Серый, промозглый ноябрьский рассвет нехотя просачивался сквозь занавески, и я, еще не открыв глаза, почувствовала привычную тяжесть в груди. Это было чувство, будто я просыпаюсь не в своей спальне, а в купе поезда, где рядом спят случайные, чужие мне люди. Я открыла глаза. Игорь мирно сопел рядом, его плечо было теплым и родным, но это тепло уже не согревало меня. Из-за приоткрытой двери доносились звуки чужой жизни: на кухне гремела кастрюлями моя свекровь, Светлана Петровна, а из гостиной доносился приглушенный звук работающего телевизора — золовка, Зоя, наверняка уже устроилась на моем любимом диване с утренним шоу. Мой диван. Моя кухня. Моя квартира. Почему я каждый раз мысленно повторяю эти слова, будто пытаюсь убедить саму себя?
Два месяца назад жизнь была другой. Тихой, нашей с Игорем. А потом у его мамы с сестрой «начался капитальный ремонт». Они попросились пожить у нас «буквально на пару недель». Игорь посмотрел на меня своими щенячьими глазами: «Ксюш, ну куда им деваться? Это же мама и сестра. Мы же семья». Я согласилась. Кто же знал, что эти две недели превратятся в два месяца непрекращающегося кошмара, который медленно, но верно разрушал мой мир. Семья. Забавное слово. Раньше оно ассоциировалось у меня с уютом и поддержкой, а теперь — с запахом жареного лука по утрам, с чужими волосами в сливе ванной и с постоянным, невысказанным осуждением в глазах свекрови.
Я встала и на цыпочках прошла в ванную, чтобы не разбудить Игоря. На полочке, где раньше стояли мои баночки с кремами, теперь теснились их тюбики. Мой дорогой шампунь, который я берегла для особых случаев, был почти пуст. Я вздохнула. Не начинай утро с негатива, Ксюша. Просто потерпи еще немного. Игорь обещал, что скоро все закончится. На кухне меня встретила Светлана Петровна. Она стояла у плиты в моем(!) халате, который был ей явно мал, и с неодобрительным видом помешивала что-то в сковородке.
— Доброе утро, — пробормотала я, пытаясь налить себе кофе.
— Доброе для кого как, — беззлобно, но с подтекстом ответила она. — Встала бы пораньше, мужу бы завтрак нормальный приготовила, а не бутерброды твои. Мужчине с утра горячее нужно.
— Игорь любит бутерброды, — устало ответила я. — И я тоже.
Она поджала губы и демонстративно вздохнула, давая понять, какая я никудышная хозяйка. В гостиной на диване, поджав под себя ноги, сидела Зоя. На журнальном столике перед ней стояла моя любимая чашка с недопитым чаем и лежали крошки от печенья. Она даже не повернула головы в мою сторону, полностью поглощенная какой-то передачей про чужие судьбы. Я вышла на балкон с чашкой кофе, чтобы урвать хотя бы пять минут тишины. Холодный воздух обжигал щеки. Господи, когда же это кончится? Я больше не могу. Я чувствую себя прислугой в собственном доме. Не хозяйкой, а обслуживающим персоналом, который всем мешает. Я посмотрела на наш двор. Дети шли в школу, кто-то спешил на работу. Обычная жизнь, которой у меня больше не было. Моя квартира, моя крепость, превратилась в проходной двор, в общежитие, где главные правила устанавливала не я.
Когда я вернулась в комнату, Игорь уже проснулся. Он виновато улыбнулся мне.
— Опять мама с утра ворчит? — спросил он шепотом.
— А когда она не ворчит? — так же шепотом ответила я. — Игорь, сколько еще это будет продолжаться? Ты обещал две недели. Прошло два месяца!
— Ксюш, ну потерпи, пожалуйста. Там проблемы с рабочими, все затягивается. Ты же знаешь, как сейчас сложно с ремонтами. Я поговорю с ними, честно.
