Светлана повернула ключ в замке с лёгкой улыбкой на губах — вернулась из командировки на день раньше, чтобы устроить мужу сюрприз. Но едва дверь приоткрылась, как из кухни донёсся голос, от которого улыбка сразу же застыла, будто её окатили ледяной водой:
— Димочка, объясни своей Светлане, что микроволновка — это не дело. Еда там мёртвая, без души и огня. А вот на газовой плите — совсем иной коленкор! Там и дух, и аромат, и польза!
Голос Екатерины Степановны звучал так, будто она не просто пила чай, а читала проповедь в соборе: елейно, назидательно, с ноткой святого снисхождения.
Светлана замерла на пороге. Вместо радостного «сюрприза» — знакомый ледяной ком в животе, будто проглотила гвоздь. Тихо закрыла дверь и вошла. Дом пах чужим. Под тонким ароматом её любимых свечей «Белая сирень» нахально въелся запах валидола, дешёвого травяного чая и чего-то ещё — духа самовольного освоения, будто кто-то уже неделю здесь хозяйничает, не спрашивая разрешения.
На кухне, за её дизайнерским столом, сидели муж Дмитрий и его мать. Перед ними — её чешские фарфоровые чашки, за которые она когда-то выложила ползарплаты. Екатерина Степановна держала свою с таким видом, будто оказывает чести не чашке, а самой себе — мизинец оттопырен, взгляд — как у царицы, сошедшей с иконы. Дмитрий, завидев жену, вскочил, как ужаленный. Лицо его выражало чистосердечную радость, испуг и вину — всё сразу, как у щенка, который сожрал тапки, но всё равно рад, что хозяин вернулся.
— Света! Ты... как? Почему? Ведь завтра только возвращалась!
— Рейс перенесли. Решила не предупреждать — хотела сюрприз сделать, — ответила она ровно, ставя сумку на пол. Глазами методично обшарила кухню: на подоконнике, где раньше красовались её кактусы в стильных горшках, теперь — аптека на вынос: пузырьки, баночки, блистеры. Полотенце с вышитыми ромашками исчезло, а вместо него — застиранное вафельное, в клеточку, будто с барахолки.
— Здравствуй, Светлана, — произнесла свекровь, не вставая, лишь слегка кивнув, как царица крестьянке. — Мы тут с Димочкой чаёвничаем. Он жалуется, что ты его совсем не кормишь. Вот я и приехала сына подлечить. У него поясницу прихватило, да и сердце шалит — прямо как у меня.
Светлана перевела взгляд на мужа. Выглядел он здоровее быка, разве что немного помятый от домашнего безделья. Пожал плечами с виноватой улыбкой и умоляюще посмотрел — мол, «входи в положение».
— Мама на обследование приехала, — поспешил объяснить муж. — Решили, что в городе удобнее: анализы сдать, врачей обойти. Всего на недельку.
На недельку
В их двухкомнатной квартире. Светлана почувствовала, как внутри всё сжимается в ледяной кулак. С усилием улыбнулась и направилась к раковине. И вдруг замерла.
На стене, где ещё четыре дня назад висел её магнитный держатель со специями — все баночки одинаковые, подписаны, как в аптеке, — теперь зияла пустота. Только два уродливых отверстия от саморезов, будто шрамы после боя.
— Дим, а где специи?
Он поперхнулся чаем. А Екатерина Степановна, не моргнув глазом, ответила за него:
— А я их выбросила, деточка. Химия сплошная! Консерванты, красители… Ты хоть этикетки читала? Я тебе с дачи укропа сушёного принесла, да лаврового листа — в пакетике лежит. Натурпродукт, душа в нём есть!
Светлана медленно повернулась к свекрови. Смотрела на её самодовольное лицо, на пухлые пальцы, сжимающие чашку, на лекарства, вытеснившие её кактусы. Эта женщина выбросила её вещи. В её доме. И теперь поучает, как жить правильно.
Дмитрий что-то лепетал про «не со зла», про «старые привычки», про «новые купим». Но Светлана его уже не слышала. Она смотрела на мужа — и видела чужого человека. Безвольного. Того, кто впустил в их жизнь захватчика и теперь просит понять.
— Екатерина Степановна, а где вы разместились? — спросила она тихо, почти ласково. Дмитрий вздрогнул. Он знал: это не вопрос. Это начало бури.
