Я помню тот вечер до мельчайших деталей. За окном лил ноябрьский дождь, мелкий и противный, барабанил по подоконнику, создавая унылый аккомпанемент нашему тихому семейному ужину. В квартире пахло жареной курицей и уютом. Пятилетний Миша, наш сын, увлечённо строил башню из конструктора на ковре в гостиной, время от времени издавая сосредоточенное «пых-пых». Я сидела напротив мужа, Игоря, и с улыбкой смотрела, как он ест. Мы были женаты десять лет, и за эти годы я научилась находить счастье в таких вот простых моментах. В том, как свет от абажура падал на его волосы, в его усталом, но довольном виде после рабочего дня. Мне казалось, что мы построили прочную, надёжную крепость, наш маленький мир, защищённый от всех бурь.
Он доел, отодвинул тарелку и посмотрел на меня. Взгляд у него был какой-то… пустой. Не холодный, нет, а именно пустой, будто он смотрел сквозь меня.
— Ань, надо поговорить, — сказал он ровным, будничным тоном, от которого у меня почему-то сразу засосало под ложечкой.
Я кивнула, отложила вилку.
— Что-то на работе?
— Нет, не на работе. Завтра приезжает моя мать.
Я напряглась. Отношения со свекровью, Светланой Петровной, у нас, мягко говоря, не сложились с самого начала. Она была женщиной властной, резкой, считающей, что я её сыну не пара. Каждый её приезд превращался для меня в полосу препятствий: не так готовлю, не так убираю, ребёнка воспитываю неправильно, да и вообще, сама я — одно сплошное «не так». Последние пару лет я научилась держать оборону, вежливо улыбаться и пропускать её колкости мимо ушей, но каждый раз после её отъезда мне требовалось несколько дней, чтобы прийти в себя.
«Ну вот, опять, — подумала я с тоской. — Опять эти придирки, вздохи и многозначительные взгляды. Ну ничего, переживу. Ради Игоря и Миши переживу».
— Надолго? — спросила я, стараясь, чтобы голос звучал спокойно.
Игорь помолчал, постукивая пальцами по столу. Этот звук, сухой и отрывистый, резал тишину.
— На пару недель. Может, чуть дольше.
Я вздохнула. Две недели. Это будет непросто.
— Хорошо. Я завтра испеку её любимый яблочный пирог. И комнату гостевую ещё раз…
Он перебил меня, не дав договорить. Его голос стал твёрже, в нём появились металлические нотки, которые я слышала очень редко, и всегда в самые неприятные моменты.
— Не надо ничего печь. Ты меня не поняла. Она тебя терпеть не может, ты это знаешь. Каждый раз одно и то же, ссоры, нервы. Я устал быть между двух огней. Поэтому… — он сделал паузу, собираясь с духом. — Поэтому бери Мишку и уезжай куда-нибудь. На пару недель. На дачу, например. Отдохнёте, воздухом подышите.
Я замерла. Вилка выпала из моих пальцев и со звоном ударилась о тарелку. Звук показался оглушительным. Я смотрела на него и не могла поверить своим ушам. Уезжай. Из собственного дома. С собственным ребёнком. Потому что приезжает его мама.
«Это шутка? Он ведь шутит? Так не бывает. Муж не может выгонять жену из дома…»
— Что? — переспросила я шёпотом. Губы меня не слушались.
— Ань, ну не делай такое лицо, — поморщился он. — Это же для всеобщего спокойствия. Ну зачем тебе слушать её ворчание? А мне зачем разрываться? Поедете на дачу, там сейчас хорошо, тихо. Мишка побегает на свежем воздухе. А мы с мамой спокойно пообщаемся. Потом вернётесь, и всё будет как обычно.
Он говорил это так просто, так логично, будто предлагал мне сходить в магазин за хлебом. А я сидела и чувствовала, как рушится моя уютная крепость. Нет, она не рушилась. Меня из неё просто выставляли за дверь. Вежливо, с заботой о моих же нервах.
