- Ты не могла бы мне чай сделать? И бутерброд какой-нибудь, а то я с работы голодный, как волк, — голос Олега, доносившийся из гостиной, был расслабленным и немного ленивым. Он уже успел переодеться в домашние треники и растянутую футболку и теперь, развалившись на диване, щелкал пультом, переключая каналы.
Ксения, стоявшая у окна на кухне, медленно повернулась. Она смотрела на серый, мокнущий под мелким осенним дождем двор, и слова мужа упали в тишину, как камни в глубокий колодец. Она не ответила. Просто стояла и смотрела, как последние желтые листья срываются с одинокой березы.
— Ксюш, ты слышишь? — в голосе Олега появились нетерпеливые нотки. — Я есть хочу.
Ксения сделала глубокий вдох, словно набирала в легкие побольше воздуха перед долгим заплывом. Она вошла в комнату и остановилась перед диваном. Олег оторвал взгляд от экрана и уставился на нее. В его глазах плескалось недоумение.
— Я слышу, — ровно произнесла она. Ее голос был непривычно тихим и лишенным всяких эмоций. — Только чая не будет. И бутерброда тоже.
Олег сел, отложив пульт.
— Это еще почему? Что-то случилось? Маша в порядке?
— С Машей все хорошо, она делает уроки. А чая не будет, потому что я тебе больше не прислуга.
На лице Олега отразилось полное непонимание, сменившееся легким раздражением.
— Что за глупости ты говоришь? Какая прислуга? Я просто попросил жену сделать мне чай.
— А я, твоя жена, отказываюсь, — Ксения смотрела ему прямо в глаза, и в ее взгляде была такая холодная, отполированная годами усталость, что Олегу стало не по себе. — Я устала. Я больше не буду ни готовить для тебя, ни стирать твои вещи, ни убирать за тобой. Хочешь есть — иди на кухню и готовь. Хочешь чистую рубашку — вот стиральная машина. Я к тебе в прислуги не нанималась, сам готовь и убирай теперь.
Сказав это, она развернулась и ушла в спальню, плотно прикрыв за собой дверь. Олег остался сидеть на диване в оглушительной тишине, нарушаемой лишь бодрым голосом телеведущего. Он несколько раз моргнул, пытаясь осознать услышанное. Ему показалось, что это какой-то дурной, нелепый розыгрыш. Ксюша? Его тихая, покладистая, всегда заботливая Ксюша? Устроила бунт? Он усмехнулся. «Женские капризы, — решил он. — ПМС, не иначе. Пройдет к утру».
Он демонстративно громко вздохнул, встал и пошел на кухню. Открыл холодильник. Пустые полки встретили его укоризненным сиянием лампочки. В кастрюлях на плите тоже ничего не было. Олег раздраженно захлопнул дверцу холодильника. «Ладно, — подумал он. — Поиграем в твою игру». Он нашел в шкафу пачку печенья, заварил себе чай в кружке, оставив на столе пакетик и крошки, и вернулся к телевизору. Он был уверен, что завтра утром Ксения, как обычно, встанет пораньше, приготовит завтрак, и этот странный вечер забудется, как дурной сон.
Но он ошибся. Утром его разбудил не аромат свежесваренного кофе, а настойчивый звон будильника. Ксения уже ушла, забрав дочь Машу в школу. На кухне его ждал вчерашний беспорядок. Олег хмуро огляделся. Гора грязной посуды в раковине, которую он привык не замечать, теперь казалась Эверестом. Он снова заварил чай, наспех съел вчерашнее печенье и, опаздывая, умчался на работу, даже не подумав убрать за собой. Он все еще верил, что это временное помешательство.
Вечером история повторилась. Олег пришел домой, ожидая увидеть накрытый стол и жену с виноватой улыбкой. Вместо этого его встретила тишина и тот же кухонный хаос, только теперь к нему добавилась его собственная утренняя кружка. В комнате Маши играла тихая музыка — дочь делала уроки. Дверь в спальню была закрыта.
Олег постучал.
— Ксюш, можно?
— Войди.
Ксения сидела в кресле с книгой. Она подняла на него спокойный взгляд.
— Ужина не будет? — как можно более миролюбиво спросил он.
— Для тебя — нет. Мы с Машей поужинали.
— И что вы ели?
— Гречку с куриной котлетой.
— А мне? — в его голосе прозвучала почти детская обида.
— А тебе, Олег, я вчера все сказала. Плита там, холодильник там. Продукты в нем, правда, закончились. Те, что я покупала.
Олег почувствовал, как внутри закипает злость.
— То есть ты предлагаешь мне после работы идти в магазин, а потом еще и у плиты стоять?
— Я делаю это каждый день. Уже десять лет, — безразлично ответила Ксения, переворачивая страницу. — Только я еще и работаю на полставки, забираю Машу из школы, делаю с ней уроки и убираю весь дом.