Свекровь пожала плечами, будто её спросили, где она оставила зонтик:
— Где же ещё, деточка? В вашей спальне, конечно. Дмитрий помог сумку занести. Не на диване же мне ютиться — покой нужен. Врачи строго наказали: никаких нервов!
Светлана молча сняла пальто, повесила в прихожей и прошла в спальню — не разуваясь.
Зрелище превзошло все ожидания. На её половине кровати, прямо на шёлковом покрывале цвета тёплого песка, распахнутый клетчатый чемодан с халатами, носками и ночнушками. На прикроватной тумбочке — стакан воды и капли «от сердца», вытеснившие её книгу и крем. Но последней каплей стал её кашемировый плед — любимый, дорогой, подарок подруги — теперь он лежал в кресле, скомканный под махровым халатом свекрови. Воздух был пропитан духами «Белая сирень» и нафталином — как в старом сундуке.
— Света, ну ты что? Мама же не в коридоре будет спать… Я думал, мы с тобой на диване… — заговорил Дмитрий сзади.
Светлана медленно обернулась. Лицо — гладкое, без единой морщинки эмоций.
— Где ты думал, меня не интересует. Она здесь спать не будет.
Екатерина Степановна тут же «заплыла» вслед, с выражением оскорблённой добродетели:
— Что-то не так, Светочка? Это же кровать моего сына! Думала, ты на диванчике пока перекантуешься — молодая ведь, а у меня спина…
Светлана подошла к кровати, взяла чемодан и с глухим стуком поставила на пол. Сняла с кресла халат и протянула свекрови:
— Это не кровать вашего сына. Это наша кровать. Вещи можете перенести в гостиную. Там отличный раскладной диван.
Дмитрий побледнел:
— Светлана, ты с ума сошла? У неё давление! Ты хочешь довести до приступа?
— На диване не холоднее и не жёстче, чем на кровати, — спокойно парировала она. — Там ортопедический диван, который я выбирала сама. Для больной спины — идеален. Так что я забочусь о здоровье вашей матери.
Свекровь перевела взгляд с невестки на сына:
— Сыночка! Ты позволишь ей так со мной разговаривать? Выгнать родную мать в гостиную, как дворнягу? Это твой дом или её?
Дмитрий открыл рот, но Светлана уже вышла. Без слов прошла к шкафу, достала запасное бельё, подушку, одеяло. В гостиной с методичной аккуратностью сняла декоративные подушки, разложила диван, постелила всё — чётко, деловито, без единой эмоции. Потом вернулась в коридор:
— Спальное место готово. Иду в душ. Надеюсь, к моему возвращению в спальне не будет чужих вещей.
И ушла, оставив за собой гробовое молчание.
Под струями воды Светлана не думала ни о чём. Шум душа стал щитом от мира, где её дом превратился в чужую территорию. Она смывала не только усталость, но и липкое ощущение вторжения. Злости не было. Было что-то хуже — холодное, тяжёлое, как лёд в жилах. Это была усталость. Не от одного дня, а от лет. От мелких уступок, которые стали нормой. От проглоченных обид. От роли «понимающей жены», которую она играла, пока не поняла: «входить в положение» больше некуда. Она стоит спиной к стене — в собственном доме.
Когда она вышла из ванной, в квартире царила напряжённая тишина. Дмитрий сидел на краю дивана, сгорбившись. На кухне — демонстративное покашливание свекрови.
— Довольна? — спросил он с упрёком. — Довела мать. Сейчас давление подскочит — скорую вызывать придётся. Это было жестоко, Светлана.
Она надела шёлковый халат, не спеша завязала пояс:
— Жестоко — приводить в мой дом людей без спроса. Жестоко — позволять им выбрасывать мои вещи. Жестоко — ожидать, что я буду спать на диване, пока твою мать лечат от выдуманных болезней в моей постели. Выбирай любое.
— Но это же мама! — вскочил он. — У меня сыновний долг! Что я за сын, если оставлю её в деревне?
Светлана посмотрела прямо в глаза:
— Я тебе не домработница и не банкомат! Притащишь сюда свою маман ещё раз без моего ведома — обоим коврик в прихожей постелю, будете там ночевать!
Фраза, произнесённая тихо, ударила сильнее пощёчины. Дмитрий опешил.
