Я уже привыкла к разным "комплиментам". Слышала всякое - и про то, что "хорошо сохранилась", и про то, что "в вашем возрасте уже не надо так краситься", и даже совсем дикие вещи вроде "а вы еще ничего, можно замуж взять". Научилась пропускать мимо ушей, улыбаться и уходить от темы. Но то, что случилось в прошлый четверг на планерке, запомнится мне надолго. Это было нечто особенное.
Работаю я в отделе снабжения машиностроительного завода уже двадцать восемь лет. Пришла сюда после института молодой девчонкой, здесь же замуж вышла, здесь меня в декрет провожали.
Завод наш старый, но работает, заказы есть. Коллектив у нас сложившийся, почти все возрастом за пятьдесят. Есть пара молодых, но они работают помощниками в бухгалтерии. А в нашем отделе - опытные кадры, как говорится.
В четверг утром, как обычно, собрались на еженедельную планерку. Сидим в маленькой переговорной комнате - стол длинный, стулья скрипучие, на окнах занавески еще с прошлого века, наверное. В воздухе витает приятный аромат кофе. Нас человек десять набралось - весь отдел снабжения плюс пара инженеров из производственного.
Слушаем начальника Геннадия Ивановича. Он хороший мужик, справедливый, просто про поставки рассказывает, про сроки, про то, что нам опять металлопрокат задерживают. Я записываю, конспектирую - привычка старая, всегда на планерках веду записи, потом по ним работу планирую.
Тут слово берет наш инженер Виктор Петрович - мужчина под шестьдесят, высокий, суховатый такой, очки в тонкой оправе носит. Всегда с важным видом ходит, любит покомандовать, даже если его не просят.
Считает себя самым умным в коллективе. Лет двадцать назад защитил кандидатскую диссертацию и с тех пор напоминает об этом при каждом удобном случае. Жена от него лет пять назад ушла, говорят, просто не выдержала его характера.
Он встает, начинает рассказывать про какие-то технические моменты - про то, что нужно изменить в спецификации на комплектующие, что поставщики не те параметры указали. Говорит долго, нудно, со своими замечаниями по каждому пункту. Все уже начали засыпать - Зинка из бухгалтерии даже глаза закрыла на секунду.
Закончил он свою речь минут через пятнадцать. Все облегченно вздохнули. И тут, когда все уже думали, что можно расходиться, он вдруг обращается ко мне. Так мимоходом, с этой своей снисходительной улыбочкой бросает:
- А ты, Людмила Ивановна, наверное, в молодости красоткой была. Прямо как Алла Пугачева! Такая же статная, яркая.
В отделе повисает тишина. Мертвая такая тишина, когда даже дышать страшно. Я чувствую, как у меня горит лицо, уши наливаются жаром. Это не комплимент. Это точно не комплимент. Это что-то другое - гадкое, неприятное.
В его тоне - снисхождение, какая-то жалость, даже не знаю, как назвать. Мол, была когда-то что-то, а теперь... А теперь сиди, старая развалина, и радуйся, что хоть в прошлом была похожа на примадонну.
Все смотрят на меня. Зинка смущенно отворачивается, разглядывая свои бумаги. Катя уставилась в телефон, делая вид, что не слышала. А Петрович из производства ехидно ухмыляется - он вообще любит, когда кого-то задевают. Сам такой же, язык злой.
А Виктор Петрович сидит с довольным видом, откинувшись на спинку стула, будто облагодетельствовал меня. Будто подарок сделал - вспомнил про мою молодость. Руки сложил на животе, очки поправил. Ждет, наверное, что я засмущаюсь, заблею что-то благодарное.
Но я не заблела. Во мне взыграла ярость. Может, накопилось за годы. Может, просто в этот момент поняла, что хватит терпеть такое хамство под видом комплиментов.
Я медленно поднимаюсь с места. Откладываю ручку, закрываю блокнот. Стул под мной противно скрипит. Голос у меня ровный, но внутри все дрожит - то ли от злости, то ли от волнения.
- Виктор Петрович, - говорю я, глядя ему прямо в глаза. - Спасибо, конечно, за сравнение с Примадонной. Очень лестно. Алла Борисовна - великая артистка, талантливая женщина, которая всю жизнь на сцене и до сих пор выглядит потрясающе.
Он начал было улыбаться шире, думая, что я его благодарю. Но я не закончила.
