говорил о Военном министерстве. Мы сидели там, и я спросил: "Разве раньше оно не называлось Военным министерством?" А он ответил: "Так точно, сэр, его переименовали где-то в начале 50-х".
Итак, мы выиграли Первую мировую войну, выиграли Вторую мировую войну, выиграли все войны между ними и все до них. Мы всегда побеждали, а потом взяли и поддались воукизму. Это, наверное, был как раз первый признак — мы изменили название министерства на "оборону" вместо "войны", так что я спросил: "Что думаешь? Может, вернем старое название? Хорошая идея?" Питу она сразу понравилась. Некоторые задумались, но в конце концов мы это сделали, и, сказать по правде, решение пользуется популярностью. Я думал, оно вызовет ярость у левых. Но они вроде как приняли название. Должен быть с вами честен: с них хватит. Хватит с них Трампа. Они уже столько лет на меня охотятся. И вот мы здесь. Приходите в Белый дом в любое время, когда захотите. Теперь они сдались. Они плохие, среди них много плохих людей, но в целом смена названия весьма популярна, хотя я, признаться, думал, что придется пробивать себе путь силой.
Вернемся же к нашей цели, идентичности и гордости. Вот что означает для нас слово "война", и мы не хотим войн, но должны быть к ним готовы. Так что иногда приходится в них вступать. Я уладил так много войн с тех пор, как пришел к власти. Почти за 9 месяцев я уладил семь конфликтов, причем самый серьезный из них — вчера, хотя я не знаю. Пакистан и Индия — это было очень серьезно. Обе ядерные державы, и я все уладил. Но вчерашнее урегулирование на Ближнем Востоке беспрецедентно для последних трех тысяч лет. Я спросил: "Как долго вы воюете? Три тысячи лет? Долго очень". Но мы, кажется, все уладили. Посмотрим. ХАМАС должен согласиться. И нет, ему придется очень туго, но что поделать. Все арабские государства, мусульманские государства согласились. Израиль согласился. Удивительно. Все взяло и сошлось.
Война — это очень странно, никогда не знаешь, что произойдет на войне. Самый простой конфликт из всех — это путинский. Я сказал, что он никогда бы не начался, будь я президентом, если бы не фальсификация выборов. Будь я президентом, этого конфликта никогда бы не было, ни малейшего шанса, и его ведь не было четыре года в мой первый срок. Я очень хорошо знал Путина и думал, что с урегулированием трудностей не возникнет, потому что я так хорошо его знаю. На деле оно оказалось самым трудным из всех. У нас были некоторые [конфликты], которые считались нерешаемыми, но все они теперь улажены.
Так что если сработает то, что мы сделали вчера на Ближнем Востоке, то урегулировано окажется больше одной войны. Речь о множестве войн, о совокупности. Многие из вас были там в разных качествах, в разных странах. Это большая, огромная территория, и, если все сработает, будет уже больше восьми [завершенных войны]. Я могу засчитать себе за этот один за два или три разрешенных конфликта. И тогда для урегулирования останется только один, который необходимо уладить с президентом Путиным. Зеленский должен инициировать встречу с ним и сделать это. Но единственный способ все провернуть — через силу. То есть будь мы слабы, они бы даже не ответили на мои звонки, но у нас за плечами огромная мощь.
Да, на нашем счету ужасный провал в Афганистане, который, я думаю, и стал причиной, из-за которой начался конфликт на Украине. Он увидел тот ужасный позор Байдена и его некомпетентной команды, и это, полагаю, развязало ему руки. Меня в президентском кресле уже не было, но я смотрел на это и ужасался. Можно сказать, то был самый унизительный день в истории нашей страны. А теперь я вернулся. Вот и все. Мы не допустим, чтобы что-то подобное повторилось, могу вас заверить. Как же это было ужасно, так ужасно!
Вместе мы пробуждаем воинский дух, и это дух, который побеждал и строил эту нацию, начиная с кавалерии, которая покорила Великие равнины, и заканчивая неистовой и неукротимой силой Паттона, Брэдли и великого генерала Дугласа Макартура — все это великие люди. В этом деле мы — команда, и поэтому мое послание к вам весьма простое: я с вами. Я, ваш президент, поддерживаю вас и прикрою на все 100%. Вы никогда не увидите, чтобы я хоть немного дрогнул. Это касается в том числе наших прекрасных полицейских, пожарных, и всех остальных.