— Ты забыла, что я твой муж? Эта квартира такая же моя!
— Ты здесь живёшь, — спокойно согласилась она. — Но квартира моя. Досталась от бабушки. Ремонт, мебель, техника — всё на мои деньги. Ты платишь за коммуналку и еду — на этом твой вклад заканчивается. Поэтому нет, квартира не твоя. Ты здесь гость. Дорогой, любимый — но гость. А гости уважают правила хозяина.
Дмитрий смотрел, будто его ударили под дых. Каждое слово рушило его уютный мир, где жена — тихая, покладистая, всегда «входящая в положение».
— Вот оно что… Ты всё подсчитала… Я для тебя — квартирант с привилегиями?
— Нет. Ты был мужем. Человеком, ради которого я была готова на всё. А ты решил, что это даёт право меня не уважать. Где твой мужской долг?
Не дожидаясь ответа, она ушла в спальню. Через минуту вернулась с его подушкой и половиной одеяла. Прошла к двери, распахнула её и швырнула постель на кафель подъезда.
— Твой долг — уважать меня. Привыкай. Утром чтобы её здесь не было. Иначе твои вещи полетят следом.
Она не закрыла дверь. Просто встала в проёме. Дмитрий посмотрел на одеяло у почтовых ящиков — и понял: это не угроза. Это приговор.
Ночь прошла в молчании. Дмитрий не стал ночевать в подъезде — молча занёс постель и устроился на диване, демонстрируя обиду. Светлана спала одна — и впервые постель не казалась пустой. Наоборот — она чувствовала пространство, свободу и ледяное спокойствие.
Утром она проснулась рано. Дмитрий уже сидел на кухне в полной экипировке, пил кофе. Екатерина Степановна жарила гренки, наполнив квартиру запахом горелого хлеба и «настоящего масла».
— Димуличка, поешь гренок, — сказала она, не глядя на Светлану. — Силы восстанавливать надо после таких нервов.
Дмитрий поднял на жену тяжёлый взгляд:
— Значит так, Светлана. Спектакль окончен. Мама остаётся столько, сколько нужно. Этот вопрос закрыт. А твоё поведение обсудим, когда придёшь в себя.
Он говорил медленно, как с неразумным ребёнком. Ждал вспышки. Но Светлана молчала. Подошла к кофемашине, нажала кнопку. Пока капал эспрессо — ушла в спальню.
Дмитрий и мать переглянулись: сдалась?
Через минуту Светлана вернулась, выкатив из гардеробной их отпускной чемодан. Открыла его посреди прихожей и снова ушла. Дмитрий вскочил:
— Что ты делаешь?!
Ответом был скрип шкафа. Она вернулась со стопкой его рубашек — и начала укладывать их аккуратно, будто собирала в командировку. Эта деловитость была страшнее крика. Эта отстранённость — приговором.
— Прекрати! — заорал он, бросаясь к ней.
Она даже не посмотрела. Вернулась за джинсами, свитерами. Выскочила свекровь:
— Дрянь! Сына из его дома выгоняешь! Дима, поставь её на место!
Светлана остановилась с охапкой белья. Посмотрела прямо в глаза свекрови — холодно, с лёгкой брезгливостью:
— Екатерина Степановна, вы на обследование приехали? Начинайте с головы.
Свекровь задохнулась. Светлана высыпала бельё в чемодан и пошла в ванную. Дмитрий стоял как вкопанный, наблюдая, как его жизнь укладывают в багаж. Он смотрел на её спину — и понимал: всё. Конец. Это не скандал. Это ампутация.
Она вынесла бритву, щётку, дезодорант — всё аккуратно уложила в карман. Застегнула молнию, выпрямилась:
— Всё собрала. Можешь проверить.
Выкатила чемодан за порог. Рядом — ботинки, куртку. Дверь оставила открытой.
Потом прошла на кухню мимо окаменевших, взяла чашку с эспрессо и сделала глоток. Смотрела в окно на просыпающийся город — будто в квартире никого больше не было.
Дмитрий стоял в прихожей, глядя на вещи в подъезде, на молчащую мать и на спину жены у окна — женщину, которая вычеркнула его из жизни так же просто, как нажала кнопку кофемашины.
И понял: его вещи не полетят следом.
Они уже полетели.