Ноябрь в этом году пришел как незваный гость: без стука, без предупреждения, сразу выстудив город до костей промозглым дождем и ветром. Он сорвал с деревьев последние, отчаянно цеплявшиеся за жизнь листья и швырнул их в грязные лужи. Вера, заведующая небольшим продуктовым магазином «Лакомка», где каждый ценник был выровнен по линейке, а консервные банки стояли в идеальных пирамидах, сегодня впервые за много лет взяла отгул. Не потому что болела – на здоровье она, к своим сорока восьми, не жаловалась. А потому что в опустевшей после замужества дочери квартире стало слишком тихо. Тишина эта, густая и вязкая, как непромешанный клейстер, давила на уши, забиралась в мысли, и чтобы от нее спастись, Вера затеяла генеральную уборку. Бессмысленную и беспощадную.
Она перемыла всю посуду, которая и так блестела в застекленной горке, перебрала шкафы, безжалостно выбрасывая старые, но памятные мелочи. Наконец, вооружившись шаткой табуреткой и влажной тряпкой, она добралась до антресолей в бывшей Аниной комнате. Там, под стопками пожелтевших журналов «Работница» и коробкой с елочными игрушками, которые помнили еще ее, Верино, детство, она наткнулась на то, чего никогда раньше не видела. Толстый, тяжелый альбом в потрескавшемся от времени темно-коричневом дерматиновом переплете. Она сдула с него серую, бархатистую пыль, которая тут же запершила в горле, и, чихнув, села на дочкину кровать, где еще, казалось, остался едва уловимый запах ее духов – что-то легкое, цветочное, совсем не похожее на Верины терпкие «Красную Москву».
Это был фотоальбом ее отца.
Она почти не помнила его. Он погиб на производстве, сорвался с высоты, когда ей было всего пять. В памяти остались только обрывки, как выцветшие кадры старой кинопленки: большие теплые руки, которые подбрасывают ее к самому потолку, и она визжит от восторга и страха; запах табака «Прима» и дешевого одеколона «Шипр», въевшийся в его рабочий пиджак; и его громкий, гулкий смех, от которого дрожали хрустальные рюмочки в серванте. Мать, умершая несколько лет назад, всегда говорила о нем с придыханием, как об идеальном муже и святом человеке. «Отец тебя обожал, Верочка. Он был лучший мужчина на свете. Честный, работящий, верный». Этот образ идеального отца Вера пронесла через всю свою жизнь.
Она осторожно открыла альбом. Картонные страницы были скреплены шелковым шнурком с кисточками. Углы фотографий были аккуратно вставлены в прорези. Первые страницы были ей знакомы: вот молодые, красивые родители на свадьбе. Мама в простом белом платье, смущенно улыбается, а отец смотрит на нее с такой нежностью, что у Веры защемило сердце. Вот она сама, маленькая, в смешном чепчике, на руках у отца. Он смотрит в объектив, и глаза его смеются.
Но чем дальше она листала, тем тревожнее становилось у нее на сердце. Между знакомыми, семейными фотографиями, были аккуратно вклеены другие, чужие. На них был ее отец, тот же самый, молодой и красивый, но рядом с ним – незнакомая женщина с большими, печальными глазами и длинной черной косой. И маленький мальчик, на год или два старше ее самой. Вот они стоят на берегу какой-то реки, щурятся от солнца. Отец держит мальчика на плечах, и тот радостно смеется. На обороте одной из фотографий каллиграфическим женским почерком было выведено: «Наш август. Река Пра. 1975 год». Вера похолодела. В 1975 году ее родители уже были три года как женаты, и ей самой было два года.
А в конце альбома, в специальном кармашке из плотной бумаги, она нашла пачку пожелтевших писем в таких же старых, зачитанных до дыр конвертах. Адресованы они были ее отцу, Василию Петровичу, по адресу его заводского общежития, куда, видимо, приходила вся его «неофициальная» почта. Написаны письма были рукой той самой незнакомой женщины.
