Дверной звонок прозвенел настойчиво, двумя длинными переливами, какими звонят либо курьеры с тяжелой пиццей, либо люди, уверенные, что их ждут. Лилия как раз заканчивала раскладывать только что купленные продукты по полкам холодильника, с наслаждением расставляя баночки со сметаной и йогуртами ровными рядами. Эта минута тихого, почти медитативного порядка перед выходными была ее маленьким ритуалом. Она вздохнула, отряхнула руки о фартук и пошла открывать, мельком глянув на часы. Полшестого. Сергей должен был вернуться с работы часа через два.
— Кто там? — крикнула она, уже предвкушая, что скажет курьеру: «Вам не сюда, я ничего не заказывала».
В ответ за дверью послышалось шуршание и негромкий, но уверенный женский голос:
— Это к Лилии и Сергею? Открывайте, свои!
Лилия нахмурилась. «Свои» — это что-то из лексикона свекрови, Галины Петровны. Она посмотрела в глазок. На площадке стояла полная женщина в ярком, цвета спелого манго, пальто, а по бокам от нее, как преданные сторожевые псы, теснились два огромных, видавших виды чемодана. Лицо женщины было безмятежно, она поправляла прическу, словно готовилась к фотосессии, а не к визиту.
Лилия медленно открыла дверь, оставив ее на цепочке. Щель была узкой, но достаточной, чтобы почувствовать запах дешевого парфюма и дорожной пыли.
— Да, я Лилия. Чем могу помочь?
Женщина широко улыбнулась, обнажив ровные, слишком белые для ее возраста зубы.
— Наконец-то! Я уже думала, никого нет дома. Я — Валентина, двоюродная сестра твоей свекрови, Галины. Ну, знаешь, наверное? Галя говорила, что предупредила. Проходите, говорите? Вещи поможете занести? — Она говорила бойко и бегло, словно заученную скороговорку.
В висках у Лилии застучало. «Галя. Предупредила». Эти два слова сложились в чудовищную по своей простоте формулу вторжения. Она не знала никакую Валентину. И самое главное — Галина Петровна не предупреждала ни о чем. Последний их разговор три дня назад касался исключительно рецепта маринования шашлыка.
— Простите, но… вас не ждут. Я не в курсе, — проговорила Лилия, чувствуя, как холодная волна подкатывает к горлу.
— Да как же не в курсе! — Валентина сделала удивленное глазастое лицо, словно Лилия только что усомнилась в том, что земля круглая. — Галя сказала мне вчера по телефону: «Приезжай, Валюша, поживи у нас, оклемаешься». У меня тут, — она многозначительно понизила голос, — проблемы с жильем временно. А у вас тут просторно, я посмотрела по фото. Ну, хватит на пороге стоять, я ноги отморозила в дороге!
Лилия машинально, повинуясь многолетнему рефлексу гостеприимства, сняла цепочку. Дверь распахнулась, и Валентина, как прорвавшаяся плотина, вкатилась в прихожую, волоча за собой первый чемодан. Второй остался на площадке, бесцеремонно блокируя вход.
— Ой, какая красота! — восторженно прокомментировала она, окидывая взглядом прихожую. — Чистенько, аккуратненько. Прямо как в журнале. Это вы так, Лилечка, или у вас клинерша бывает?
— Это я так, — сухо ответила Лилия, все еще не двигаясь с места. Она смотрела на чемоданы. Они были не просто большими. Они были монументальными, рассчитанными на длительную, если не вечную, дислокацию. Колесико одного из них оставило на свежевымытом светло-сером линолеуме жирную черную полосу. Лилия проследила за ней взглядом, как за шрамом.
— Ну, и где у вас мой будущий апартамент? — просияла Валентина, снимая пальто и не глядя, вешая его на вешалку, где висел новый, только что из химчистки, плащ Лилии. — Галя сказала, что есть свободная комната. Я, конечно, не привередливая, мне бы уголок.
У Лилии перехватило дыхание. Свободная комната. Та самая, которую они с Сергеем два года обустраивали под кабинет-гостиную, мечтая поставить туда наконец диван для гостей и ее собственный письменный стол у окна. Комната, в которой сейчас пахло свежей краской и новым ламинатом, а не чужими проблемами.