— Но… Игорь… это же наш дом, — пролепетала я. — Как я могу уехать? Я не хочу на дачу, там холодно. И Мише в садик нужно…
— Садик пропустит пару недель, ничего страшного. А на даче я включу отопление на максимум, не замёрзнете. Аня, пойми, так будет лучше для всех. Я не хочу очередного скандала. Я просто хочу, чтобы моя мать спокойно погостила у меня дома.
«У меня дома». Не «у нас». У него. А я, получается, тоже гость? Гость, которого можно попросить удалиться, если он мешает другому, более важному гостю?
Слёзы подступили к горлу, но я сдержалась. Я не хотела плакать при нём. Не хотела показывать, как сильно он меня ранил. В его словах была своя уродливая, эгоистичная логика. Светлана Петровна действительно была невыносима. И, возможно, он и правда считал, что спасает нас всех от лишнего стресса. Я цеплялась за эту мысль, как утопающий за соломинку. Он просто хочет мира. Он не хотел меня обидеть.
— Хорошо, — сказала я, и сама удивилась, каким твёрдым получился мой голос. — Мы уедем.
Он заметно расслабился, на его лице даже промелькнуло что-то вроде облегчения.
— Вот и умница. Спасибо за понимание. Я же ради нас стараюсь.
Он встал, подошёл ко мне, поцеловал в макушку и пошёл в гостиную к Мише. А я осталась сидеть за столом, в остывающей кухне, где ещё пахло ужином и уютом. Но теперь этот запах казался чужим, фальшивым. Внутри меня была звенящая пустота. Я была изгнанницей в собственном доме. И самое страшное — я на это согласилась. Той ночью я почти не спала. Пока Игорь мирно посапывал рядом, я лежала с открытыми глазами и смотрела в потолок, на котором плясали тени от уличных фонарей. Я собирала вещи, как в тумане. Детские комбинезоны, свои тёплые свитера, аптечку, книжки для Миши. Каждая вещь кричала о том, что её место здесь, в этом шкафу, на этой полке. Я складывала в сумку нашу жизнь, упаковывала её по кусочкам, чтобы увезти подальше. Утром Игорь был подчёркнуто заботлив. Помог спустить сумки к машине, поцеловал сонного Мишку, потом меня.
— Вы там аккуратнее. Звоните, если что. Я буду скучать, — сказал он.
«Будешь скучать? Правда? Тогда почему ты нас отпускаешь?» — хотела спросить я, но промолчала.
Просто кивнула и села за руль. Пока я выезжала со двора, он стоял на крыльце и махал нам рукой. Идеальный муж, провожающий семью на отдых. Картинка для соседей. А у меня на душе скребли кошки.
Наша дача — старый родительский дом. Он стоял в тихом посёлке, окружённый соснами. Внутри пахло деревом, сушёными травами и забвением. Я включила обогреватели, как и велел Игорь. Первые дни мы с Мишей обустраивались. Я разбирала старые книги, топила камин, мы много гуляли по шуршащим опавшим листьям. Миша был в восторге от свободы, от огромного двора, от белок, скачущих по веткам. Я старалась улыбаться, играть с ним, читать ему сказки на ночь, делая вид, что у нас просто незапланированный отпуск. Но каждую ночь, когда сын засыпал, на меня накатывала тоска. Я бродила по холодному дому, прислушиваясь к скрипу половиц, и чувствовала себя бесконечно одинокой.
Телефонные разговоры с Игорем стали странным ритуалом. Они были короткими, скомканными.
— Привет, как вы там? Не замёрзли?
— Привет. Нет, всё хорошо. Миша весь день на улице. Как вы с мамой?
— Нормально. Всё в порядке. Гуляем, разговариваем.
— Она… про нас спрашивает?
— Спрашивает, конечно. Я говорю, что вы на отдыхе. Ладно, Ань, мне бежать надо, мы в магазин собираемся. Целую, пока.
И короткие гудки. Каждый раз он находил причину, чтобы быстро закончить разговор. То они идут в магазин, то смотрят фильм, то к ним пришли старые мамины знакомые. Я чувствовала, как между нами растёт стена. Он был там, в нашей жизни, а я — здесь, в ссылке.