Он обнял меня, и я на секунду позволила себе утонуть в этом объятии. Может, я и правда слишком остро реагирую? Может, нужно просто быть терпимее? Но потом я снова почувствовала запах жареного лука, въевшийся в мои волосы, и поняла, что мое терпение было уже не просто на исходе. Оно закончилось. Давно. Просто я боялась себе в этом признаться. Вечером того же дня Игорь сказал, что у него на работе аврал, вернется поздно. Я восприняла это с облегчением — хоть какой-то островок тишины. Но я ошибалась. Тишины не было. Весь вечер Светлана Петровна и Зоя громко обсуждали своих знакомых, смотрели сериалы на максимальной громкости и постоянно ходили на кухню, шурша пакетами и гремя посудой. Я заперлась в спальне с книгой, но даже сквозь закрытую дверь их жизнь врывалась в мою.
Подозрения начали закрадываться в мою душу не сразу. Сначала это были мелкие уколы, незначительные странности, которые я списывала на собственную усталость и раздражительность. Но со временем эти песчинки начали складываться в уродливую, тревожную картину. Все началось с телефонного разговора. Я сидела в спальне, пытаясь работать, а за дверью, в коридоре, Зоя с кем-то болтала по телефону. Обычно я не прислушивалась, но одна фраза, брошенная ею, зацепила меня, как рыболовный крючок. «Да какой ремонт, ты смеешься что ли? — хихикнула она в трубку. — Сидим пока у брата, перекантовываемся. Тут, знаешь ли, очень удобно…» Я замерла, палец застыл над клавиатурой. Какой ремонт? Что значит «какой ремонт»? Дверь в спальню была приоткрыта, и я видела, как она, заметив мой взгляд, осеклась и быстро сменила тему: «Ладно, да, обои клеим, все в пыли… Созвонимся позже». Она бросила на меня быстрый, колючий взгляд и шмыгнула в гостиную.
Сердце застучало быстрее. Что это было? Она просто так сказала? Или она что-то скрывает? Я попыталась отогнать дурные мысли. Ты накручиваешь себя, Ксюша. Тебе уже везде мерещится подвох. Но червячок сомнения уже был посеян. Через несколько дней произошел еще один инцидент. У меня пропали золотые сережки. Недорогие, но очень памятные — подарок моей покойной бабушки. Я перерыла всю свою шкатулку, все ящики, все карманы. Их нигде не было. Я была уверена, что оставляла их на тумбочке у кровати. Я осторожно спросила у Игоря, не видел ли он их. Он пожал плечами. Тогда я, набравшись смелости, спросила у его родных.
— Сережки? — Светлана Петровна посмотрела на меня так, будто я обвинила ее в краже. — Девочка моя, ты бы лучше за вещами своими следила, а не разбрасывала где попало. Мы тут люди порядочные.
Зоя фыркнула:
— Может, ты их на работе оставила? Или вообще потеряла по дороге. Вечно витаешь в облаках.
Их реакция была такой… слаженной. Оборонительной. Они не помогли мне искать, не посочувствовали. Они сразу перешли в нападение, выставляя меня рассеянной и неаккуратной. Мне стало так обидно, что на глаза навернулись слезы. Я ушла в свою комнату, села на кровать и почувствовала себя абсолютно одинокой. Они против меня. Они все вместе против меня, а Игорь… Где Игорь? Он всегда где-то посередине, пытается угодить и тем, и другим, но в итоге я всегда остаюсь крайней. В тот вечер я не выдержала и снова завела разговор с мужем.
— Игорь, я так больше не могу. Они относятся ко мне как к пустому месту. Твоя сестра намекает, что я воровка, а мама — что я плохая хозяйка. Пропали мои сережки, бабушкин подарок! И всем плевать!
— Ксюш, ну ты чего, — он снова обнял меня своим фирменным «успокоительным» объятием. — Никто так не думает. Мама просто переживает, у нее характер такой. А Зойка… ну ты же знаешь Зойку. Сережки найдутся, вот увидишь. Наверняка куда-нибудь завалились. Не надо из-за этого скандал устраивать.
Скандал. Вот как он это называет. Мою боль, мое унижение он называет скандалом. Я отстранилась от него.
— Дело не в сережках, Игорь! Дело в отношении! Это мой дом! Почему я должна терпеть это?
