Правин никогда не бывал дальше орбиты Марса. Как и многие мальчишки, он в детстве мечтал взглянуть на самые далекие и потаенные закоулки Системы, но со временем эти мечты поугасли. Точнее, их сменила его главная страсть: медицина. И тем более было удивительно, что в итоге именно медицина привела его за атмосферу родной планеты, в Лунную клинику Сакса.
Он посмотрел на обзорный экран. Конечно, комплекс клиники, как и всё на Луне, располагался в вырубленных в лунной породе помещениях, глубоко под поверхностью, но качество изображения было таким, словно смотришь в мансардное окно. Его всегда поражало, насколько красивой и одновременно нереальной выглядела Земля со стороны. У него до сих пор в голове не укладывалось, что это его собственная родина, планета, населенная огромным количеством людей.
— Скажите прямо, доктор Мирчандани. — Невзирая на изможденный вид, на изрезавшие лицо глубокие морщины усталости, мужчина смотрел прямо в глаза Правину. Твердый, решительный взгляд. Правин не мог решить, к лучшему это или нет. Никогда нельзя предсказать, как пациент отреагирует. — Я не вчера родился… я знаю свой диагноз. Сколько мне осталось?
Правин решил, что с таким пациентом самой лучшей тактикой будет простая откровенность, без излишнего сочувствия или попыток приободрить или обнадежить.
Тем более, что в данном случае даже намека на надежду не было.
— Сейчас вы находитесь где-то ближе к концу второй стадии болезни, — сказал Правин. — Хотя в вашем случае не наблюдалось панических атак и галлюцинаций, что несколько смазывает клиническую картину.
Большинство пациентов от такой холодной отчужденности врача в подобной ситуации, скорее всего, потеряли бы самообладание, но этот и бровью не повел. Правин даже представить боялся, что бы он сам чувствовал на его месте. Да, в пилоты Флота Дальней разведки явно кого попало не берут. Впрочем, с другой стороны, железобетонная невозмутимость вполне могла быть одним из симптомов. — Это означает, что вы умрете в ближайшие шесть-девять месяцев. Возможно, быстрее. Болезнь слишком мало изучена, чтобы делать более точные прогнозы.
Пациент усмехнулся. Усмешка вышла скупой и кривоватой, но это была именно усмешка. Правин невольно восхитился. Похоже невозмутимость была именно невозмутимостью, а не одним из последствий поражения мозга пациента. Просто капитан Стенли Жомэн был именно тем, кем был: первопроходцем дальнего космоса со стальными нервами.
— Не так уж мало, — сказал капитан Жомэн. — Учитывая, что мне больше не надо тратить время на сон, можно еще успеть доделать кой-какие дела.
Правин вздохнул. Капитан нравился ему все больше, и это на самом деле было неправильно. Нельзя так уж тесно привязываться к терминальным пациентам, иначе за какой-то десяток случаев сам выгоришь дотла.
— К сожалению, должен вас разочаровать, — сказал Правин. — В реальности времени у вас гораздо меньше. Уже к завершению третьей стадии, ориентировочно месяца через три, вы впадете в состояние, похожее на кому, и полностью перестанете реагировать на внешние раздражители.
Это подействовало даже на космолетчика — в том смысле, что ему пришлось предпринять на десять процентов больше усилий, чтобы сохранить выдержку. капитан Жомэн не расплакался, не открыл ошеломленно рот, не засыпал врача лихорадочным потоком вопросов в поисках хоть какой-то лазейки. Он просто надолго замолчал, пристально глядя на Правина. Похоже, из всех стадий принятия он лишь краешком зацепил третью — торг — а потом сразу же перешел к пятой. Однако смирение капитана Жомэна явно было не из того теста, что у большинства людей. Возможно, дело тут было в том, что без изрядной толики фатализма космолетчикам было бы сложно справляться с психологической нагрузкой в дальних экспедициях, шансы вернуться из которых были скорее близки к пятидесяти, чем к ста процентам.
— Это досадно, — наконец сказал капитан Жомэн таким тоном, словно комментировал случайно поцарапанное в уличном трафике крыло скиммера. — Не то, чтобы у меня могли быть какие-то большие планы, в моем-то нынешнем положении… Но все же жаль. Доктор Мирчандани, я правильно понимаю, что лечения не существует даже гипотетически?
Правин удивился. Неужели он ошибся в оценке психологического состояния капитана, и тот все еще продолжает торговаться? За двадцать лет общения с терминальными пациентами Правин научился определять их ментальное состояние едва ли не лучше любого клинического психолога. Однако космолетчик не дал Правину додумать.
— Я понимаю, что для меня фактически все кончено, — сказал капитан Жомэн. — Мое окно жизненных возможностей схлопнулось почти в точку. Но для вас-то это не так. Почему бы не использовать оставшееся время с максимальной пользой? Насколько я понимаю, мое заболевание очень редкое?
Правин кивнул, не совсем понимая, куда клонит собеседник.
— Да, — сказал он. — Прионные болезни вообще очень редки, один случай на несколько миллионов человек, а у вас к тому же отсутствует семейная история болезни или случаи экспозиции к источникам возможного заражения. Да и клиническая картина для вашей симптоматики очень нехарактерная. Вы уверены, что никто в вашей семье не страдал фатальной семейной бессонницей?
Космолетчик снова усмехнулся.
— Уж такой факт в семейной истории вряд ли мог остаться незамеченным, как полагаете доктор? К тому же вы же знаете, как проходит отбор кандидатов на мою должность. Бывшую должность, — быстро поправился он. — Мое здоровье и мою ДНК проштудировали так, что можно с точностью до сотой процента определить мою степень родства с пророком Моисеем. — Он помолчал. — Так вот, насчет моего предложения, доктор. Мне не привыкать к роли подушечки для иголок в медлаборатории. Завещать свой мозг для исследований — дело благородное, и я уже внес соответствующий пункт в завещание. Но насколько я понимаю, к этому моменту он будет уже похож на поеденный термитами пол, да и работа с образцами тканей — не то же, что возможность опробовать что-то на живом пациенте. Вы уверены, что нет абсолютно НИЧЕГО, что вы могли бы попробовать? Боюсь, такая возможность предоставится вам еще не скоро. Как вы сами сказали: один случай на миллионы.