«Может, я зря себя накручиваю? — успокаивала я себя. — Он просто занят с матерью. Она требует много внимания. Всё так, как он и говорил. Он устал быть между двух огней, и теперь наслаждается спокойствием».
Но червячок сомнения уже завёлся и точил меня изнутри. Однажды вечером, на пятый день нашего «отдыха», я сидела у камина и механически листала ленту в социальной сети на планшете. И вдруг увидела фотографию, выложенную женой одного из Игоревых коллег. Они отмечали чей-то день рождения в ресторане. На общем снимке, в углу, я увидела Игоря. Он стоял, обняв за плечи какую-то женщину. Не его маму. Молодую, длинноволосую блондинку в ярком платье. Она смеялась, запрокинув голову. Я увеличила фото. Рука Игоря лежала на её талии не по-дружески. Уверенно. Собственнически.
Сердце пропустило удар, а потом заколотилось так, что стало трудно дышать.
«Это ничего не значит. Просто коллега. Просто неудачный ракурс. Он же на дне рождения с друзьями».
Но почему он мне не сказал, что идёт в ресторан? Он говорил, что они весь вечер будут дома, смотреть старые фотоальбомы с мамой. Я закрыла планшет. Руки дрожали. В ту ночь я снова не спала. Образ этой смеющейся блондинки стоял у меня перед глазами.
На следующий день я решила позвонить Лене, моей лучшей подруге. Мы болтали о пустяках, о детях, о погоде. А потом я, как бы невзначай, спросила:
— Лен, слушай, ты Игоря моего случайно не видела в городе? А то он звонит редко, говорит, с мамой всё время. Волнуюсь.
На том конце провода повисла пауза. Слишком длинная.
— Видела, — наконец сказала Лена. Голос у неё был напряжённый. — Пару дней назад, в торговом центре.
— Один был?
И снова эта мучительная пауза.
— Ань… Я не знаю, как сказать… Он был не один. С какой-то девушкой. Они выбирали… женское бельё. Я не хотела тебе говорить, думала, может, это подарок для тебя… сюрприз какой-то.
Сюрприз. Подарок. Я сидела, вцепившись в телефонную трубку, и смотрела в одну точку. В камине догорали дрова. Нет, это не сюрприз для меня. Я знала, какое бельё я ношу. И я знала, что Игорь никогда не умел выбирать мне подарки сам. Особенно такие.
— Спасибо, Лен, — сказала я глухо. — Спасибо, что сказала.
После этого разговора туман в моей голове начал рассеиваться. Кусочки пазла складывались в уродливую картину. Его внезапная «усталость» от ссор. Срочный приезд матери, которую он якобы хочет оградить от меня. Короткие звонки. Фотография в ресторане. И вишенка на торте — поход за женским бельём с незнакомой блондинкой.
Всё было ложью. С самого начала. Приезд матери был не причиной, а прикрытием. Идеальным предлогом, чтобы избавиться от меня и сына на две недели. Чтобы пожить другой жизнью. С другой женщиной. В нашем доме. В нашей постели.
От этой мысли мне стало физически дурно. Я выбежала на крыльцо, хватая ртом морозный воздух. Меня трясло. Не от холода, а от ярости и обиды. Он не просто мне изменил. Он спланировал это. Хладнокровно, цинично, используя в качестве ширмы собственную мать и мою покладистость. Он выставил меня полной дурой.
Я вернулась в дом. Миша спал в своей кроватке, обняв плюшевого зайца. Я смотрела на него, и ярость сменилась ледяной решимостью. Я не позволю так с нами поступать. Я должна была увидеть всё своими глазами. Убедиться. Получить неопровержимое доказательство, чтобы он не смог потом выкрутиться, соврать, сказать, что я всё придумала.
Вечером я позвонила Игорю. Постаралась, чтобы голос звучал как обычно, немного устало.
— Привет. У нас тут обогреватель в Мишкиной комнате забарахлил, искрит. Я боюсь его оставлять включённым. Можем мы завтра вернуться? Холодно очень.
Он помолчал. Я слышала, как он дышит.
— Ань, не надо. Вызови мастера местного. Я оплачу. Не стоит сейчас срываться.