— Скоро все закончится, я обещаю, — повторял он как заведенный. — Еще неделька, максимум две.
Но его глаза бегали. Он не смотрел на меня прямо. И в этот момент я поняла: он врет. Он врет мне уже давно, и эта ложь стала для него такой же привычной, как дышать. Эта мысль была холодной и страшной. Я решила действовать. На следующий день, когда все разошлись по своим делам — Зоя по магазинам, а свекровь к подруге, — я начала собственное расследование. Руки дрожали. Я чувствовала себя мерзко, будто копаюсь в чужом грязном белье, но остановиться уже не могла. Я начала с комнаты, которую они занимали — бывшей гостевой. Там царил хаос. Разбросанная одежда, грязные чашки, фантики. В углу стояло несколько картонных коробок с их вещами. Я начала аккуратно их перебирать. Господи, что я делаю? Это же неправильно… Но голос интуиции кричал громче голоса совести. В одной из коробок, под стопкой старых полотенец, я нашла папку с документами. Мое сердце ухнуло куда-то вниз. Там были квитанции, старые свидетельства, какие-то справки… И среди них — сложенный вчетверо лист. Я развернула его. Это был договор. Предварительный договор купли-продажи их квартиры. И дата на нем стояла… три месяца назад. За месяц до того, как они «начали ремонт».
Воздух вышел из моих легких. Я села на пол, прямо на холодный линолеум, и несколько раз перечитала документ. Не может быть. Это какая-то ошибка. Они продали свою квартиру. Они продали ее еще до того, как переехали ко мне. Значит, никакого ремонта не было и не планировалось. Все это было ложью. Наглой, продуманной ложью. И мой муж… мой Игорь… он знал. Он был частью этого заговора. Меня затопила волна ледяного гнева, смешанного с острой, пронзительной болью. Они не просто жили у меня. Они обманом захватили мою территорию, мою жизнь. Я вспомнила все: унизительные комментарии свекрови, наглость золовки, вечно виноватый взгляд мужа. Все встало на свои места. Они не были временными гостями. Они пришли сюда, чтобы остаться. Навсегда. А я была лишь досадным препятствием на их пути.
Внезапно я увидела на дне коробки что-то блестящее. Я протянула руку и вытащила… мои бабушкины сережки. Они были засунуты в маленький полиэтиленовый пакетик вместе с какой-то дешевой бижутерией Зои. Значит, они не потерялись. Их просто взяли. Без спроса. Как и все остальное в этом доме. Как и мою жизнь. Я сжала сережки в кулаке так, что застежки впились в ладонь. Боль отрезвляла. С меня хватит. Хватит быть понимающей, терпеливой, удобной. Сегодня этому общежитию придет конец.
Кульминация наступила вечером, неожиданно и стремительно, как гроза в ясный день. Я не готовила речей, не репетировала обвинения. Внутри меня все сгорело, остался только холодный, твердый пепел решимости. Я ждала их в гостиной. На журнальный столик, который я предварительно вытерла от крошек, я положила две вещи: договор купли-продажи и мои сережки в пакетике. Я сидела в своем любимом кресле, которое утром снова оказалось заваленным вещами Зои, и спокойно ждала. Первой пришла свекровь.
— О, ты уже дома, — сказала она, входя, и привычно направилась к телевизору. — Что-то у нас сегодня на ужин?
Я молчала. Она остановилась, почувствовав напряжение в воздухе, и посмотрела на меня, потом на столик. Ее взгляд зацепился за документы, и лицо медленно начало меняться. Следом вошла Зоя, напевая какую-то мелодию.
— Мам, я там такой сыр купила, сейчас бутерброды сдела… — она осеклась, увидев выражение лица матери и мой взгляд.
И последним вошел Игорь. Он выглядел уставшим, но, увидев нас троих в этой застывшей сцене, сразу все понял. Его лицо побледнело.
— Ксюша… что случилось?
— Садись, Игорь, — мой голос прозвучал на удивление ровно и спокойно. — У нас семейное собрание. Наконец-то.