Правин открыл было рот, чтобы ответить, потом закрыл, не издав не звука. Несколько мгновений он смотрел на капитана Жомэна, почти не видя его, потом неожиданно встал.
— Извините, — сказал он все еще улыбающемуся пациенту. Удивительно: даже сквозь очевидную чудовищную усталость, космолетчик выглядел увереннее и спокойнее, чем сам врач. — Мне надо посоветоваться с коллегами. — И он вышел из палаты.
*****
— Это ужасный риск, Правин. Это же всего лишь гипотеза. Исследования никогда не ушли дальше нескольких тестов на модифицированных мышах. Как вообще тебе могла прийти в голову такая идея?
Ольга Шипенко была родом из семьи марсианских беженцев. Вырвавшись еще ребенком из кровавого хаоса восстаний в подземных городах, она в качестве ответной реакции навсегда запечатлела в себе жесткую, почти ригидную страсть соблюдать любые писаные правила и инструкции. Суровая самодисциплина и невероятная работоспособность позволили ей в рекордные сроки сделать карьеру в качестве исследователя-нейрофизиолога, но парадоксальным образом именно эта профессия время от времени ставила ее перед необходимостью делать тяжелый выбор. В исследовательской (а, значит, творческой) работе зачастую необходимо думать и действовать вне рамок установленных алгоритмов.
Правину неожиданно пришла в голову шокирующая мысль: а не нанял ли он Ольгу (подсознательно, конечно) в качестве, так сказать «внешнего предохранителя»? Он мог вспомнить как минимум пять-шесть случаев из прошлого, когда Ольга удержала его от казавшихся перспективными решений, которые потом, будучи сделаны другими исследователями и врачами, привели к фатальным последствиям.
Впрочем, сейчас ему было не до изучения этого морально-этического лабиринта.
— Пациент сам предложил рассмотреть любые варианты, — сказал Правин, стараясь звучать как можно рассудительнее. По опыту он знал, что эмоциональные аргументы на Ольгу не действуют, а то и вовсе приводят к противоположному результату. - Так почему бы не попробовать?
— А если это его убьет? — спросила Ольга. — Правин, не существует никаких протоколов применения этого метода!
Это в ее представлении было самым главным аргументом и самым страшным возможным грехом в медицине: какие-либо действия, не оговоренные в многократно перепроверенных и утвержденных протоколах лечения. К несчастью для нее, у Правина был неопровержимый контраргумент, который ему приходилось время от времени применять в подобных спорах.
— Так мы и есть те, кто эти протоколы составляет! — сказал он. — Если бы все всегда только следовали уже существующим инструкциям, у нас бы до сих пор не было бы ни черта, кроме аспирина и йода.
Выражение лица Ольги оставалось таким же негодующе-скептическим, но по характерному прищуру глаз Правин понял, что она уже обдумывает варианты.
— У него нестандартная симптоматика, — наконец сказала она. — Я не помню, чтобы хоть раз фатальная бессонница возникала спонтанно. Поражение мозга уже достаточно заметное, при этом он сохраняет полную ясность мышления. Полагаешь, он готов подписать информированное согласие?
Правин изо всех сил старался не выдать торжества. Убедить Ольгу так легко ему удавалось далеко не всегда.
— Зачем гадать? — сказал он. — Давай у пациента и спросим. А ты пока свяжись с нейроцентром в Тасмании. Они единственные, у кого есть образцы и вся документация по ним.
*****
Когда Правин вошел в палату, капитан Жомэн сидел за столом и что-то быстро писал в блокноте. Очередное свидетельство нестандартного развития болезни. Обычно к этому времени у пациентов сознание уже спутано настолько, что они даже не могут толком устно выражать свои мысли, не то что вести какие-то записи.
Космолетчик дописал еще несколько слов и быстро закрыл блокнот, так что доктор не успел увидеть, что там написано.
— Ну что, приговор уже вынесен? — спросил пациент спокойно. — Каков вердикт присяжных?
Правин окончательно решил, что время вежливых околичностей и осторожного зондирования психологического состояния пациента прошло.
— Я не могу ничего вам обещать, — сказал он. — Метод никогда не был испытан на людях. Тесты на мышах продемонстрировали кое-какие многообещающие результаты, но все-таки данные был неоднозначные.
— Между людьми и мышами большая разница, — заметил капитан Жомэн.
— Именно. — Правин посмотрел космолетчику прямо в глаза. — Есть большая вероятность, что этот метод нанесет невосполнимый ущерб вашему здоровью даже в том случае, если нам удастся справиться с исходной проблемой.
Капитан Жомэн немного помолчал.
— Насколько я понимаю, альтернатива для меня это неизбежная смерть, — сказал он. — К тому же прионы уже нанесли невосполнимый ущерб моему здоровью… Проще говоря, терять мне совершенно нечего. А так есть хоть небольшой шанс послужить науке.
Правину показалось, что при этих словах во взгляде космолетчика промелькнула странная эмоция, выражение, которого он никак не ожидал увидеть у отчаявшегося человека обреченного на смерть от малоизученной болезни. Пусть даже этот человек и обладал железной волей и стальным нервами первопроходца дальнего космоса, открывшего Омфалос, уникальный загадочный искусственный объект на орбите Урана, но чтобы единственным, что Правин видел, было спокойное любопытство и… Нетерпение?
Впрочем, нельзя было исключать возможность, что это результат действия прионов, неумолимо разрушавших мозг капитана Жомэна. Тем больше оснований действовать как можно скорее.
— Тогда я в нескольких словах обрисую метод, которым мы предлагаем воспользоваться, — сказал Правин. — Механизм прионных болезней заключается в том, что один из естественных клеточных белков оказывается атакован своим мутировавшим аналогом, в результате чего он также мутирует. В ходе исследований еще несколько десятилетий назад возникло предположение, что если убрать из уравнения здоровые белки, то прионы останутся без питательной среды, так сказать, и не смогут размножаться. Собственно, именно это и было продемонстрировано на мышах.
— Но, — сказал Жомэн. — Я отчетливо слышу в ваших словах большое увесистое «но».
