— Подпиши, Марина. Это ведь для семьи. Ты что, против семьи теперь? — голос Валентины Петровны звучал так, будто она только что сошла с трибуны партийного собрания, где привычно осаждала неугодных.
Марина сидела в глубоком кресле, стискивая ручку в руках так, что пластик едва не треснул. Документы лежали перед ней на столе: ровные стопки, аккуратные закладки, как будто сама жизнь свекрови была разложена по папкам и договорам.
— А что это? — голос Марины дрогнул, но в глазах блеснула сталь.
— Поручительство, — почти ласково сказала Валентина Петровна, но уголки губ её выгнулись, будто она улыбалась не Марине, а чьей-то глупости. — Всего два миллиона. Для тебя это ерунда, юрист с красным дипломом, не правда ли?
Андрей, сидевший рядом, переминался с ноги на ногу, будто школьник, застуканный с сигаретой. Он уже полчаса молчал, и Марина чувствовала, что этот спектакль она смотрит не впервые.
— Два миллиона? — она переспросила, глядя прямо в глаза свекрови. — А чего не двадцать сразу? Я же у вас тут местная золотая антилопа?
Андрей втянул голову в плечи.
— Марин, ну… мама права. Это всё равно наша общая жизнь. Мы же вместе.
Она обернулась к нему медленно, с той тягучей паузой, когда в воздухе повисает последнее терпение.
— Наша жизнь, говоришь? Только что-то эта жизнь всегда на меня оформляется. Странное совпадение, правда?
Валентина Петровна не моргнула.
— Девочка, ты слишком драматизируешь. В моей семье всегда так было: один отвечает за всех. Это традиция.
Марина усмехнулась, ирония в её голосе резанула воздух:
— Ну конечно. У вас традиции, у меня долговая яма. Отличный баланс.
Она взяла в руки первый лист и внимательно посмотрела. Там чёрным по белому значилось имя кредитора: Степан Аркадьевич. Звучало так, будто человек не даёт взаймы, а сразу приходит с мешком цемента для фундамента на кладбище.
— Я не подпишу, — тихо сказала она.
Тишина в комнате стала гуще, чем ковры на полу.
Андрей вспыхнул:
— Марина! Как ты можешь? Это же мама!
— А ты как можешь? — вскинулась она. — Сидеть рядом и молчать, пока меня делают бесплатной рабыней?
Валентина Петровна резко поставила чашку на стол, так что блюдце звякнуло.
— Рабыня? Ах ты неблагодарная! Я дала тебе крышу над головой, работу, семью. Ты теперь ещё и недовольна?
Марина засмеялась — звонко, почти весело, но в этом смехе сквозила злость.
— Крышу? Скорее клетку с позолоченными прутьями.
— «Золотая клетка», — медленно повторила она, как будто пробуя вкус этих слов, — именно в ней вы хотите держать меня. Но знаете, Валентина Петровна, у меня есть ноги. И чемодан.
Андрей вскочил, лицо у него стало розовым, как у студента на пересдаче.
— Ты перегибаешь! Всё не так! Мама всегда желает только добра.
— Добра? — Марина стукнула пальцем по документу. — Это называется добро? Долг в два миллиона на моё имя?
Она поднялась, подошла к окну и посмотрела вниз. Двор был безмолвный, только машина Валентины Петровны стояла у подъезда, сияя полированным боком.
— Андрей, скажи честно, — не оборачиваясь, сказала Марина. — Если я подпишу, ты хоть раз скажешь "спасибо"? Или снова промолчишь, как обычно?
Муж пожал плечами, но слов не нашёл. Его тишина была хуже любого признания.
Валентина Петровна встала и подошла ближе, её каблуки отстукивали сухой марш.
— Ты не понимаешь, в какие игры играют взрослые люди, девочка. Мы должны защищать семью.
Марина резко обернулась, глаза её сверкнули.
— Защищать? А может, просто вы прикрываете свои сомнительные сделки?
— Осторожнее с выражениями! — свекровь повысила голос. — Я всю жизнь строила этот дом, а ты тут три года и уже диктуешь правила!
Марина сложила руки на груди.
— Я не диктую. Я просто больше не хочу быть вашей подушкой безопасности.
Валентина Петровна резко втянула воздух, будто собиралась ещё что-то сказать, но Марина уже взяла сумку, сняла с вешалки пальто и решительно направилась к двери.
Андрей кинулся следом:
— Марин, подожди! Куда ты?
— Туда, где не продают жену в рассрочку, — бросила она через плечо.
Дверь захлопнулась громко, как выстрел.
«Иногда дешевле потерять дом, чем потерять себя», — подумала Марина, спускаясь по лестнице.
Марина шла по улице быстрым шагом, не чувствуя осеннего ветра, который бил в лицо. Чемодан в руке казался лёгким, будто вещи внутри не имели веса по сравнению с тем грузом, который она только что сбросила.