— Но ты же женщина! Это твои обязанности! — выпалил он, мгновенно пожалев об этом.
Ксения медленно закрыла книгу.
— Мои обязанности? Где они прописаны, Олег? В нашем свидетельстве о браке? Или в твоем представлении о мире, застрявшем в позапрошлом веке? Я такой же человек, как и ты. Я так же устаю. Только почему-то твой отдых на диване — это святое, а мой труд — это невидимая данность. Так вот, с этого дня я тоже отдыхаю.
Ее ледяное спокойствие бесило его куда больше, чем если бы она кричала и била посуду. Он хлопнул дверью и ушел на кухню. С грехом пополам сварил себе пельменей из пачки, найденной в глубине морозилки. Поел прямо из кастрюли, оставив ее на столе. Это был его молчаливый протест.
Так началась их новая жизнь. Квартира медленно, но верно превращалась в филиал свалки. Олег питался доставкой и полуфабрикатами, оставляя после себя горы коробок и грязной посуды. Его чистые рубашки закончились через неделю. Он попытался запустить стиральную машину, но насыпал порошка прямо в барабан, из-за чего пена полезла изо всех щелей. Ксения, проходившая мимо, лишь мельком взглянула на это шоу и, ничего не сказав, ушла. Ей пришлось самой вычерпывать пену, чтобы не затопить соседей, но делала она это молча, с каменно-непроницаемым лицом.
Олег злился. Он жаловался друзьям, которые сочувственно кивали, но советовали «перетерпеть бабьи закидоны». Он пытался давить на жалость, изображая больного и несчастного. Ксения приносила ему таблетку и стакан воды, после чего возвращалась к своим делам. Она готовила только на себя и на Машу, мыла только их тарелки, убирала только в их комнате и ванной. Территория Олега — гостиная, его половина спальни и кухня — медленно зарастала грязью.
Самым болезненным для него было то, как изменилась Маша. Девочка, поначалу растерянная, быстро поняла суть происходящего. Она видела, как мама, приготовив ужин, садится рядом с ней, чтобы помочь с математикой, а папа в это время лежит на диване в окружении коробок из-под пиццы. Однажды вечером, когда Олег в очередной раз спросил, не оставила ли мама ему котлетку, Маша, не поднимая глаз от учебника, тихо сказала:
— Пап, а почему ты сам не можешь себе приготовить? Мама же тоже устает.
Эти слова ударили Олега под дых. Его собственная дочь смотрела на него с тихим укором. Он вдруг понял, что теряет не только комфорт, но и уважение собственного ребенка.
Отчаявшись, он решился на крайнюю меру — позвонил своей матери, Зинаиде Павловне. Он расписал ей ситуацию в самых черных красках, выставляя Ксению ленивой и взбалмошной эгоисткой. Зинаида Павловна, женщина старой закалки, для которой «погода в доме» была главной женской миссией, немедленно примчалась «спасать семью».
Она вошла в квартиру и замерла на пороге, оглядывая поле битвы в гостиной.
— Боже мой, — выдохнула она, брезгливо поджав губы. — Ксюша, это что такое?
Ксения вышла из комнаты. Она была готова к этому визиту.
— Здравствуйте, Зинаида Павловна. Это новая жизнь вашего сына. Он учится быть самостоятельным.
— Какая самостоятельность? — всплеснула руками свекровь. — Мужчина приходит с работы уставший, он добытчик! А ты должна создавать ему уют, а не вот это вот все!
Она с энергией, не свойственной ее возрасту, начала было собирать коробки из-под пиццы, но Ксения ее остановила.
— Не надо. Это его территория. Пусть сам убирает.
— Да он же в грязи зарастет! Ты что, не понимаешь? Ты рушишь семью! Женщина должна быть мудрее, где-то смолчать, где-то уступить…
— Я молчала и уступала десять лет, — прервала ее Ксения. Ее голос не дрогнул. — Я создавала уют, пока Олег лежал на диване. Я тащила на себе дом, ребенка и работу, пока он считал, что его единственная обязанность — приносить зарплату. А знаете, что самое интересное, Зинаида Павловна? Недавно я случайно наткнулась на документы. Ваш сын, мой муж, оказывается, полгода назад купил гараж. И не просто гараж, а еще и старенькую «Волгу» под восстановление. Это его хобби, понимаете? Он потратил на это наши общие сбережения, те, что мы откладывали на ремонт и на летний отдых для Маши. Он со мной даже не посоветовался.
Зинаида Павловна опешила. Она посмотрела на сына, который стоял в дверях, бледный и растерянный.
— Олежек, это правда?
— Мам, ну я хотел сюрприз сделать… Починить ее, потом бы все вместе катались… — пролепетал он.