Правин кивнул.
— На самом этих «но» два. В-первых, изначально метод нельзя было использовать для лечения уже заболевшего пациента. Получить генно-модифицированные особи, иммунные для прионных болезней — да, но если злокачественные прионы уже запустили процесс в организме, то исход был неизбежен. К счастью, мы полагаем, что у нас есть решение данной проблемы.
— Ну что ж, это хорошо. Дает какую-то надежду. — спокойно заметил космолетчик. — А что во-вторых?
— Здесь все сложнее. Видите ли… — Правин сделал паузу, подбирая слова. — В организме человека нет ничего «ненужного», особенно на молекулярном уровне. Мы до сих пор не знаем точно, за что отвечают эти белки. Опыты на мышах показали, что они как-то связаны с когнитивными функциями, но этих опытов было немного, и результаты были неоднозначные.
— Проще говоря, вы, возможно, вылечите меня, но совершенно не представляете, какие побочные эффекты может вызвать лечение, если не считать некоторого подозрения, что я перестану узнавать окружающих? — спросил Жомэн.
Космолетчик определенно предпочитал называть вещи своими именами, не размениваясь на намеки и эвфемизмы. Однако Правин уже начал привыкать к прямолинейной манере капитана Жомэна, тем более, что сейчас это было как нельзя кстати.
— Да, вы сформулировали это достаточно близко к нашим предположениям, — сказал Правин. — Я понимаю, что это очень туманно и рискованно, но учитывая все обстоятельства, выбор у нас не слишком богатый.
— Либо я гарантировано умру, предварительно впав сначала в слабоумие, а потом в кому, либо я с некоторой вероятностью могу выжить, имея в потенциальных вариантах все то же слабоумие, — задумчиво произнес Жомэн. — Возможно, вы удивитесь, доктор, но это не так уж радикально отличается от тех выборов, которые мы, космолетчики, порой вынуждены делать в Пространстве. Можете считать, что вам повезло с пациентом.
Правин изо всех сил старался ничем не выказать неуемную радость. Вот он, шанс войти в историю медицины!
— Мы должны соблюсти все формальности, конечно, — сказал он. — Ваша подпись под должным образом оформленным информированным согласием… Ну, вы понимаете.
Неожиданно космолетчик ему подмигнул.
— Конечно, доктор Мирчандани. Но раз уж речь идет именно об информированном согласии, я полагаю, вы разъясните в мне в доступных подробностях, каких именно пиявок и куда вы мне собираетесь ставить?
Никогда прежде еще Правину не доводилось хохотать вместе с терминальным пациентом над шуткой пациента о непроверенном и потенциально опасном лечении.
*****
Экспериментальные штаммы векторных вирусов, которые Правин собирался использовать для лечения капитана Жомэна, прибыли с Земли на курьерском шаттле спустя тридцать часов. Сотрудники лаборатории особого интереса по поводу запроса с Луны не проявили. Лаборатория на Тасмании располагала обширной коллекцией биообразцов, накопленной за более чем сто лет работы, и подобные запросы были для них привычным делом. Тем более, что Лунная клиника обладала безупречной репутацией по лечению и исследованию различный заболеваний нервной системы.
А теперь у Правина появился реальный шанс стать частью этой репутации. Возможно, даже значительной частью.
К этому моменту он уже успел подробно поговорить о предлагаемом лечении с капитаном Жомэном, разъяснить тому, насколько это было возможно, принцип действия векторных вирусов и каким образом они планирует эти вирусы модифицировать, чтобы они занялись поиском и разрушением всех белков определенного типа — и тех, что уже были атакованы и изменены прионами, и тех, которым еще только предстояло стать питательной средой для размножения прионов.
— Позвольте, доктор Мирчандани, — сказал космолетчик. — Разве мы вообще можем говорить о процессе размножения, если речь идет всего лишь о белках? Это же даже не вирусы.
Он выглядел одновременно заинтересованным и усталым. Конечно, в условиях палаты (пусть даже и персональной) в исследовательской клинике об особых удобствах речи не было, но Правин старался по возможности соблюдать личные границы пациента. Болезнь у капитана Жомэна развивалась нетипично, но поступательно, без внезапных кризисов и резких ухудшений, поэтому необходимости в детальном постоянном наблюдении пока не было, поэтому Правин не знал во всех подробностях, как именно космолетчик проводит свободное время.
Которого у него, вероятно, осталось совсем немного, одернул он себя, заставляя вернуться к вопросу пациента.
Капитан Жомэн терпеливо дожидался ответа.
— Эээ… Да, конечно, — кивнул Правин. — Термин не совсем точный, но для простоты можно использовать и его. Суть процесса от этого не меняется. Как ваша голова?
Вот уже около недели пациент жаловался на головные боли — типичный симптом. Болеутоляющие помогали, но Правин подозревал, что суровый покоритель космоса, возможно, отчасти скрывает свои подлинные ощущения.
— Спасибо, доктор, в последнее время более-менее стабильно. Во всяком случае я пока еще не теряю способность здраво мыслить.
Вот это как раз действительно было так. Каждый день Жомэн тратил как минимум два часа на выполнение различных тестов, контролирующих мыслительные процессы, и результаты этих тестов ясно говорили о том, что снижения интеллектуальных способностей у пациента пока нет. С одной стороны это смущало, поскольку было нехарактерно для типичного течения болезни, но для Правина сейчас было буквально спасением. Получить информированное согласие на лечение у пациента с прогрессирующей деменцией было бы невозможно.
Очевидно, часть этих мыслей и эмоций отразилась на лице врача. Жомэн усмехнулся и подмигнул доктору.
— Боитесь, как бы я не впал в маразм до того, как разрешу вам использовать себя в качестве подопытного образца? Поверите ли, мне и самому не хотелось бы. Но гарантий у нас никаких, так что… Не подписать ли нам бумаги прямо сейчас?
И он указал на бежевую пластиковую папку, лежавшую на столе между ними.
Еще спустя двое суток после прибытия образцов с Земли Ольга сделала капитану первую инъекцию модифицированного Правином векторного вируса, который должен был начать разрушение нормальных прионных белков, служивших питательной средой для патогенных прионов.