— Валентина… — начала Лилия, пытаясь голосом вернуть себе хоть тень авторитета хозяйки дома. — Здесь какое-то недоразумение. Мне Галина Петровна ничего не говорила. И мы не можем…
— А, знаю, знаю! — Валентина махнула рукой, проходя дальше в коридор и заглядывая на кухню. — Свекрови и невестки — вечная тема. Она, наверное, хотела сказать, да забыла. Возраст, дела. Ничего, я человек неконфликтный. Мы с тобой поладим. Ой, а кофе у вас есть? Я с дороги просто без сил, глотну бы чего-нибудь горяченького.
Лилия стояла, прислонившись к косяку двери, и чувствовала, как ее собственная квартира стремительно превращается в чужое, враждебное пространство. Этот человек, эта Валентина, вела себя с наглой уверенностью королевы, инспектирующей новые владения. Она уже хозяйничала. Уже критиковала и одобряла. Уже требовала кофе.
«Галя сказала, что можно пожить у вас» — эта фраза висела в воздухе, как приговор, вынесенный заочно. В ней не было просьбы, не было даже намека на возможность отказа. Был лишь холодный, железный факт.
— Кофе… нет, — солгала Лилия. В зернах только что купленная пачка лежала на кухонной столешнице. Но предложить этой женщине кофе значило бы капитулировать, признать ее право быть здесь. — Я… мне нужно позвонить.
— Звоните, звоните, родная! — беззаботно бросила Валентина из глубины квартиры. — Я пока присяду, ноги отдохнут. А то тащилась от метро, как последняя ломовая лошадь. Такси, экономлю, сами понимаете.
Лилия, не в силах больше это видеть, развернулась и прошла в спальню, захлопнув за собой дверь. Руки у нее дрожали. Она набрала номер Сергея. Трубку взяли не сразу.
— Алло, солнышко? — послышался его спокойный, уставший голос. — Я уже скоро, пробка небольшая.
— Твоя мать, — прошипела Лилия, стараясь говорить как можно тише, но от этого ее голос звучал только звенящее и страшнее, — устроила нам коммуналку.
— Что? Что случилось? — Сергей сразу насторожился.
— У нас в прихожей стоит некая Валентина. С чемоданами. Большими, такими, что впору в кругосветку отправляться. Она утверждает, что твоя мама благословила ее «пожить у нас». Без спросу, Сергей! Без единого звонка!
На той стороне линии воцарилась пауза. Та самая, знакомая до боли пауза, которая всегда возникала, когда дело касалось Галины Петровны. Пауза трусливого страуса, засовывающего голову в песок.
— Может, ты что-то не так поняла? — осторожно произнес он. — Может, это какая-то другая Валентина? Мама что-то говорила про тетю из Воронежа, но это было давно…
— Она назвала себя двоюродной сестрой твоей матери! — Лилия чуть не крикнула, сжимая телефон так, что пальцы побелели. — Она уже осмотрела всю квартиру, кроме балкона, похвалила чистоту и спросила, где ее «апартаменты»! Она сейчас сидит в нашей гостиной-кабинете и ждет, когда я принесу ей кофе! Как будто так и надо!
— Успокойся, Лил. Не делай из мухи слона. Наверное, мама просто забыла предупредить. У нее же сердце пошаливает, могла и впрямь запамятовать. Ну, пусть тетя переночует, а завтра разберемся.
Лилия закрыла глаза. «Не делай из мухи слона». «Переночует». Эти слова были предсказуемы, как сценарий плохой пьесы. Сергей всегда выбирал путь наименьшего сопротивления, путь, ведущий прямиком под каблук матери.
— Сергей, ты слышишь себя? — прошептала она. — Это наша квартира. Мы за нее платим. Мы здесь живем. А какая-то женщина с улицы приезжает с чемоданами по приглашению твоей мамы, и я должна предлагать ей кофе и стелить постель? Ты где в этой картине?
— Я через двадцать минут буду. Мы все обсудим спокойно. Не кипятись. Предложи ей чаю, что ли. Прояви гостеприимство.