В течение следующих нескольких лет мы сделаем наши вооруженные силы сильнее, жестче, быстрее, свирепее и могущественнее, чем когда-либо прежде. Я восстановил наши ядерные силы, как вы, наверное, знаете, и их мы тоже модернизируем, хотя, будем надеяться, нам никогда не придется их использовать. Мы должны на это надеяться, потому что сила такого оружия невероятна. Я кое-что в этом смыслю. Не думаю, что вам подобное показывают. Я бы действительно не хотел, чтобы показывали. Когда видишь результат работы этого оружия, отпадает всякое желание его использовать. Нет, никогда.
Нам недавно немного угрожала Россия. И я отправил к ее берегам подлодку, атомную подлодку, самое смертоносное оружие из когда-либо созданных. Во-первых, ее невозможно обнаружить. По подлодкам мы на 25 лет опережаем Россию и Китай. Россия на втором месте, Китай — на третьем, но на месте они не сидят. Они набирают обороты. Там намного отстают в ядерных технологиях, но через пять лет они нас догонят. И не нужно быть таким уж искусным в ядерном оружии: можно иметь 1/20 от того, что есть сейчас, и все равно нанести ужасающий ущерб.
Я объявил об этом в ответ на его упоминание о ядерном оружии. Один человек из его окружения упомянул слово "ядерное". Я отправил к побережью России одну или две подлодки — не буду говорить о второй. Просто для предосторожности, потому что мы не можем позволить людям разбрасываться словами. Я называю их словами на букву "n". Есть два таких слова ["nuclear" — ядерный, и "n-word" — расистское оскорбление], и использовать ни то, ни другое нельзя. Нельзя. И, честно говоря, если уж дойдет до применения, у нас его больше, чем у кого бы то ни было. Наше оружие лучше и новее. Об этом даже думать не хочется, но раз уж кто-то его упоминает, то готовьтесь принимать в своих водах подлодку. Она просто будет там, нам вряд ли придется ее использовать. Вообще, удивительная штука. Ее невозможно обнаружить. И она полностью наша.
Схлестнулись также Индия и Пакистан. Я позвонил обоим лидерам и применил деловой подход. "Я не буду торговать с двумя крупными ядерными державами". "Нет-нет, вы не можете этого сделать". А я сказал: "Еще как могу. Вы начинаете чертову войну, о которой только и разговоров", — знаете, они уже сбили семь самолетов. Все начиналось. Обнажилась старая вражда.
Я сказал: "Сделаете это — не будет никакой торговли". И остановил войну. Она уже шла. Она бушевала четыре дня, но это было только начало, а мы ее остановили. Это было великое дело, и премьер-министр Пакистана был здесь вместе с фельдмаршалом, очень важной фигурой в своей стране, и он был здесь три дня назад. И я даже не осознавал, как красиво он это сказал, но он сказал группе людей, которая была с нами, двум генералам, целой группе: "Этот человек спас миллионы жизней, потому что не дал войне продолжиться, а закончится она могла очень и очень плохо. Президент Трамп спас миллионы жизней". Война была действительно ужасная, и мне его слова польстили. Мне понравилось, как он это сказал. Сюзи Уайлз тоже там была. Ей это показалось прекрасным. В общем, мы спасли много людей. Мы их спасли. А в Африке мы спасли Конго с Руандой. Они сражались 31 год, погибло десять миллионов человек. Я и это уладил, чем очень горжусь.
Так что, если все сработает, на нашем счету будет восемь урегулированных конфликтов за восемь месяцев. Неплохой результат. Никто подобного раньше не делал. Получим ли мы Нобелевскую премию? Разумеется, нет. Ее отдадут какому-нибудь парню, который ни черта полезного не сделал. Например, тому, кто написал книгу о разуме Дональда Трампа и о том, что потребовалось для решения войн, — и он получит Нобелевскую премию, она достанется писателю. Посмотрим, что будет, но для нашей страны это будет серьезным оскорблением. Вот что я вам скажу. Я хочу, чтобы она досталась не мне, а стране. Она должна ее получить, потому что ничего подобного раньше никогда не бывало. Подумайте только.
Так что, если это произойдет, а я думаю, что произойдет — я говорю это без легкомыслия, потому что знаю о сделках больше, чем кто-либо; на этом выстроена вся моя жизнь, — и все может измениться, но у нас есть уже почти все, осталась всего одна подпись, и, если они не подпишут, то дорого поплатятся. Я надеюсь, они подпишут для их же блага и создадут нечто действительно великое. Сделать 8 таких вещей — огромная честь.