Вера читала, и пол уходил у нее из-под ног. Мир ее, такой понятный и упорядоченный, как ровные ряды консервных банок в ее магазине, начал рушиться, рассыпаться на мелкие, острые осколки.
«Милый мой, любимый мой Вася, — писала женщина. — Пишу тебе тайком, пока муж на работе. Сынок наш, Сереженька, совсем большой стал, все время спрашивает, где его настоящий папа. Говорит, что тот, который с нами живет, – не папа, а просто дядя. А я смотрю на него и вижу тебя. Твои глаза, твою улыбку, твою ямочку на подбородке. Сердце разрывается от тоски и от любви к вам обоим…»
«…Зачем ты женился на ней, Вася? Разве ты ее любишь? Ты же знаешь, что мое сердце навеки твое. Я совершила страшную ошибку, выйдя за нелюбимого, но я была в отчаянии, родители настояли, сказали, что ты, простой рабочий, мне не пара. Приезжай, умоляю. Хоть на денек, хоть на часок. Я все брошу, мы уедем, куда скажешь, только забери нас с Сережей…»
Это был не просто компромат на идеализированного покойника. Это была трагедия. История большой, настоящей любви, которую растоптали обстоятельства, родительская воля, человеческая слабость. Вера поняла: у ее идеального отца была другая, тайная жизнь. И в этой жизни у него был сын. Ее брат...
Первой реакцией был шок. Холодный, парализующий. Вера сидела на кровати посреди пустой комнаты, заваленной старым хламом, и не могла пошевелиться. В ушах стоял гул. Потом пришло отрицание. Этого не может быть. Мама бы знала. Это какая-то ошибка, дальняя родственница, однофамилица. Должно быть простое, логичное объяснение. Она всегда находила всему логичное объяснение.
Она тут же, дрожащими пальцами, набрала номер дочери.
— Анечка, привет. Я тут… альбом нашла. Дедушкин.
— Привет, мам. Какой еще альбом? – голос у Анны был бодрый, деловой. На фоне слышались голоса ее коллег, смех, звонки телефонов. Другая, настоящая, кипящая жизнь.
Вера, сбиваясь и путаясь, запинаясь на словах, перескакивая с одного на другое, рассказала о своей находке. Анна слушала ее вполуха, было слышно, как она параллельно стучит по клавиатуре, отвечая кому-то в рабочем чате.
— Мам, ну ты даешь. Нашла о чем переживать. Столько лет прошло. Ну, была у деда какая-то женщина до бабушки. Что тут такого? Все мы не святые.
— Аня, ты не понимаешь! – почти крикнула Вера в трубку. – Тут мальчик! Его сын! У меня, кажется, есть брат!
— Мам, да мало ли кто это. Может, племянник какой-то. Ладно, мне некогда, у нас клиент важный, горит тур в Турцию. Давай вечером созвонимся.
Вера положила трубку, чувствуя себя оплеванной. Для Анны это были «старые кости». А для нее – перевернутый мир. Ее жизнь, ее семья, ее прошлое – все оказалось ложью.
Оскорбленная равнодушием дочери и подстегиваемая жгучим любопытством, которое пересилило шок, Вера начала собственное расследование. Она – женщина старой закалки. Она не умела гуглить и искать по социальным сетям. Она действовала по старинке. Она обзвонила немногих оставшихся в живых маминых подруг. Те мялись, уходили от ответа («Ой, Верочка, да я уж и не помню ничего, склероз у меня»), но одна, самая близкая, тетя Нина, после долгих уговоров и обещаний «поставить бутылку хорошего коньяка», раскололась.