- Но позвольте мне самой решать, как оценивать свою внешность. И сейчас, и в молодости, и в старости, если до нее доживу. Мне не нужны ваши комментарии о том, как я выглядела тридцать лет назад. Потому что, во-первых, вы меня тогда не знали. А во-вторых...
Делаю небольшую паузу, смотрю ему прямо в глаза. Он уже перестал улыбаться. Лицо у него стало настороженным.
- А во-вторых, - продолжаю я, - если уж говорить о прошлом и настоящем... Вы, наверное, в молодости были скромным и тактичным молодым человеком. Может быть, даже застенчивым. Девушек на танцы приглашали, стихи им читали. А вот что с вами случилось с возрастом - это загадка. Откуда взялась эта манера комментировать внешность женщин, которые об этом не просили? Возраст что, дает право раздавать свои оценки направо и налево?
В отделе сначала замерли все. Можно было услышать, как муха пролетит. Геннадий Иванович приоткрыл рот, не зная, вмешиваться или нет.
Зинка подняла голову, глаза у нее круглые. А потом раздался смех. Сначала сдержанный - кто-то тихо хмыкнул. Потом все громче, громче. Петрович захохотал так, что стол затрясся. Даже Геннадий Иванович не выдержал - улыбнулся.
Виктор Петрович сидел багровый. Пытался что-то сказать, но только открывал и закрывал рот, как рыба на берегу. Очки сползли на нос:
- Я не хотел обидеть - начал.
- Вот именно, Виктор Петрович, - перебила я. - Просто не хотели обидеть. Просто так вышло. Но выходит обидно. И унизительно. И неприятно. Так что давайте договоримся - я не комментирую ваш живот, который за последние пять лет значительно округлился, и вашу привычку ковырять в зубах зубочисткой прямо в общем кабинете. А вы не комментируете мою внешность - ни текущую, ни прошлую. Договорились?
Он кивнул, не поднимая глаз. Собрал свои бумаги и начал складывать их в папку дрожащими руками.
Геннадий Иванович, начальник наш, скрывая улыбку, постучал ручкой по столу:
- Ну что, коллеги, по рабочим вопросам есть что добавить? - он оглядел всех. - Нет? Тогда на этом планерку закончим. Всем спасибо, расходимся.
Все начали собираться. Ко мне сразу подошла Зинка, обняла за плечи:
- Людка, ты молодец! Давно пора было ему. Он всем уже мозги этими комментариями вынес.
Петрович, проходя мимо, хлопнул меня по плечу:
- Людмила Ивановна, красавица! Век бы тебя слушал. Правильно ему ответила.
Наша главная бухгалтер Елена Семеновна - строгая обычно, немногословная - подошла, наклонилась ко мне и шепнула прямо:
- Молодец, Люда. Надоел уже этот Виктор своими комментариями на все. Он и мне как-то сказал, что я поправилась. Представляешь? На планерке, при всех. Я тогда промолчала, а потом всю неделю ревела дома.
Виктор Петрович поспешно вышел из комнаты, не попрощавшись ни с кем. Дверь за ним хлопнула громко.
Весь остаток дня у меня было приподнятое настроение. Работалось легко, даже надоевшие отчеты составлялись как-то быстро. К обеду в нашем отделе уже все знали про инцидент на планерке - сарафанное радио на заводе работает отлично.
Вечером, идя домой по знакомой дороге мимо парка, я думала о том, как странно устроены некоторые люди. Им кажется, что они имеют право давать оценки, раздавать комплименты-обидки. Что возраст или должность дают им какое-то особое право судить о внешности других.
А на самом деле просто выставляют напоказ собственные комплексы и невоспитанность. Может, у него жизнь не сложилась, жена ушла, дети не звонят - вот он и самоутверждается, принижая других.
Остановилась у скамейки в парке, где часто сижу после работы. Села, достала из сумки яблоко, которое взяла с собой утром. Грызла его и думала. Думала о том, что больше не буду терпеть такого.
С тех пор прошло две недели. Виктор Петрович со мной говорит только по делу. Ни разу не прокомментировал ни мою прическу, ни новое платье, которое я на прошлой неделе надела, ни даже то, что я похудела. Молчит.
Видимо, понял, что в пятьдесят три года я уже достаточно взрослая, чтобы самой решать, красивая я или нет. И не нуждаюсь в его заключениях на этот счет. Ни сейчас, ни о моей молодости, ни о моем будущем.
А я научилась одной важной вещи - отстаивать границы.