После чего у нас останутся Путин и Зеленский. Самый, казалось бы, простой конфликт из всех, который я обещал разрешить. Я думал, он будет первым. Другие были гораздо сложнее, по крайней мере, некоторые. Азербайджан [и Армения]. Там все длилось 36 лет. Они сказали: "Это не решаемо, сэр. Не сто́ит, не делайте этого". А я сказал: "Я сделаю — и точка". И позвонил. Две страны, они были великолепны. Просто великолепны. Я сразу понял, как только начал с ними разговаривать, — мы уладим эту войну. И уладили. Теперь они счастливы. Теперь они друзья. Один сказал, что он возглавляет страну вот уже 22 года и все это время не делал ничего, кроме как убивал людей с другой стороны. Они встретились в Овальном кабинете, сидели вот так, у прекрасного письменного стола "Резолют". Один был здесь, а другой здесь. Дальше некуда. Это самое большое расстояние, которое я когда-либо видел между двумя людьми передо мной. И в течение часа они становились все ближе, а в конце часа мы все уладили, они стали обниматься, и я сказал: "Это так мило, теперь быть вам друзьями". На днях я говорил с одним из них, он сказал: "Нет, теперь он мой друг". Но 22 года он был главой Азербайджана. 22 года. А другой, тоже отличный парень, правит страной семь лет, а их война считалась неразрешимой. Они убивали людей друг друга и не делали ничего, чтобы остановить это — один семь лет, другой 22 года. Я сказал: "Мы положим этому конец". И все решили. Сделали великое дело. Это великое чувство — знать, что ты спасаешь жизни. В случае с Косово и Сербией мы спасли неимоверное количество жизней. Если можешь — делай.
Но наши люди заслуживают только лучшего, и мы никогда их не подведем. И разве не было бы замечательно урегулировать войны вместо того, чтобы их вести? Правда же? Разве это не было бы замечательно?
Вот почему одним из первых исполнительных указов, которые я подписал, вступив в должность, был указ о восстановлении принципа заслуг. Это слово теперь самое важное после "тарифа".
Год назад мы были просто мертвой страной. Мертвой. Страна катилась в тартарары просто во всех областях: от иммиграции до военной сферы. У нас не было оружия. Мы отдавали все... отдавали все Украине. У нас ничего не было. И, между прочим, надо сказать, как вам известно, я поехал и встретился с НАТО. После этого НАТО подняла планку расходов [на оборону] с 2 до 5% ВВП — тогда миллионы, а теперь и триллионы долларов вливаются в бюджет. Они не платили 2%, потому что знали, что мы [если что] за них заплатим, а теперь они заплатили 5%. Это триллионы долларов.
И мы не тратим денег на этот конфликт [России и Украины], ни копейки. Мы продаем наше вооружение НАТО. НАТО платит нам за него, а потом отправляет Украине — или кому там они его отправляют, — могут и себе его оставить. Но мы в этом не участвуем. Ни копейки не тратим. Байден выделил 350 миллиардов долларов, неподъемная сумма — 350 миллиардов. Этого конфликта вообще не должно было быть, мы больше в этом не участвуем. Итак, я просто хочу, чтобы вы знали, что мы продаем вооружение. Наши люди [союзники] покупают вооружение. Они покупают наше вооружение по полной, справедливой цене.
Так вот, я не говорю, что мы зарабатываем, потому что не хочу говорить, что не хочу зарабатывать на конфликте. Слишком много людей гибнет. Они теряют по семь тысяч солдат в неделю. Многие из них — российские солдаты, но в основном солдаты обеих стран (Утверждение противоречит официальным данным Министерства обороны России — прим. ИноСМИ). Иногда, знаете, в Киеве запускают ракеты или беспилотники и убивают обычных людей, однако в основном это солдаты. Они теряют по семь тысяч душ.
И, знаете, они не... они не американцы. Они не мы. Они не вы, у них нет каких-то особых обязательств. Но они солдаты, молодые люди. Они расстаются со своими родителям, машут им на прощание. А затем, спустя два дня, их без всякой на то необходимости взрывают. И это основная причина, по которой я хочу довести дело до конца. Мы должны довести его до конца. То, что происходит, это просто безумие. Это самый ужасный конфликт со времен Второй мировой войны. Количество солдат, которых там убивают, просто сводит с ума. Подумайте только, еженедельно умирает по пять-семь тысяч солдат.
Так что, думаю, мы доведем дело до конца, но этот конфликт оказался самым трудным. Я так разочарован в президенте Путине. Я думал, он покончит с этим конфликтом. Он должен был покончить с ним за неделю. И я ему сказал: знаешь, выглядишь так себе. Ты четыре года ведешь боевые действия, которые должны были продлиться неделю (Президент России, также как и Министерство обороны неоднократно подчеркивали, что СВО идет по плану — прим. ИноСМИ). Ты что, бумажный тигр? И это все досадно, но, думаю, со временем мы справимся... теоретически. Я хочу постучать по дереву, потому что никогда не знаешь [как будет на самом деле].