Он неуверенно сел на край дивана, рядом с окаменевшей матерью. Зоя стояла у двери, готовая в любой момент сбежать.
— Я хотела бы получить некоторые объяснения, — я взяла со стола договор. — Например, по поводу этого документа. Тут написано, что ваша квартира продана. Три месяца назад. А вы, если я не ошибаюсь, уже два месяца делаете в ней «капитальный ремонт». Странно, не правда ли?
Тишина в комнате стала такой плотной, что ее, казалось, можно было потрогать. Светлана Петровна открыла рот, но не издала ни звука. Игорь смотрел в пол. Только Зоя фыркнула:
— По чужим вещам лазила, значит?
— Я лазила по вещам в своей квартире, — отрезала я. — А заодно нашла еще кое-что. — Я подняла пакетик с сережками. — Это тоже, наверное, случайно в твою коробку «на ремонт» попало?
Игорь вскинул голову. Его взгляд метнулся от сережек к сестре, потом ко мне. В его глазах был страх.
— Ксюша, я все могу объяснить… Это не то, что ты думаешь…
— А что я должна думать, Игорь? — я встала, чувствуя, как спокойствие начинает уступать место дрожи. — Что моя квартира превратилась в общежитие для вашей семьи, которая осталась без дома и решила умолчать об этом? Что мой муж врал мне в лицо каждый день на протяжении двух месяцев? Что ваши родственники не только живут за мой счет, но еще и таскают мои вещи? Что еще я должна подумать?!
— Мы не таскали! — взвизгнула Зоя. — Я просто хотела примерить!
— Без спроса?! — закричала я, и мой голос сорвался. — Как и все остальное в этом доме?!
— Ксюша, успокойся, пожалуйста, — вмешалась свекровь, обретя дар речи. Ее голос был полон ледяного достоинства. — Мы не хотели тебя расстраивать. Мы бы все рассказали, но позже. Игорь вложил деньги в очень перспективное дело. Мы хотели сделать тебе сюрприз, когда он разбогатеет. Купить большую квартиру, для всех.
Для всех. Вот оно. Ключевое слово. В их картине мира я была лишь частью этого «для всех», причем не самой важной. Мой смех прозвучал истерично и страшно.
— Сюрприз? Вы называете это сюрпризом? Ложь, воровство и жизнь за мой счет — это ваш сюрприз для меня?
Я повернулась к Игорю. Он сидел, сжав голову руками.
— Ты знал. Ты все знал с самого начала. Ты привел их сюда, зная, что им некуда идти. Ты смотрел, как они унижают меня в моем же доме. Ты покрывал их ложь. Ради чего, Игорь? Ради «перспективного дела» на деньги от проданной квартиры?
Он поднял на меня глаза, полные слез.
— Ксюш, прости… Я хотел как лучше… Я думал, мы быстро поднимемся… Это для нас, для нашей семьи…
И в этот момент что-то внутри меня окончательно сломалось. Вся боль, все унижения, все проглоченные обиды вырвались наружу. Я посмотрела на них троих — на плачущего мужа, на презрительно поджавшую губы свекровь, на наглую золовку. Чужие. Они все были мне чужими.
— Мне надоело это общежитие в моей квартире! — выкрикнула я, и каждое слово было наполнено болью и яростью. — Забирай свою мать, золовку и убирайся вместе с ними! Вон!
Мой крик повис в оглушительной тишине. Они смотрели на меня с изумлением, будто впервые увидели. Будто послушная овца вдруг превратилась в волка. Игорь попытался встать, подойти ко мне, но я выставила руку вперед.
— Не подходи ко мне. Я сказала, убирайтесь. Все. У вас есть час, чтобы собрать свои вещи и исчезнуть из моей жизни.
Светлана Петровна встала, вся ее поза выражала оскорбленное величие.
— Вот твоя истинная сущность, Ксения. Неблагодарная. Мы к тебе со всей душой, а ты… Пойдем, дети. Нам здесь не рады.