Телефон вибрировал без остановки. На экране поочерёдно мигали «Андрей» и «Мама Андрея». Она выключила звук и сунула аппарат в карман.
У подруги Кати дома пахло кофе и свежеиспечённым хлебом. Именно этот запах всегда заставлял Марину чувствовать, что жизнь может быть простой и тёплой, а не похожей на бухгалтерский отчёт свекрови.
— Ого, с чемоданом? — Катя приподняла бровь, но в глазах мелькнула готовность к бою. — Ну, рассказывай.
Марина устало плюхнулась на диван.
— Ты будешь смеяться. Точнее, плакать. Но смеяться всё равно проще.
Катя принесла две кружки кофе и села рядом.
— Давай я угадаю: опять документы?
— Бинго. Только в этот раз не «чуть-чуть кредита», а сразу два миллиона. На меня.
Катя прыснула смехом, но тут же прикрыла рот ладонью.
— Прости. Просто у вашей Валентины Петровны чувство меры отсутствует как у кота совесть.
Марина засмеялась впервые за весь день. Смех был нервный, но всё же живой.
— Знаешь, она сказала, что это традиция семьи — один отвечает за всех. Я чуть не спросила, не входят ли туда ещё и кредиты на похороны соседей.
— О, это было бы в её стиле, — Катя кивнула. — Так, стоп. А Андрей?
Марина тяжело вздохнула.
— Андрей, как всегда, выбрал позицию «мама лучше знает». Его мир держится на трёх китах: мама, её борщ и её мнение.
Катя фыркнула:
— Мужчина, который считает борщ аргументом в споре, не заслуживает юриста с красным дипломом.
— Спасибо, польстила, — Марина криво усмехнулась. — Только знаешь, он сидел и молчал, пока меня пытались закатать в асфальт. Даже слова не сказал.
В этот момент телефон снова завибрировал. Катя посмотрела на экран: «Андрей».
— Ответишь?
Марина покачала головой.
— Нет. Пусть сначала научится разговаривать без мамы за спиной.
Через два дня Марина уже сидела в новом кабинете — Катя помогла устроиться в юридическую фирму, где требовался специалист по договорам. Она впервые за долгое время чувствовала, что её ум и диплом — это не просто повод для свекрови требовать подписи под очередным кредитом.
Но радость длилась недолго. Вечером в дверь позвонили.
На пороге стоял Андрей. Лицо помятое, галстук сбился набок, взгляд растерянный.
— Марина… нам нужно поговорить.
— О, ты нашёл слова? — язвительно ответила она. — Без мамы?
Он сморщился.
— Ну перестань. Я пришёл один.
— Хочешь, я аплодирую? — Марина распахнула дверь пошире. — Заходи.
Они сели за кухонный стол. Андрей теребил ложку, словно хотел закопать в чашке кофе всю свою вину.
— Мама переживает, — начал он.
— А ты? — перебила Марина.
Он замялся.
— Я тоже. Но ты понимаешь, без этих денег…
Марина ударила ладонью по столу.
— Довольно! Ты всё время про маму, про деньги, про «традиции». А я? Я у тебя кто? Живая подпись на чужих долгах?
— Нет, ты моя жена, — тихо сказал он.
— Жена? — Марина прищурилась. — Тогда почему ты выбираешь маму, а не меня?
Он вспыхнул:
— Потому что она одна у меня!
— А я кто, Андрей? — её голос дрогнул. — Ты хоть раз подумал, что, может быть, я тоже одна у тебя?
Тишина повисла между ними.
Наконец Андрей пробормотал:
— Я не знаю, как жить без мамы.
Марина рассмеялась горько, с сарказмом:
— Зато я знаю, как жить без мужа-маменькиного сынка.
Он вскочил, будто его ударили.
— Ты не имеешь права так говорить!
— Имею. Я слишком долго молчала.
Она встала и открыла дверь.
— Андрей, я не твой нотариус. И не твоя мама. И уж точно не твоя бесплатная рабыня. Так что выбирай: либо ты взрослеешь, либо дверь закрывается навсегда.
Андрей колебался секунду, потом вышел, даже не обернувшись.
Марина закрыла дверь и прислонилась к ней спиной. Впервые за долгое время она чувствовала не страх, а облегчение.
«Иногда свобода пахнет не цветами, а свежесваренным кофе на чужой кухне», — подумала она.
Через неделю ей позвонили. На этот раз не Андрей.
— Девочка, — холодный голос Валентины Петровны разнёсся по трубке. — Ты думаешь, выиграла? Но жизнь длинная. И очень дорого обходится гордость.
Марина улыбнулась так, будто слушала старую пластинку с трещинами.
— Валентина Петровна, гордость стоит дешевле, чем ваши кредиты.
Она отключила звонок и, не удержавшись, рассмеялась. Катя выглянула из комнаты.
— Что там?
— Да так. Вечный абонемент в цирк «Свекровь и Ко». Но я туда больше не хожу.
Они засмеялись обе. И смех этот был не нервным, а настоящим.