— Да, Верочка… Было дело, — вздохнула она в трубку. — Звали ее Полина. Любил ее твой отец безумно, еще до твоей матери. Красивая была, как картинка. Но ее родители, шишки какие-то партийные, были против. Нашли ей жениха по статусу, инженера. А твой отец, гордый был, назло им на твоей маме женился. Мать-то твоя в него как кошка влюблена была, вот и… А про сына его мы все знали, конечно. Мать твоя тоже знала. Молчала всю жизнь, терпела. Любила его, дура. Думала, перебесится, забудет. А он, видать, не забыл. Ездил к ней тайком, когда в командировки якобы мотался… Ты уж прости, Вера, что я тебе все это…
Вера слушала и не верила своим ушам. Ее мать, такая гордая и сильная, всю жизнь знала и молчала. Жила во лжи. Ради чего? Ради любви к человеку, который любил другую?
Погруженная в прошлое, Вера совершенно забыла о настоящем. Она постоянно звонила Анне, пересказывала ей разговоры с тетей Ниной, делилась своими догадками. Анну это начинало раздражать.
— Мама, у меня своя жизнь, свои проблемы! У нас с Ильей ипотека, работа! Зачем ты раскапываешь это все? Что это изменит?
— Как ты не понимаешь! Это же моя семья! Моя история!
— Твоя история – это я! Твоя внучка будущая! А ты живешь прошлым!
На этой почве у них произошла крупная ссора.
— Ты всегда живешь чужой жизнью! – крикнула Анна в сердцах. – Раньше – моей, влезала в каждый мой шаг, указывала, с кем дружить и что носить! Теперь – жизнью отца, которого ты и не знала! Оставь мертвых в покое и займись собой!
И бросила трубку...
Слова дочери больно ранили Веру, но не остановили ее. Теперь найти брата стало для нее делом принципа. Доказать всем – и равнодушной дочери, и мертвым родителям, и самой себе – что она имеет право на эту правду. Она, используя свои навыки «завмага» и старые связи по торговой линии, через десятые руки, через знакомых товароведов и поставщиков, нашла адрес. Сергей Васильевич, 50 лет, водитель городского автобуса. Проживает в соседнем областном центре, в Рязани.
Не сказав никому ни слова, она отпросилась с работы под предлогом болезни, села в свой старенький, дребезжащий «Рено» и поехала. Сердце колотилось так, что отдавало в висках. Что она ему скажет? Как он отреагирует?
Она нашла его дом в обычном спальном районе, в типовой панельной девятиэтажке. Он был там, во дворе, возился со старенькими «Жигулями». Вера замерла, не решаясь подойти. Он был как две капли воды похож на их отца на фотографиях в том же возрасте. Те же широкие плечи, те же упрямые морщины на лбу, та же манера хмурить брови.
Она сделала глубокий вдох и подошла.
— Простите… Вы Сергей Васильевич?
Он оторвался от мотора, вытер руки ветошью и посмотрел на нее усталыми, серыми глазами. В них не было ничего от того веселого мальчика с фотографии.
— Я. А вы кто? По какому вопросу?
— Я… — у Веры перехватило дыхание. Все заготовленные слова вылетели из головы. — Меня зовут Вера. Кажется, мы с вами… брат и сестра.
Она протянула ему дрожащими руками несколько фотографий из альбома.
Он взял их, долго смотрел то на нее, то на снимки. Лицо его медленно становилось каменным, непроницаемым.
— Уходите, — сказал он наконец, холодно и глухо. И в этом голосе не было ни удивления, ни интереса. Только глухая стена. — Я ничего не знаю. У моего отца не было никакой другой семьи. Он умер, когда я был маленький. Все.
Он протянул ей обратно фотографии, повернулся к ней спиной и снова склонился над мотором, давая понять, что разговор окончен. Для него она была не сестрой, а призраком из прошлого, который пришел разрушить его простой и понятный мир.
Вера стояла одна посреди чужого, неуютного двора, униженная и разбитая. Она раскопала прошлое, и оно ее отвергло. Она села в машину, и всю дорогу до дома ее трясло от беззвучных, душащих рыданий. Она осталась совсем одна.