С того момента, как контейнеры с исходными штаммами оказались в лаборатории, Правин работал как одержимый. Идеальным решением был бы вирус, перестраивающий ДНК клеток таким образом, чтобы она останавливала цепную реакцию преобразования нормальных прионных белков в патогенные, не нарушая при этом остальные функции клетки, но такая задача была современным генным технологиям пока не по зубам. Идея, которую Правин собирался воплотить, появилась лет тридцать назад, в начале две тысячи двадцатых, но и эти исследования сошли на нет. Речь шла о глубокой генной инженерии с непредсказуемыми последствиями. Никто не позволил бы копаться в человеческой ДНК ради теоретического иммунитета против болезни, встречающейся с частотой один на несколько миллионов.
Однако Правин еще будучи аспирантом-медиком, работал в исследовательской группе, занимавшейся модификацией векторных вирусов (той самой группе, которая потом в Тасмании отрабатывала новые методы на мышах), и с тех самых пор размышлял над этой темой. Ему казалось, что он нащупал потенциальный путь к решению проблемы, но опять-таки: кто разрешит тестировать на людях способы разрушения специфических белков при помощи векторных вирусов? У него не было никаких шансов проверить свои идеи на практике.
Пока у него не появилось информированное согласие на лечение от капитана Жомэна.
Все эти дни состояние космолетчика оставалось относительно стабильным. Тесты показывали ровные результаты, хотя последняя перед введением препарата томография мозга явственно свидетельствовала, что очаги поражения постепенно увеличиваются. Пациент практически не спал, но пока еще не впадал в типичное для поздних стадий летаргическое состояние. Напротив, капитан Жомэн вел активную интеллектуальную деятельность: читал много научной литературы, скачанной из информационных сетевых банков, преимущественно работы и журналы по теоретической физике (Правин счел это вполне естественным занятием для космолетчика, пусть даже и в отставке) и что-то постоянно писал. Он исписал уже три объемистых тетради.
Правину было любопытно, над чем таким работает Жомэн, но тот сам не заговаривал об этом, а спросить Правин сначала не решался, а потом ему стало некогда об этом думать. Лишь однажды он спросил у Ольги, не видела ли она, что там, на что та пожала плечами и ответила, что для нее математика всегда была чем-то сродни языку инопланетян, и то, что она успела заметить в записках пациента, только еще больше утвердило ее в этом.
На четвертый день после начала лечения появились первые обнадеживающие данные. Во-первых, Жомэн перестал жаловаться на головную боль (хотя как будто бы сам не придал этому никакого значения), во-вторых, очередная серия тестов на интеллектуальный уровень неожиданно показала некоторое его увеличение.
— Правин, ты не хуже меня знаешь относительность этих тестов, — сказала Ольга. — Это конечно, уже далеко не археологическая древность типа теста Айзенка, но и не показания градусника. Отклонения в обе стороны вполне возможны.
— Согласен, но не настолько, и уж точно, учитывая, чем болен пациент, не в сторону улучшения! — возразил Правин.
— Да если бы даже он не был болен, — пожала плечами Ольга. — Много ты слышал о скачках интеллекта даже у самых здоровых людей?
Правин хмуро посмотрел на распечатки.
— И все равно, что-то тут не так, — сказал он. — Анализы неоднозначные, так что пора нам засунуть нашего бравого покорителя космоса в томограф.
*****
— Есть какие-то изменения, доктор? — спросил Жомэн, лежа на койке томографа. Даже в больничной сорочке, придававшей кому угодно беспомощный вид, космолетчик ухитрялся каким-то образом выглядеть уверенным в себе.
— Вот это мы как раз и хотим выяснить наверняка, — сказал Правин. — Отклонения в анализах есть, но ничего определенного. — Он кивнул Ольге, сидевшей за контрольным терминалом томографа. — Сейчас начнем. Процедуру вы знаете: не шевелитесь и все такое.
— Конечно, — спокойно ответил Жомэн.
Однако начать они толком так и не успели.
Характерный шум работающего томографа стих буквально через полминуты после начала работы. Правин и Ольга не успели ничего сообразить, как следом замерцал и погас сначала экран контрольного терминала, а затем и свет в операторской будке и самой лаборатории. Спустя пару мгновений загорелось тусклое аварийное освещение.
— Что за черт! — воскликнул Правин и тут же наклонился к микрофону связи. — Капитан Жомэн, с вами все в порядке?
— Не работает! — на ходу бросила Ольга, распахивая дверь в лабораторию. Правин сообразил, что если отключился контрольный терминал, то и система внутренней связи тоже работать не может. Он рванул следом за помощницей.
Вдвоем они помогли пациенту выбраться из чрева томографа.
— Не волнуйтесь, — сказал Правин. — Какой-то сбой в энергоснабжении лаборатории. Ничего страшного, система многократно дублирована. Непонятно, правда, почему переключение сразу не сработало… Думаю, техники разберутся в ближайшее время.
— Мне не привыкать, — пожал плечами Жомэн. — В пространстве всяческого рода сбои обычное дело… Хотя и куда более опасное. Там с дублирующими системами похуже.
Правин в очередной раз отметил железную выдержку и спокойствие пациента. Жомэн действительно вел себя так, словно не случилось ничего заслуживающего отдельного внимания и уж тем более беспокойства, хотя для большинства обычных людей даже само исследование в томографе частенько оказывается самым необычным переживанием в их жизни. И снова врача кольнуло сомнение: природная ли это черта космолетчика или изменения в психике, вызванные заболеванием?
Или лечением?!
Мысль резанула прямо по нервам врача, и без того натянутым до предела напряженной работой последних дней. Правин едва ли не сутками торчал в лаборатории, еле успевая на ходу перекусить и урвать чуть-чуть сна, но возбуждение напрочь перебивало усталость. Позже, скорее всего, его организму придется за это расплачиваться, но сейчас он просто не мог позволить себе расслабиться.
— Я провожу вас в палату, — сказала Ольга, протягивая руку пациенту. — Исследование проведем позже, когда разберемся с этим бардаком.
Правин смотрел на закрывшуюся за ними дверь вплоть до того момента, когда она снова открылась и в лабораторию вошел техник с типичным для всех техников мира выражением на лице «ну что вы тут опять без меня сломали?».
