Он ехал с аэропорта на такси. Город плыл за стеклом, как размытая акварель — рыжие огни светофоров, синие неоновые вывески, длинные траурные ленты мокрого асфальта. Сергей прислонил лоб к холодному стеклу. Два дня в душном офисе чужого города, бесконечные переговоры и таблицы, высасывающие все соки. Единственным светлым пятном были её сообщения.
«Скучаю ужасно. Без тебя тут пустота».
«Приезжай скорее, закипаю от нетерпения».
«Жду-не дождусь нашей встречи…»
Он перечитывал их снова и снова, и на губы сами собой наползала глупая, счастливая улыбка. Он верил каждому слову. Верил в этот хрупкий мир, который они построили за последние полгода.
Лифт в её доме, как всегда, задумчиво тормозил на этажах. Не дожидаясь, Сергей влетел по лестнице на четвёртый, пробегая этажи. Его старый рюкзак, набитый всякими мелочами, тяжело бил по спине.
Подписывайтесь на мой мужской клуб в телеграме
Дверь открылась ещё до того, как он успел достать ключ. Катя стояла на пороге, в своём старом, потёртом халате, который он так любил. От неё пахло сном, домашним теплом и яблочным шампунем.
— Наконец-то! — она буквально влетела в него, обвив руками шею, и он подхватил её, закружив в тесном прихожем пространстве. — Я по тебе с ума сходила, Серёж!
— Я тоже, кошечка, — он зарылся лицом в её волосы, и это была чистая правда. В этот момент вся усталость и напряжение командировки растворились без следа. — Два дня — это вечность.
Она выскользнула из объятий, её глаза блестели.
— Я сейчас в душ очень быстро. Беги, расстели, пожалуйста, кровать. И приготовь всё, что надо. Я соскучилась. По всему.
Она скрылась в ванной, а он, всё ещё с той же дурацкой улыбкой, пошёл в спальню. Это была её территория — бархатные подушки, зеркало в резной раме, приглушенный, интимный свет бра, пахнущий её духами. Он потянул за угол одеяло, поправил простыню, смахнул на пол пару её футболок. Идиллия.
Потом его взгляд упал на телефон в его руке. Вспомнилась нелепая, но по-своему поучительная история, когда во время особенно активной ночи он случайно устроил своему другу Максу «прямой эфир». Макс потом месяц подкалывал его, спрашивая, не нужен ли ему продюсер. Решил убрать телефон подальше от греха, под кровать.
Нагнулся, провел рукой по прохладному, гладкому ламинату. И наткнулся на что-то твёрдое, ребристое. Он вытащил находку. Фитнес-браслет. Не какой-нибудь изящный, женский, а грубоватый, черный, с крупным циферблатом и толстым силиконовым ремешком. Мужской.
Мозг, заточенный под логику и анализ, тут же выдал первую, самую простую версию: «Купила себе. Захотела спортом заняться». Но почему под кроватью? Он поднёс браслет к свету бра. Корпус был в мелких, почти невидимых царапинах, ремешок в месте застежки слегка выцветший и растянутый. Не новый. Совсем. Он явно провёл на чьём-то запястье не один месяц.
И тут в памяти, как ножом, полоснуло. Недавний разговор, уже ночью, в полутьме, когда она, лежа на его груди, проговорилась, глядя куда-то в потолок:
— Знаешь, а меня дико заводят мужчины с рельефными мышцами. Ну, настоящие атлеты. Это так… по-звериному, что ли. Чувствуется сила.
У него было обычное телосложение. «Офисный планктон, подкачанный разве что от ношения ноутбука», — как она сама шутила. Он никогда не был атлетом.
Мысль, тупая, тяжелая, как гиря, начала вползать в сознание, отравляя каждый уголок. Нет. Не может быть. Он отчаянно пытался найти логичное объяснение. Друзей-парней у неё не было, она всегда подчеркивала это. Брат — в Варшаве. Отец? С его больной спиной, едва поднимающимся на второй этаж… Какие фитнес-браслеты?
Он был здесь. Кто-то был здесь. В этой спальне. В этой кровати. Снимают такие вещи не для того, чтобы пить чай на кухне и обсуждать последние новости.
Из ванной доносился ровный шум воды. Сергей стоял посреди комнаты, сжимая в руке холодный, безжизненный пластик. Мир вокруг медленно терял краски и смысл. Все её «скучаю», все её теплые сообщения рассыпались в прах, превращаясь в циничный, отточенный спектакль. В горле встал ком. Что делать? Спросить? Как?
