Трактор хищно клацает стальными ухватами, ворчит и дымит, перекладывая с места на место свежие бревна. Мы с трудом пробиваемся сквозь гору еловых ветвей и могучую колею, по которой из чащи ползет на нас очередной лесовоз. Вырубка ширится прямо на глазах и вот-вот дойдет до пригорка, изрытого старыми блиндажами. Там, между ними, два дня назад один из наших подписчиков почти случайно наткнулся на мрачное свидетельство военного прошлого выборгской земли, и теперь надо успеть, пока его находка не ушла навсегда под колеса тяжелой техники.
Аккурат посередине между двух блиндажей – прямоугольная ямка. Чуть копнешь – и полезут из земли битые бутылки, гильзы, пустые чернильницы с финской маркировкой на донцах, обрывки какой-то резины, ржавое железо. И это была бы обычная военная помойка, если бы лопата не проваливалась еще глубже в каменистый песок. И если бы не звук, который не спутаешь ни с чем – когда железо ударяется о кость.
Мы быстро поняли, как лежит человек, и надо было просто аккуратно расчистить это место – чтобы не упустить ни одной мелочи. И было примерно понятно, когда и что с ним случилось: лето 1944-го, мощное наступление Красной Армии на север от деревни Люккюля, тяжелые бои за каждую высотку и каждый камень в труднодоступном межозерном дефиле. Мы не были тут первопроходцами – когда-то давно в этих местах стояли большие вахты памяти, и счет найденных солдат тогда шел на сотни.
Этот блиндажный городок поисковики прошлого, очевидно, обошли стороной. Он вдалеке от дорог и тропинок, прямо посреди леса – даже не очень понятно, как и зачем восемь десятилетий назад сюда занесло финских солдат, накопавших тут подземных убежищ. Так думали мы, выбрасывая из раскопа горсть за горстью. И вдруг – из песчаной стенки, из-под старого пня, показался валенок. А за ним и второй.
Мы ошибались в своих предположениях. Перед нами был застывший навсегда эпизод совсем другой войны. Февраль 1940-го, последний аккорд советско-финляндского противостояния на Карельском перешейке. Скоро все закончится, но пока идут жестокие и тяжелые бои. Глубокий снег, морозы, финские лыжники, появляющиеся из ниоткуда и исчезающие в нигде. Война катится по каменистой земле, оставляя за собой воронки и окопы, превратившиеся в безымянные братские могилы.
Очень быстро мы понимаем, что здесь – не два и не три человека. Вот в другом краю ямы – еще одна пара валенок. А вот почти сразу подо мхом – сапоги. Скорее всего, кто-то из младших командиров, погибший в бою вместе со своим подразделением. Сантиметр за сантиметром мы расчищаем раскоп, и чем глубже в прошлое мы погружаемся, тем больше у нас вопросов к этому прошлому.
Шесть человек сброшены в яму как попало. Никаких личных вещей, шинели с них сняты, скомканы и брошены сверху. В их складках – разорванные подсумки с патронами, котелок без крышки, три советские монеты. Похоже, что все это бросили в яму за ненадобностью, когда закончили обыскивать погибших. У большинства красноармейцев проломлены черепа – скорее всего, прикладами. Никак не отделаться от мысли, что это – расстрелянные пленные, которых финны добили для верности. Потом закопали, а сверху в той же яме устроили помойку.
Это – всего лишь предположение, продиктованное самой землей. Может, все было так, а может – как-то иначе. Спустя 85 лет мы стоим на краю раскопа и смотрим на прошлое, которое замерло, но не сохранило ни одного солдатского имени. Рядом клацает стальными ухватами трактор, надсадно гудят лесовозы, перемалывая колесами песок и камни.
Лес все помнит.
Жизнь идет.
Поиск продолжается.