— Игорь, какой мастер в этой глуши? Я не оставлю ребёнка в холодном доме. Мы приедем завтра днём.
— Я же просил! — в его голосе прорезалось раздражение. — Я очень занят буду завтра, не смогу вас встретить!
— Нас не надо встречать. У меня есть ключи. Мы просто вернёмся домой.
Я положила трубку, не дожидаясь ответа. Всё было ясно. Он запаниковал. Мой приезд рушил его планы.
Ночью я собрала наши вещи. На этот раз быстро, деловито. Утром я отвезла Мишу к Лене, попросив её посидеть с ним несколько часов. Сказала, что мне нужно срочно съездить в город по делам. Она всё поняла без слов, только крепко обняла меня на прощание.
И я поехала. Дорога до города казалась бесконечной. Я вела машину на автопилоте, а в голове прокручивала все десять лет нашей жизни. Были ли другие знаки? Другие тревожные звоночки, которые я пропустила, ослеплённая своей любовью и желанием верить в нашу идеальную семью?
Я припарковалась за два дома от нашего. Руки, сжимавшие руль, были ледяными. Я вышла из машины и медленно пошла к нашему подъезду. Вот наше окно на третьем этаже. Свет не горит. Тихо. Может, я ошиблась? Может, они ушли куда-то?
Сердце колотилось где-то в горле. Я достала ключ. Он показался чужим и холодным. Я вставила его в замок, стараясь поворачивать как можно тише. Дверь поддалась с мягким щелчком. Я замерла, прислушиваясь. Тишина.
Я вошла в прихожую и бесшумно закрыла за собой дверь. В нос ударил незнакомый запах. Сладковатый, приторный парфюм, смешанный с ароматом свежесваренного кофе. На вешалке, рядом с курткой Игоря, висело элегантное бежевое пальто, которого я никогда не видела. А под ним стояли изящные женские сапожки на высоком каблуке. Точно не мамины. У Светланы Петровны больные ноги, она носила только ортопедическую обувь.
Я сделала шаг вглубь квартиры. Из кухни доносились приглушённые голоса и тихий смех. Женский смех. Тот самый, что я слышала на фотографии. И голос моей свекрови, непривычно мягкий, воркующий.
Ноги стали ватными, но я заставила себя идти. Я остановилась в тёмном коридоре, у самого входа в кухню, откуда лился тёплый свет. Я заглянула внутрь.
За нашим кухонным столом, на моём месте, сидела она. Та самая блондинка с фотографии. Молодая, красивая, уверенная в себе. На ней был мой любимый махровый халат. Тот, что Игорь подарил мне на прошлую годовщину свадьбы. Я его обожала, он был такой уютный. А теперь в него была завёрнута другая женщина. В моём доме. На моей кухне.
Напротив сидел Игорь. Он смотрел на неё с такой нежностью, с таким обожанием, какого я не видела в его глазах уже много-много лет. А рядом с этой девушкой, пододвигая к ней чашку с чаем и блюдце с пирогом (не моим, яблочным, а каким-то покупным, красивым), сидела моя свекровь. Светлана Петровна. И она улыбалась. Не своей обычной ядовитой усмешкой, а искренне, тепло. Так, как она никогда не улыбалась мне.
— Кушай, Катенька, кушай, деточка, — ворковала она. — Тебе сейчас нужно хорошо питаться. О себе думать и о будущем.
В этот момент мир для меня раскололся на «до» и «после». Дело было не только в измене Игоря. Дело было в этом вселенском, чудовищном предательстве. Они все были в сговоре. Это был их общий спектакль. Моя свекровь не была причиной моего изгнания. Она была его соучастницей. Возможно, даже инициатором.
Я сделала шаг из тени в свет.
Все трое замолчали и уставились на меня. Улыбка сползла с лица свекрови, сменившись злобной гримасой. Девушка Катя испуганно захлопала ресницами. А Игорь… на его лице не было ни раскаяния, ни стыда. Только досада. Неприкрытое, злое раздражение от того, что я вернулась и всё испортила.