— Сюрприз? — горько усмехнулась Ксения. — Сюрприз — это когда ты без моего ведома тратишь деньги, которые я в том числе зарабатывала, экономя на себе, чтобы купить нам новую стиральную машину взамен той, что течет? Сюрприз — это то, что я для тебя не партнер, а обслуживающий персонал, у которого не нужно спрашивать мнения? Ты решил, что имеешь право в одностороннем порядке распоряжаться нашим будущим, потому что ты — «добытчик», а я так, мебель. Так вот, Олег, я не мебель. И не прислуга.
Она говорила это, глядя на мужа, но слова предназначались и свекрови. Зинаида Павловна сникла. Она всю жизнь жила по другим правилам, и сейчас мир ее невестки, такой логичный и жестокий в своей правоте, рушил все ее представления о семейном укладе. Она посмотрела на растерянного сына, на холодную и решительную Ксению, на горы мусора и поняла, что ее миссия провалена. Она не сможет здесь ничего «починить».
— Я, наверное, пойду, — тихо сказала она и, не прощаясь, вышла из квартиры.
Этот разговор стал точкой невозврата. Для Олега — потому что он был публично унижен и разоблачен. Для Ксении — потому что, озвучив все это, она поняла, что больше никогда не сможет жить с этим человеком. Дело было не в гараже и не в машине. Дело было в тотальном неуважении, в отношении к ней как к функции, а не как к личности.
Следующие несколько недель прошли в ледяной тишине. Олег предпринял несколько неуклюжих попыток к примирению. Он купил огромный букет роз, который Ксения молча поставила в ведро с водой на балконе. Он заказал ужин из дорогого ресторана, но Ксения и Маша уже поели, и он ужинал в одиночестве при свечах. Он даже попытался убраться на кухне, но лишь размазал грязь по столу и забил раковину остатками еды. Каждое его действие было продиктовано не раскаянием, а желанием вернуть свой комфорт. Он не говорил: «Прости, я был неправ, что не ценил тебя». Он говорил: «Ну хватит уже, давай жить как раньше».
А Ксения не хотела «как раньше». Она тихо и методично готовила свой уход. Восстановила старые связи, нашла полноценную работу бухгалтером в небольшой фирме. Подруга помогла ей найти недорогую съемную квартиру рядом со школой Маши. Она понемногу упаковывала свои и дочкины вещи в коробки, делая это по ночам, когда Олег спал.
Он заметил эти коробки лишь за день до ее ухода. Они стояли в углу спальни, аккуратно подписанные: «Книги», «Машина одежда», «Посуда».
— Это что? — спросил он, и в его голосе впервые прозвучал настоящий, неподдельный страх.
— Мы уезжаем, — спокойно ответила Ксения, складывая в сумку Машины тетради.
— Куда? Зачем? К маме своей?
— Нет. Мы сняли квартиру. Завтра после школы я забираю Машу, и мы переезжаем. На развод я уже подала.
Олег смотрел на нее, и до него наконец-то начала доходить вся глубина пропасти, которую он сам вырыл. Это был не каприз. Не спектакль. Это был конец.
— Ксюша… постой… не надо… — он шагнул к ней, попытался обнять. — Я все понял! Я все исправлю! Я продам гараж, машину эту дурацкую! Я буду мыть посуду! Я буду готовить, хочешь? Только не уходи!
Но его слова больше не имели веса. Они были пустыми, как коробки из-под пиццы, валявшиеся в гостиной.
— Поздно, Олег, — она мягко отстранила его руки. — Дело не в посуде и не в гараже. Дело в том, что ты не видишь во мне равного человека. Ты не любишь меня. Ты любишь удобства, которые я тебе создаю. А я хочу, чтобы меня любили. И уважали. Сам. Как личность. Я больше не могу жить с тобой.
На следующий день, когда Олег вернулся с работы, его встретила звенящая тишина и идеальная чистота. Квартира сияла. В раковине не было ни одной грязной тарелки, полы были вымыты, мусор вынесен. На кухонном столе, в центре, стояла одинокая кастрюля. Олег с замиранием сердца поднял крышку. Внутри была гречка. Холодная, вчерашняя.
И записка, лежавшая рядом. На листке из школьной тетради было выведено всего несколько слов: «Мы уехали. Не ищи нас. В кастрюле остатки нашей еды. Можешь доесть, если хочешь. Теперь ты справишься сам».
Олег сел на стул посреди своей безупречно чистой, пустой и холодной квартиры. Он смотрел на эту кастрюлю с гречкой, и впервые за десять лет ему стало по-настоящему страшно. Он остался один. В уютном, прибранном мире, который больше никогда не будет прежним. И в этой оглушительной тишине он наконец понял, что потерял не прислугу, а целую жизнь. Но было уже слишком поздно. Душа в его доме больше не жила. Она собрала вещи и ушла, оставив после себя лишь запах хлорки и холодный ужин на одного.