*****
Главный инженер клиники выглядел донельзя раздраженным, каким и был на самом деле.
— Доктор Мирчандани, я, конечно, понимаю, что вы тут на передовом крае медицинской науки, бьетесь за избавление человечества от жутких хворей и так далее, но если вы будете продолжать в том же духе, вы избавите нас от целой кучи дорогостоящего оборудования, — сказал он.
Правин подумал, что для исследовательской клиники должность «главного инженера» звучит странно, словно это сборочный цех какого-то завода, но традиция уходила корнями в незапамятные времена основания Лунной клиники десятилетия назад. К тому же у главного инженера в ведении действительно находилась целая бригада опытных специалистов, и куча сложнейшего оборудования, которое они обслуживали и ремонтировали. Вызывать по каждому случаю техников с Земли было бы чересчур дорого, а в лунных поселениях людей с такой квалификацией было днем с огнем не сыскать.
— Не могли бы вы объяснить, за какой такой надобностью, а главное, каким образом вы ухитрились увеличить энергопотребление лаборатории томографии на несколько порядков, так что вылетели все входные предохранители и расплавились дублирующие цепи? — поинтересовался главный инженер. Он был из второго поколения лунных поселенцев, и звали его Анри Седельников.
Правин напомнил себе, что вообще-то по должности (руководитель одного из главных отделений) он если не выше главного инженера, то как минимум равен ему. Ему не пристало робеть и краснеть, словно школьнику, вызванному на объяснения в кабинет директора. Вот только ответить ему было нечего.
— На несколько порядков? — переспросил он, понимая, что глупее фразы не придумаешь, оробел и покраснел. Впрочем, возможно, главный инженер этого не разглядел из-за смуглой кожи врача.
— Представьте себе! — Седельников покачал головой, и в его взгляде вдруг проскользнуло нечто, что неожиданно показалось Правину… Восхищением?! — Ладно, бог с ними, с предохранителями и дублирующими цепями. Это дело легко поправимое. Но вот как вы сумели полностью размагнитить все неодимовые магниты в установке МРТ, и что мне прикажете теперь с этим делать?
Наверное, Правин еще долго сидел с открытым от изумления ртом, если бы в кабинет внезапно не вошла — нет, буквально влетела Ольга.
Главный инженер поморщился. В силу профессиональной привычки к порядку и точности, он очень не любил, когда к нему заходили без предварительной договоренности, да еще и посреди серьезного разговора.
— Доктор Шипенко, вы не могли бы подождать, пока мы… — стеклянным голосом начал Седельников, и уже в свою очередь изумленно застыл, когда Ольга небрежно отмахнулась от грозного главного инженера.
— Правин, у нас пропал пациент! Я нигде не могу найти капитана Жомэна!
Правин закрыл рот, собираясь с мыслями и одновременно отмечая несколько безумное выражение на лице Ольги.
— В смысле, пропал? — спросил он. — Вышел куда-то из палаты? Я же предупреждал его, что в его состоянии одиночные прогулки не рекомендуются! Он казался мне таким здравомыслящим человеком… Может, это проявление симптоматики? Нарушение рационального мышления? Черт, как не вовремя эта беда с томографом…
Ольга яростно замотала головой.
— Ты не понимаешь! Его вообще нигде нет! Я обыскала всю клинику! Он исчез!
— Но это невозможно! — Правин растерянно оглянулся на Седельникова, словно тот и впрямь был всеведущим директором, способным вытащить напроказившего школьника из любой передряги.
Главный инженер, с интересом наблюдавший за разговором, пожал плечами.
— Клиника большая. Я организую всеобщий поиск… Хорошо же вы следите за своими пациентами, доктор Мирчандани.
У Правина, уже устремившегося к выходу из кабинета, не хватило сил на возражения, настолько он был ошеломлен.
Спустя два часа стало ясно: капитана Жомэна в клинике нет. Были обысканы все укромные уголки, каждый чулан уборщика и каждый стенной шкаф. На Земле это означало бы расширение поисков за пределы здания, но Лунная клиника располагалась глубоко под поверхностью спутника в отдельном комплексе, связанным с ближайшим поселением единственным путепроводом магнитной подземки. Последний шаттл из клиники ушел еще до того, как Правин с Ольгой в последний раз разговаривали с пациентом. Деваться ему было некуда.
И все же он исчез.
— Надо срочно сообщить в Лунный Совет и на Землю, — сказала Ольга. — Мы не можем скрывать такое происшествие.
Правин вздохнул. Он знал, что она права. Он знал и то, что, вероятно, вне зависимости от того, чем все кончится, его карьере, скорее всего, пришел конец. Ну, или если очень повезет, она будет заморожена лет на двадцать. После такого никто не рискнет доверить ему не то что отделение в исследовательской клинике, ему повезет, если его возьмут лаборантом чистить клетки за крысами.
— Ты права… Но мне хотелось бы все-таки попытаться понять, что произошло. Может, он впал в психоз и попытался выбраться из клиники по воздуховодам?
Ольга покачала головой.
— Там же система фильтров, как бы он пробрался? К тому же Седельников все равно уже проверил эту версию. Никаких улик. — Она невесело ухмыльнулась. — По-моему, он подозревает, что мы заморили беднягу и растворили его в кислоте. Во время нашего последнего разговора он как-то странно смотрел на меня. И если мы не сообщим о происшествии в ближайшее время, это сделает он, хотя это и не его обязанность.
— Я бы и сам был готов поверить в эту гипотезу, если бы только у нас была возможность добыть где-то столько кислоты, — сказал Правин обреченно. — По крайней мере, хоть какое-то объяснение. Ты осматривала его палату?
— Конечно, только там ничего нет. Капитан был на удивление скромным в быту и аккуратным человеком. Он ведь поступил к нам с одной только небольшой сумкой, помнишь? Я в нее заглянула. Такое впечатление, что он оттуда ничего не достал. Даже его блокноты сложены на столе аккуратно, словно по линеечке.
Правин встрепенулся.