Лилия не стала ничего отвечать. Она просто положила трубку. Руки тряслись уже не от злости, а от бессилия. Она вышла из спальны. Валентина сидела на их новом диване в кабинете, разулась и удобно устроила свои отекшие ноги на пуфе, который Лилия подбирала полгода.
— Ну что, все утряслось? — бодро спросила она.
— Сергей скоро будет, — без интонации ответила Лилия. — Вы… вы не хотите чаю?
Она ненавидела себя за эту слабость, за эту автоматическую вежливость, вбитую с детства.
— Чай? Ну, если только крепкий, с сахарком. И если есть что-то перекусить… Я с обедa еще не ела. — Валентина вздохнула, изображая страдальческую усталость. — Галя говорила, у вас всегда полный холодильник.
Лилия молча повернулась и пошла на кухню. Она включила чайник, и его ровное, деловое шипение стало единственным нормальным звуком в этом внезапно сошедшем с ума мире. Она достала чашку — не свою любимую, а простую, белую, из сервиза для гостей, который они почти не использовали. Она понимала, что каждый ее шаг — это капитуляция. Чай, еда… Сейчас она накормит этого непрошеного гостя, а потом ей предложат устроить экскурсию по шкафам.
Она стояла у окна и смотрела на зажигающиеся огни города. Всего полчаса назад ее жизнь была упорядоченной и понятной. А теперь в ней поселился хаос в ярком пальто и с аппетитом волкодава. Она думала о Галине Петровне. Эта властная женщина всегда испытывала границы Лилии, но на такое она не решалась никогда. Это был уже не тест, это был открытый захват территории. И самое ужасное было в реакции Сергея. Его пассивность, его «успокойся» были хуже прямого предательства. Это было молчаливое одобрение.
Чайник выключился. Лилия медленно налила кипяток в чашку. Потом открыла холодильник. Там лежала купленная на ужин ветчина, сыр, только что приготовленный салат. Она взяла пачку самого дешевого печенья, завалявшуюся на дальней полке, и положила два сухих крекера на блюдце. Ни ветчины, ни сыра. Ничего из того, что предназначалось для их семейного вечера. Это был ее первый, крошечный акт сопротивления.
Когда она вернулась с чаем и этим жалким угощением в кабинет, Валентина уже разложила на журнальном столике свой телефон, пачку влажных салфеток и какую-то вязальную пряжу.
— Ой, спасибо, родная! — она приняла чашку. — А бутербродиков нельзя сделать? А то печенье — оно несытное.
Лилия посмотрела на нее. Прямо в глаза. Она увидела не просьбу, а требование. Уверенность, не оставляющую сомнений в том, что ее обслужат.
— Нет, — сказала Лилия. И в этом коротком слове прозвучала сталь. — Нельзя.
Она повернулась и вышла, оставив Валентину с открытым ртом. Выйдя в коридор, она уперлась взглядом в эти проклятые чемоданы. Они стояли там, как памятник беспардонности ее свекрови и бессилию ее мужа. И впервые за долгое время Лилия почувствовала не ярость, а холодную, четкую решимость. Война была объявлена. И она не собиралась сдаваться без боя. Она прошла на кухню, достала свой телефон и нашла в контактах номер Галины Петровны. Палец завис над кнопкой вызова. Нет, не сейчас. Не по телефону. Этому нужно смотреть в глаза.
Дверь заскрипела — вернулся Сергей. Он вошел с виноватой, подобострастной улыбкой, натянутой, как маска.
— Ну, где наша гостья? — прошептал он, пытаясь обнять Лилию.
Она отстранилась.
— Там. В твоем кабинете. Осваивается. Уже спросила про бутерброды.
Сергей вздохнул.
— Ладно, пойду познакомлюсь. Не кисни, все образуется. Маме позвоню, все проясним.
— Обязательно проясни, — тихо, но очень отчетливо сказала Лилия. — И скажи ей, что завтра, максимум послезавтра, эта женщина должна отсюда уехать. Или уеду я.
Сергей посмотрел на нее с искренним испугом. Он, кажется, наконец-то понял, что на этот раз его жена не шутит. Его лицо стало серьезным.
— Хорошо. Я поговорю.