Я обвела их всех медленным, тяжёлым взглядом. Внутри всё выгорело дотла. Не было ни слёз, ни желания кричать. Только холодная, звенящая пустота.
— Я, кажется, не вовремя, — произнесла я тихо, но мой голос прозвучал в оглушительной тишине, как выстрел.
Первой опомнилась свекровь. Она встала, уперев руки в бока. Её лицо исказилось от злости.
— Я так и знала! Я говорила Игорю, что ты всё испортишь своей дурацкой интуицией! Не могла посидеть спокойно там, куда тебя отправили?
«Куда меня отправили». Как посылку. Ненужную вещь.
Игорь вскочил.
— Аня, я всё объясню! Это не то, что ты думаешь!
— А что я думаю, Игорь? — спросила я, не повышая голоса. — Я думаю, что ты лживый, трусливый предатель. Я думаю, что ты выставил меня с сыном из нашего дома под надуманным предлогом, чтобы привести сюда свою любовницу. Я думаю, что твоя мать — твоя сообщница. Я думаю, что вы оба разыграли этот спектакль за моей спиной. Я что-то не так думаю?
Он молчал, открывая и закрывая рот, как выброшенная на берег рыба. Ему нечего было сказать.
А потом заговорила Катя. Тоненьким, испуганным голоском.
— Он говорил, что вы уже давно не живёте вместе… Что вы просто соседи из-за ребёнка. Что вы вот-вот разъедетесь…
Я посмотрела на неё. Молодая, наивная. Возможно, она тоже была жертвой его лжи. А возможно, и нет. Мне было всё равно. Моя боль была обращена не к ней. Я перевела взгляд на Игоря.
И тут свекровь произнесла фразу, которая стала последним гвоздём в крышку гроба нашей семьи.
— Хватит уже этого цирка! — рявкнула она. — Да, это правда! И я рада, что ты всё увидела! Наконец-то у моего сына будет нормальная, достойная женщина, а не такое недоразумение, как ты! Катя — из хорошей семьи, с образованием. И она сможет дать Игорю наследника, а не одного-единственного ребёнка за десять лет!
«Наследника». Слово ударило, как хлыст. Я поняла всё. И про «хорошо питаться», и про «думать о будущем». Катя была беременна. Этот двухнедельный «отпуск» был их репетицией семейной жизни. Тест-драйвом.
Я молча развернулась и пошла в нашу спальню. Их голоса стихли. Я открыла шкаф. Вытащила самый большой чемодан. И начала методично, без суеты, складывать свои вещи. А потом — вещи Миши. Я не брала ничего лишнего. Только то, что было действительно нашим. Я оставила на кровати тот самый махровый халат. Пусть носит.
Когда я с двумя чемоданами вышла в коридор, они все так и стояли на кухне. Застывшие фигуры на фоне моего разрушенного мира. Игорь шагнул ко мне.
— Аня, постой… Куда ты пойдёшь? Давай поговорим.
Я остановилась и посмотрела ему прямо в глаза.
— Говорить нам больше не о чем, Игорь. Ты сделал свой выбор. Живи с ним.
Я не стала устраивать скандал, не стала ничего делить. Я просто взяла самое ценное — себя и своего сына — и ушла. Я доехала до Лены, забрала спящего Мишку, который так ничего и не понял. Подруга, увидев меня с чемоданами, молча открыла дверь своей квартиры шире.
Той ночью я сидела на её кухне, пила остывший чай и смотрела на огни ночного города за окном. Слёз не было. Было странное чувство опустошения и… свободы. Той горькой свободы, которая приходит после полного краха. Мой уютный дом, моя крепкая крепость, моя счастливая семья — всё это оказалось иллюзией, картонной декорацией, которую так легко было снести. Меня предали самые близкие люди. Предали цинично, жестоко и спланированно. Я проиграла битву за семью, которой, как выяснилось, никогда и не было. Но глядя на спящего в соседней комнате сына, я знала, что войну за свою собственную жизнь и за его будущее я ещё даже не начинала. И в этой войне я больше никому не позволю себя обмануть. Теперь я буду строить свою крепость сама. Маленькую, возможно, не такую красивую. Но мою. Настоящую.