— То есть их он оставил, когда… Когда исчез? — Он поймал себя на том, что продолжает думать о пациенте как о сбежавшем, хотя знал, что это было абсолютно невозможно. — Знаешь, а давай-ка в них заглянем… Вдруг найдется что-то. Хоть какая-то зацепка. И уже после этого свяжемся с Советом… Я попрошу Анри предоставить это нам, — горько добавил он. — Надеюсь, он пойдет навстречу.
Разговор с главным инженером по коммуникатору, состоявшийся по дороге в палату исчезнувшего пациента, был коротким и оставил ощущение взаимной неловкости.
— По-моему, это не лучший повод играть в Шерлоков, — сказал Седельников. — Но я в любом случае не хочу первым подставлять шею Совету, а уж со своим медицинским начальством вы тем более вправе связываться когда угодно. Но только несколько часов, не больше. Потом вы должны рассказать обо всем. По клинике уже бродят слухи, и надолго эти слухи тут внутри не удержатся. Вы же не хотите, чтобы Совет узнал о происшествии из сплетен?
Правин чертыхнулся про себя. Об этом он не подумал, а ведь в поисках пациента участвовала большая часть персонала клиники. Никто из них не знал всей правды, но слухи совершенно точно уже цветут бурным цветом.
— Хорошо, — ответил он. — Мы поспешим. Спасибо.
— Пару часов максимум, — сказал Седельников. — Потом нам придется раскрыться. — И он отключился.
*****
— Это не математика, — сказал Правин. — Не то чтобы я тоже был таким уж спецом, но это даже близко не математика… Я вообще не знаю, что это такое.
Один из блокнотов капитана Жомэна, раскрытый примерно на середине, усмехался прямо в лицо Правину мелкой, тщательно выведенной (почти изящной) россыпью загадочных символов, среди которых не было ни одной цифры, ни одного хотя бы отдаленно знакомого математического символа.
— Теперь я тоже вижу, — кивнула Ольга. — В тот раз я видела его записи мельком, не успела рассмотреть как следует. Но сейчас… Я, возможно, и мало что смыслю в математике, но даже я понимаю, что без цифр, дробей и интегралов в ней не обойтись.
Правин перелистнул еще несколько страниц.
— Знаешь, на что это больше всего похоже? На какой-то шифр… Или даже на чужой язык. Некоторые символы определенно повторяются, хотя я не могу заметить в этом никакой системы. Но я не знаю ни одного языка, который пользовался бы таким алфавитом.
— Земного языка, — сказала Ольга.
Правин изумленно уставился на нее.
— И ты еще можешь шутить? Сейчас, после всего, что случилось?
Ольга медленно покачала головой.
— А я не шучу. Или ты забыл о профессии нашего пациента?
— Бывшей профессии, — уточнил Правин. — Он уже несколько лет как вышел в отставку.
— Не имеет значения. Ты же видел, как он держался. Словно он до сих пор командует своим кораблем.
Правин захлопнул блокнот, отложил в сторону и взял следующий.
— Слушай, ну это же ерунда! Какой еще чужой алфавит? Если ты намекаешь на контакт, то позволю себе напомнить, что мы за пределы Солнечной системы еще толком не выбрались. Еле-еле копнули облако Оорта. И уж точно такие новости не прошли бы незамеченными.
— А Омфалос?
Правин прикусил язык. Действительно, Омфалос, огромный искусственный объект в форме тора, открытый почти двадцать лет назад экспедицией под командованием Стенли Жомэна, был настолько близкой аналогией контакта с чужим разумом, насколько это возможно.
Вот только контакта как такового не произошло. Гигантский (несколько километров в диаметре) артефакт совершенно не реагировал на старания людей как-то взаимодействовать с ним и стоически выдерживал все их попытки проникнуть внутрь (если там было куда проникать) или хотя бы отколупнуть от него кусочек для исследования. О неразрушимом материале Омфалоса были написаны уже тонны статей и несколько диссертаций, но их суть сводилась к одному простому выражению: а черт его знает, что это такое.
И самое главное — это было двадцать лет назад!
— Не думаешь же ты, что наш пациент столько лет скрывал некое тайное знание, полученное им от Омфалоса, будучи тайным агентом инопланетян? — спросил Правин. — Звучит, словно сюжет дешевого фантастического комикса.
— Нет, конечно, — как ни в чем не бывало ответила Ольга. Сарказм на нее действовал. — Но что, если он и сам не знал, что в нем кроется? До той поры пока болезнь не вытащила это на поверхность?
Правин не ответил. Он перелистнул последнюю страницу в блокноте и всмотрелся в написанное на форзаце. Внезапно руки его задрожали, и он выронил тетрадь на пол.
— Или это вытащило на поверхность наше лечение, — сказал он.
«Доктор Мирчандани, боюсь, что я должен принести вам свои извинения. Наверняка мое отбытие принесло вам определенные неудобства, и я до некоторой степени сожалею об этом, но у меня имелись свои резоны. У многих влиятельных людей наверняка возникло бы искушение запереть меня в каком-нибудь супербункере и покопаться в моих мозгах, а я, по многим причинам предпочел бы этого избежать. Не то чтобы у них это могло получиться, но если бы до этого дошло, неприятностей возникло бы куда больше.
Не спрашивайте меня, куда и каким образом я делся, я все равно не смогу вам этого объяснить. По моим расчетам, мои записки вы сможете расшифровать самое раннее через несколько лет, если определенные изменения не произойдут раньше, конечно. Таким я этот язык и создал: понять его можно будет не раньше, чем человечество будет к этом готово.
Приношу извинения за аппарат МРТ. Неловко получилось, но мне надо было запастись энергией, да и видеть вам мои сканы пока рановато. Надеюсь, вам не слишком достанется за магниты от вашего начальства.
В остальном я рад нашему знакомству. Спасибо за гостеприимство и лечение (хотя оно по сути и не сработало так, как вы планировали). Я знаю, что действовали из лучших побуждений и знал это даже до… Не важно. Всего вам лучшего и до встречи на той стороне».
— Похоже, болезнь все-таки прогрессировала дальше, чем мы предполагали, — сказала Ольга. — Это явно написано человеком в психозе.