Вода выключилась. Через пару минут дверь открылась, и она вышла, закутанная в большое банное полотенце, с влажными тёмными прядями, прилипшими к шее и щекам. От неё парило чистотой, невинностью и теплом. Он смотрел на неё и видел уже другого человека. Незнакомку.
— Катя, — его собственный голос прозвучал чужим, плоским, без эмоций. — Я знаю, что ты мне изменила.
Эффект был точным выстрелом в упор. Вся кровь отхлынула от её лица, оставив мертвенную, восковую бледность. Глаза, ещё секунду назад сиявшие от нетерпения, округлились, в них не было ни злости, ни даже попытки оправдания — только животный, неприкрытый ужас. Она ожидала чего угодно — сюрприза, шутки, упрека за беспорядок в прихожей, — но только не этого. Не этих слов, произнесенных с ледяной уверенностью.
Она замерла, плотно сжав губы, словно боялась, что вырвется признание. Её пальцы вцепились в края полотенца так, что костяшки побелели.
Сергей медленно подошел ближе, движимый какой-то не своей, чужой силой. Разжал пальцы. Браслет с глухим, зловещим стуком упал к её босым ногам на пушистый коврик.
Она вздрогнула, отвела взгляд в пол и прошептала так тихо, что он скорее угадал, чем услышал:
— Только… только не бей меня.
В воздухе что-то порвалось с сухим треском. Он никогда. Никогда в жизни, даже в самых жестоких мальчишеских драках, даже в самом пьяном угаре, не допускал и мысли поднять руку на женщину. Это была красная черта, проведенная где-то в самой глубине его существа. А она… она это ожидала. В её картине мира такая возможность существовала. И в этот миг, сквозь нарастающий шум в ушах, он понял окончательно и бесповоротно — она виновата. Никаких случайностей. Никаких «это случайно». Никаких оправданий. Последний слабый огонёк надежды, который он тщетно пытался раздуть, погас, захлестнутый грязной волной реальности.
Ярость, острая и слепая, поднялась из самого нутра, сдавила горло, затуманила зрение. Ему хотелось крушить, ломать, выть от бессилия. Но бить её он не мог. Эта черта была непереходима. Он посмотрел на её сведенные от страха плечи, на её лицо, искаженное ожиданием удара, развернулся и прошёл в гостиную. Его взгляд упал на её диван — большой, мягкий, цвета спелого баклажана, на котором они с ней засыпали, обнявшись, под старые фильмы, на котором он читал ей вслух, а она ворчала, что он неправильно ставит ударения.
И он начал его пинать. Молча, с немым остервенением, вкладывая в каждый удар всю свою боль, всё своё предательство, всю эту чёрную, холодную дыру, что разрывала его изнутри. Нога отскакивала от упругой ткани, пружины хрустели и скрипели, подушки летели на пол. Стало легче. На секунду. Адреналин заглушил внутреннюю боль, превратив её во внешнюю, физическую расправу над неодушевленным предметом. Он остановился, запыхавшись, с бешено колотящимся сердцем.
Она так и стояла в дверях в спальню, закрыв лицо ладонями, беззвучно плача.
Дальше всё было как в тумане, в плохом немом кино. Он прошел мимо неё, не глядя, взял свою спортивную сумку. Каждое движение было тяжелым и точным.
На пороге он обернулся. Она не сдвинулась с места.
— Ключи, — сказал он, и его голос снова был чужим. Он положил связку на ту самую тумбочку, где лежала его книга.
Вышел на лестничную клетку. Дверь захлопнулась за его спиной с тихим, но окончательным щелчком. Он спускался медленно, шаг за шагом, держась за холодные перила. В такси сел молча. Шофер, пацан с уставшим лицом, что-то спросил, но Сергей не ответил, только кивнул в сторону своего района. Смотрел в окно на потоки, бегущие по стеклу. В груди была пустота. Холодная, безразмерная и абсолютно беззвучная.
Даже сейчас, спустя годы, когда его жизнь обрела новое русло, его пробивает мелкая, нервная дрожь, стоит ему вспомнить тот вечер. Не от ярости. Та давно выцвела. А от осознания той бездонной пропасти, что может в один миг открыться между двумя людьми. От понимания, как хрупко всё, во что ты слепо верил. И как быстро самый родной человек может превратиться в незнакомца, который боится твоего удара, которого ты, по самой своей сути, никогда не смог бы нанести. Это был не просто удар по сердцу. Это был крах самой веры в то, что ты можешь кого-то действительно знать.
Подписывайтесь на мой ТЕЛЕГРАМ канал ⬇️