Они начали собираться. Суетливо, зло, бросая вещи в сумки и коробки. Это была нелепая, жалкая сцена. Вся их былая уверенность испарилась, осталась лишь злоба. Игорь пытался что-то говорить, просил меня одуматься, дать ему шанс. Но я его не слышала. Я смотрела на то, как они выметаются из моей жизни, и не чувствовала ничего, кроме пустоты. Когда они уже стояли в коридоре, готовые уйти, произошел последний, добивающий меня поворот. Игорь, уже стоя за порогом, обернулся с последней мольбой.
— Ксюш, ну пожалуйста… Я люблю тебя…
И тут его мать, Светлана Петровна, не выдержала. Она дернула его за рукав и прошипела так, чтобы я точно услышала:
— Пойдем, сынок. Я же тебе говорила, что с этой ничего не получится. Она о себе только думает. Найдем тебе другую, нормальную.
В этот момент я поняла, что все кончено безвозвратно. Это был не просто сговор за моей спиной, это была целая философия. Я для них всегда была «этой». Чужой. Временной. Функцией, которую можно заменить. Дверь за ними захлопнулась, и я осталась одна посреди разгромленной гостиной.
Тишина, наступившая после их ухода, была оглушительной. Она давила на уши, звенела в голове. Я медленно опустилась в свое кресло, то самое, бабушкино. Комната выглядела так, будто по ней пронесся ураган — разбросанные вещи, сдвинутая мебель, какая-то суета, застывшая в воздухе. Я сидела неподвижно, наверное, минут двадцать, просто глядя в одну точку. Внутри была выжженная пустыня. Не было ни злости, ни обиды, только глухая, всепоглощающая усталость и боль от предательства самого близкого человека.
Оказывается, можно прожить с кем-то несколько лет, делить постель, строить планы, и совершенно его не знать. Эта мысль билась в голове, как пойманная птица. Игорь, мой тихий, добрый Игорь, оказался слабым и лживым. Он не просто поддался влиянию матери, он был активным участником этого обмана. Он пожертвовал мной, моим спокойствием, нашим браком ради призрачной мечты о «больших деньгах», которую ему навязала его семья.
Я встала и, как робот, начала наводить порядок. Я собирала забытые ими мелочи — расческу, журнал, одинокий носок, — и безжалостно сбрасывала все в мусорный пакет. Я расставляла мебель по своим местам, возвращая комнате ее привычный облик. Каждое движение было механическим, но оно помогало не сойти с ума. Я вымыла пол, стирая последние следы их присутствия. Открыла настежь все окна, впуская в квартиру морозный ноябрьский воздух, который, как мне казалось, выдувал из дома чужой дух, запах их лжи.
Когда с уборкой было покончено, квартира снова стала моей. Тихой. Пустой. И до ужаса одинокой. Я заварила себе чай, тот самый, мой любимый, с бергамотом. Взяла свою любимую чашку, которую утром видела в руках Зои. Села в свое кресло. За окном сгущались сумерки, зажигались огни в домах напротив. Там, в этих окнах, текла чья-то жизнь. Счастливая или не очень, но цельная. А моя жизнь разлетелась на осколки. Я думала, что буду рыдать, кричать, бить посуду. Но слез не было. Было только ощущение огромной, зияющей дыры в груди, на месте, где когда-то была любовь и доверие. Телефон завибрировал на столе. Десятки пропущенных от Игоря. Сообщения, полные мольбы и извинений. Я взяла телефон и, не читая, заблокировала его номер. Потом номера свекрови и золовки. Это было легко, как нажать на кнопку. Гораздо сложнее было нажать на «стоп» в своей голове и сердце.
Я сидела в тишине и смотрела в темное окно. Впервые за долгие месяцы я слышала, как тикают часы на стене. Впервые за долгие месяцы я чувствовала, что пространство вокруг принадлежит только мне. Это было горькое, выстраданное, но все-таки освобождение. Я потеряла мужа, семью, которую, как мне казалось, обрела. Но я вернула себе нечто более важное — я вернула себе себя. И пусть впереди была неизвестность и боль, но в этой тишине я впервые за долгое время смогла спокойно дышать. Я знала, что этот вечер — не конец. Это начало. Трудное, болезненное, но мое собственное начало.