— А то, что пациент исчез, это тоже психоз? И мы живем сейчас внутри этого психоза? — поинтересовался Правин. — Ты кстати, только что выдвигала гипотезу о том, что капитан агент инопланетян
Ольга пожала плечами.
— Беру свои слова обратно, — сказала она. — Налицо явная бредовая продукция. Правин, ты что, всерьез?
— А КУДА ОН ТОГДА НАХРЕН ДЕЛСЯ?!! — не выдержав, заорал Правин.
Ольга изумленно посмотрела на него.
— Ты что? Я уверена, что всему найдется логичное объяснение. Подумай сам, психоз и галлюцинации лучшее объяснение этому, — она кивнула на блокноты. — Техники сейчас разбираются с аппаратом МРТ, наверняка они скоро найдут причину сбоя.
— Сбоя? Это ты так пытаешься рационализировать…
Его прервал заглянувший в открытую дверь палаты один из ремонтников.
— Извините, что беспокою, доктор Шипенко. — сказал он. — Здравствуйте, доктор Мирчандани. Вы просили сообщить, если мы что-то найдем.
— Ну?! — в один голос выдохнули Правин и Ольга.
— Похоже, аппарат успел проработать пару секунд до… До происшествия. Терминал не успел обработать сканы, но они остались в промежуточной памяти контроллера. Мы их скинули сюда. — Техник протянул плашку кристаллопамяти.
Правин выхватил у него из рук продолговатую палочку и, не дав опомниться, вихрем промчался мимо, даже не оглянувшись, последовала ли за ним Ольга.
*****
— Не может быть! — Ольга вызвала на паралелльный экран результаты предыдущего мрт-обследования пациента. — Вот, у него же были явные множественные очаги гиперинтенсивности в базальных ганглиях и коре! Ленточные узор, вот тут и тут, — она показала на старый скан. — А сейчас все абсолютно чисто. Он полностью восстановился. Но это невозможно! Атрофия необратима!
— Значит, обратима. — Правин посмотрел на Ольгу. — Значит, психоз исключается.
— Психоз может быть вызван и другими причинами, — возразила она.
— Например тем, что он ошалел от счастья, внезапно полностью исцелившись? — поинтересовался Правин. — Но как он мог об этом узнать? Без биопсии и МРТ? Психоз подсказал? Знаешь, мы можем сколько угодно об этом гадать, но все наши предположения упираются в железобетонную стену — исчезновение пациента.
В кармане Правина зажужжал коммуникатор. Он посмотрел на часы — отпущенные Седельниковым два часа почти истекли. Наверное, главный инженер хочет напомнить о данном Правином обещании. Отвечать не хотелось, не отвечать было глупо.
Правин вытащил коммуникатор и ткнул в кнопку приема, однако вместо Седельникова на экране появился совсем другой человек.
— Доктор Мирчандани, — сказал заместитель президента Всемирного Медицинского Совета Сейхат Рамирес. — Рад вас видеть, хотя поводов для радости у нас на самом деле нет. Времени мало, поэтому перейду сразу к делу: вы недавно запрашивали штаммы определенных векторных вирусов из Тасманийской лаборатории. Это так?
— Да, — кивнул ошеломленный Правин. С Рамиресом он был едва знаком, они встречались пару раз на конференциях. Но даже если бы слухи о происшествии уже дошли до Земли, при всей серьезности случившегося, вряд ли бы им стал заниматься целый второй по важности человек мировой медицины. — Но я не понимаю…
— Нет времени, — отмахнулся Рамирес. — Вы ведете какие-то исследования, связанные с прионными заболеваниями?
— Нет… То есть да… В каком-то смысле. — Правин никак не мог собраться с мыслями. — Да. — Речь явно шла о чем-то другом, и Правин решил пока не опережать события. Надо было выяснить, зачем ему звонит Рамирес. — А в чем дело?
Рамирес несколько секунд молча смотрел на него с экрана.
— Доктор Мирчандани, все что я скажу, пока не должно стать достоянием общественности, — сказал он. — Хотя не знаю, как долго мы еще сможем удерживать это под колпаком. Мы сейчас связываемся со всеми, кто так или иначе связан с исследованиями прионов. У нас эпидемия.
Правин в ужасе уставился на Рамиреса.
— Эпидемия? Но ведь это невероятно редкие заболевания!
— Больше нет, — сказал Рамирес. — Зарегистрировано уже больше нескольких тысяч случаев. И течение болезни невероятно стремительное. В каком направлении шли ваши исследования?
— Использование векторных вирусов для деструктивного воздействия на… — Правин закашлялся. Мысли его бешено метались. — Извините. Мне сложно переварить услышанное. Мы пока были еще не готовы публиковать результаты… Самое начало исследований. — Он понимал, что, несет полную чушь, копая себе карьерную могилу в самом недалеком будущем, но начать сейчас рассказывать Рамиресу о происшедших в Лунной клинике событиях было бы еще большим безумием.
Рамирес на мгновение прикрыл глаза.
— Неважно. Времени на составление подробных отчетов сейчас все равно нет. К вам уже вылетела специальная исследовательская группа Совета. Обговорите все с ними и продолжите исследования. Дополнительные материалы и инструкции прибудут с ними. Удачи.
Экран погас.
— Господи, — сказала Ольга. —- Что вообще происходит?
Правин невидящим взглядом смотрел в пространство. В голове его царил полнейший сумбур, в котором, однако время от времени мелькали обрывки осмысленных идей, которые он старательно ловил за хвост и укладывал в общий пазл. Постепенно в этих обрывочных фрагментах начинала угадываться какая-то общая схема, смысла которой Правин пока не понимал. Накопившаяся за дни напряженной работы и недосыпа усталость мешала, путала мысли, но он не сдавался. Одним ухом он продолжал слушать Ольгу.
— Думаю, надо заняться данными, обработать все хотя бы в первом приближении, - говорила она. — Иначе если мы просто вывалим на них все без подготовки, эта спецгруппа запишет нас обоих в шарлатанов и психов и даже слушать не станет. Я бы точно так поступила. Черт, я так устала и не выспалась, что еле соображаю. Практически не спала уже несколько дней, поверишь? Заразил ты меня своим энтузиазмом…
Последний кусочек головоломки внезапно встал на место и вся конструкция засияла ярким светом. Правин вдруг сообразил, что сумбур в его голове создавали те самые странные символы из записных книжек Жомэна, и что части пазла появлялись и падали на свои места именно в те мгновения, когда символы складывались в определенные последовательности.