Вернувшись домой, Вера впала в апатию. Она написала заявление на отпуск за свой счет, отключила телефон и просто легла на диван, глядя в потолок. Впервые в жизни она, деятельная, энергичная, все решающая Вера, не знала, что делать. Весь ее мир, построенный на контроле, рухнул. Она чувствовала себя пустой, выжженной изнутри.
Анна, не сумев дозвониться до матери несколько дней, забила тревогу. Они с Ильей приехали вечером. Дверь им никто не открыл. Илья, высокий и сильный, надавил на хлипкий замок плечом, и дверь поддалась.
Они нашли Веру в гостиной. Она лежала на диване, укрывшись пледом, и смотрела в одну точку. В квартире было холодно, неубрано, пахло пылью и несчастьем.
— Мама! Что с тобой? – Анна бросилась к ней.
Испугавшись по-настоящему, она села на край дивана, обняла ее за плечи. Вера вздрогнула и вдруг зарыдала – громко, в голос, как ребенок. Анна гладила ее по голове, по спине, и что-то шептала.
— Прости, мам. Прости, я была неправа. Я дура. Я просто не понимала, как это для тебя важно. Прости…
Илья молча пошел на кухню. Он нашел в холодильнике курицу, поставил вариться бульон. Он молча мыл посуду, убирал со стола. Его тихое, деловитое присутствие успокаивало.
Вечером, сидя на кухне и прихлебывая горячий бульон, Вера, запинаясь, рассказала им о своей поездке. Они слушали ее, не перебивая.
— Вера Павловна, вы поймите и его, — сказал Илья, когда она закончила. — Для него это такой же шок. Он всю жизнь прожил с одной историей, а тут появляетесь вы и говорите, что все было не так. Вы для него – угроза его миру, его памяти. Ему нужно время...
Прошло несколько месяцев. Жизнь вошла в свою колею. Вера больше не пыталась никого найти. Она убрала альбом обратно на антресоли. Но она изменилась. Она перестала звонить Анне по десять раз на дню, перестала лезть с советами. Она вдруг поняла, что у дочери своя жизнь, и она имеет на нее право.
Она начала жить для себя. Записалась в бассейн, о котором мечтала лет двадцать. Стала по выходным встречаться с подругами, ходить в кино. Она вдруг обнаружила, что мир не вертится вокруг ее магазина и ее дочери.
Однажды вечером, в пятницу, когда она вернулась из бассейна, уставшая и довольная, в квартире зазвонил городской телефон. Им уже почти никто не пользовался, и Вера даже вздрогнула от неожиданности. Она сняла трубку.
— Слушаю.
В трубке помолчали. Потом незнакомый, хрипловатый мужской голос неуверенно произнес:
— Вера?.. Это Сергей. Брат ваш… то есть… В общем, это я. Я… я хотел поговорить. Про отца. У вас есть время?
История закончилась на этой паузе. Вера стояла с трубкой в руке, и на ее лице впервые за долгое время появилась слабая, неуверенная улыбка. Неизвестно, чем закончится этот разговор. Но ясно было одно: Вера, пытаясь найти семью в прошлом, обрела ее в настоящем. И, отпустив прошлое, она дала ему шанс самому вернуться в ее жизнь. Но уже на других условиях...
***
А в другом городе разворачивалась своя драма...
— Я двадцать пять лет ждала тебя из рейсов, Витя. А ты всё это время к ней ездил?
— Оля, я могу объяснить...
— Объясни лучше, почему в телефоне у тебя "Алина. Диспетчер"? И почему Кирилл встретил в больнице девочку, которая назвала тебя папой?
Виктор похолодел. Две его жизни столкнулись лоб в лоб, как фуры на встречной...
ПРОДОЛЖЕНИЕ ИСТОРИИ ТОЛЬКО В МОЕМ ТЕЛЕГРАММЕ