Бессонница.
Внезапно он резко встал и прошел в смежное с кабинетом помещение, где хранились образцы использованных при лечении векторных вирусов. Подойдя к холодильнику с последним штаммом, он достал ампулу и зарядил пневмоинъектор.
— В чем дело? — спросила у него из-за спины подошедшая Ольга.
Правин повернулся к ней и помахал инъектором.
— Что ты предпочитаешь: исследуемая или контрольная группа?
Ольга непонимающе уставилась на него.
— Что? Правин, что ты… Стой!
Она попыталась перехватить его руку, но не успела.
Укол в шею почти не ощущался. Правин положил инъектор на стол.
— У нас есть еще четыре дозы, так что можешь присоединиться, если хочешь, — сказал он. — Подозреваю, что в контрольных субъектах у нас скоро недостатка нее будет. Выбор, конечно за тобой, но как по мне, его скорее нет. Как не было и у капитана Жомэна.
Ольга в ужасе смотрела на него. Похоже, до нее тоже начинало доходить.
— Но как… Мы же соблюдали все протоколы, да и вообще не факт, что болезнь Жомэна была именно заразной!
Правин сел. Теперь, когда он все понял, было невероятно приятно наконец расслабиться. Все равно уже ничего не изменишь.
— Сколько ты уже не спишь, Ольга? Трое суток? Но это, конечно, общий симптом. МРТ мы сейчас сделать не можем, пытать тебя биопсией ликвора тоже не станем, но у меня есть тест получше. — Он показал на один из блокнотов капитана Жомэна, который Ольга прихватила из палаты, очевидно, машинально положив в карман. — Раскрой его на любой странице и попытайся прочитать еще раз.
— О чем ты?!
— Просто попробуй, — терпеливо повторил Правин.
Фыркнув, Ольга вытащила из кармана блокнот, раскрыла его и уставилась в ряды закорючек. Спустя несколько секунд на ее лице появилось удивленное, даже ошарашенное выражение.
— Я… Они как будто бы стали смутно понятны! Но это… — Она помотала головой. — Это же бред, Правин!
— Оно прогрессирует очень быстро, — сказал Правин. — Но думаю, исходный прионообразующий импульс все равно искажен. Поэтому мы наблюдаем все те же побочные явления: бессонницу, образование амилоидов, хотя и несколько иначе чем в классических случаях: Крейцфельда-Якоба, болезни куру и тому подобного. Наверное, за миллионы лет у источника сбилась настройка.
Он подмигнул Ольге, смотревшей на него совершенно круглыми глазами, словно на сумасшедшего.
— Не переживай, через какое-то время и ты сможешь во всем разобраться, особенно если воспользуешься этим. — Он показал на инъектор. — Жомэн все очень подробно описал. Только он все-таки не биолог, поэтому не до конца разобрался в деталях. Видишь ли, прионы — это не совсем возбудители болезни. Скорее это нейтрализаторы блокирующего механизма.
Он аккуратно взял из рук Ольги блокнот и перелистал несколько страниц.
— Много миллионов лет назад создатели Омфалоса начали эксперимент на Земле. Однако они не хотели, чтобы эксперимент вышел из-под контроля раньше времени, поэтому изобрели способ блокировки — прионы. Нам еще предстоит узнать, что с ними случилось: исчезли они или просто потеряли интерес к эксперименту, но дело как-то пошло на самотек. Источник выключился, а уже созданные им прионы деградировали. Вместо того, чтобы в нужный момент снимать блокировку, они стали атаковать носителей нормальных (то есть нормально блокирующих) прионов и убивать их.
Посещение Омфалоса людьми как-то снова пробудило его к активности. Судя по всему, работает он по-прежнему кое-как (еще бы, после столь длительного бездействия). — Правин всмотрелся в текст. — Капитан Жомэн полагает, что сам стал частичным источником или, точнее, ретранслятором (это объясняет наше с тобой заражение), но думает, что без нашего лечения все равно исход был бы печальный. Векторный вирус же быстро и окончательно разрушает блокирующие элементы, приводя именно к тому результату, который когда-то был задуман создателями Омфалоса.
— Правин, — тихо сказала Ольга. — О чем ты? Какие элементы? Какая блокировка? Чего?
— Ну как же, — сказал Правин. — Нормальные прионы, конечно. Они действительно регулируют некоторые функции нервной системы, только не в том смысле, в каком до сих пор предполагалось. Они блокируют возможности интеллекта. Если убрать их из уравнения, вместе с неисправными антиблокираторами, интеллект субъекта переходит на совершенно новый уровень. Точнее, возвращается на изначально запланированный уровень, к исходнику, так сказать. — Он усмехнулся. — Думаю, нашему пациенту пришлось изрядно поднапрячься, чтобы спуститься, так сказать, «вниз» и написать ту прощальную записку.
— То есть это он виновен в… Эпидемии? Он нулевой пациент? — Ольга прикрыла рот рукой. — Правин, это же ужасно! Люди погибнут… Как он мог?
Правин качнул головой и показал на инъектор.
— Нет, если использовать это. Но в каком-то смысле ты права. Человечество — в своем нынешнем виде — подошло к концу. Точнее, к трансформации… И выбора у нас действительно нет. Умереть или перейти на новый уровень это выбор не для каждого. Боюсь, нас ждут бурные времена. — Он вздохнул. — Но мы выберемся. По мере того, как нас, трансформированных, будет становиться больше, нам будет все легче контролировать процесс. И в конце концов мы сможем приступить к решению настоящей проблемы.
Ольга непонимающе уставилась на него.
— Нормальные прионные белки есть далеко не только у людей, — пояснил Правин. — Что произойдет, когда будут разблокированы и они. Мы ведь не в курсе способностей источника к регенерации. Что, если он заработает на полную мощность?
— Постой, но прионы ведь есть у очень многих организмов… Даже у грибов!
— Вот именно, — сказал Правин и исчез. Его ждал капитан Жомэн и очень много работы.