Он пошел вглубь квартиры, к звукам голоса Валентины. Лилия осталась одна на кухне. Она взяла со стола свою любимую чашку, налила в нее воды и выпила залпом. Вода была холодной и безвкусной. Но она помогла немного прийти в себя. Она смотрела на дверь, за которой слышались приветственные возгласы и смех Валентины, радующейся «милому племянничку». Ей было невыносимо больно. Но сквозь боль пробивалось странное, новое чувство — ощущение собственной правоты и силы. Она была здесь хозяйкой. И она собиралась это доказать. Всем.
Прошло три дня. Суббота. Утро, которое должно было быть ленивым и сладким, с запахом кофе и свежей выпечки, началось со звука работающего в ванной фена и густого, приторного аромата чужого одеколона. Валентина обосновалась с комфортом настоящего римского императора в походных условиях. Ее вещи медленно, но верно расползались по квартире: вязание на диване в гостиной, тапки у порога в прихожей, тюбик с кремом на полочке в ванной, где до этого царил строгий лилиин порядок.
Лилия провела эти дни в состоянии перманентного, тлеющего гнева. Ее попытки поговорить с Сергеем упирались в стену его пассивного оптимизма. «Мама пообещала, что это ненадолго, всего на недельку, пока Валентина не решит вопросы с общежитием». «Она же родственница, нельзя быть такой черствой». «Давай просто переждем, не стоит портить отношения».
Но отношения портились с катастрофической скоростью и без ее участия. Каждый день приносил новые открытия. Валентина не просто жила — она хозяйничала. Она переставляла банки на кухне «для удобства», забирала пульт от телевизора и смотрела бесконечные сериалы по вечерам, громко комментируя действия героев, и с завидной регулярностью намекала на то, что «хорошо бы борщик сварить, а то питаться одной ветчиной — нездорово».
Конфликт, вчера вечером, достиг своей кульминации. Лилия, вернувшись с работы поздно, хотела принять душ и обнаружила, что ее гель для душа и шампунь, стоявшие на полке, почти пусты. Валентина, сидевшая на кухне за чаем, на ее возмущенный взгляд лишь пожала плечами: «А что? Хороший шампунь, пенится отлично. Я думала, ты не будешь против, мы же почти родственницы». У Лилии в глазах потемнело. Она молча прошла в спальню, где Сергей уже спал, и ткнула его в бок.
— Все. Хватит. Она использует мои вещи. Мои! Завтра она или уезжает, или я вызываю полицию и заявляю о вторжении.
Сергей, сонный и раздраженный, пробурчал: «Опять ты с драмой? Утром поговорим». Но утром, то есть в эту самую субботу, он предпочел сделать вид, что ничего не произошло, и ушел «на срочные дела в гараж».
И вот теперь Лилия сидела на кухне, сжимая в руках кружку с остывшим чаем, и ждала. Она назначила свекрови визит. Не просила, не приглашала — именно назначила. Тоном, не терпящим возражений. Галина Петровна, слегка удивленная, но сохраняющая маску благодушия, согласилась заехать «на пять минуточек».
Ровно в одиннадцать раздался звонок. Лилия встала, чтобы открыть. Валентина, услышав звонок, выскочила из ванной с полотенцем на голове.
— Ой, кто это? Сергей с булками?
— Нет, — холодно ответила Лилия. — Это ко мне. К хозяйке квартиры.
Она открыла дверь. На пороге стояла Галина Петровна. Высокая, подтянутая женщина в элегантном плаще, с безупречной прической и проницательным взглядом. Она пахла дорогими духами и уверенностью в себе.
— Лилечка, здравствуй! Какие ветра? Так срочно вызвала? — она попыталась обнять невестку, но Лилия сделала шаг назад, пропуская ее в прихожую.
— Здравствуйте, Галина Петровна. Проходите. Нам нужно серьезно поговорить.
Галина вошла, ее взгляд сразу же выхватил из полумрака прихожей тапочки Валентины и ее же кофту, брошенную на стуле. На ее лице промелькнуло что-то вроде удовлетворения.
— Да, конечно, дорогая. О чем? — она прошла на кухню и села за стол, как будто это был ее личный кабинет.
В этот момент из коридора появилась Валентина, сияющая.
— Галя! Родная! Приехала навестить свою бедную изгнанницу?
— Валюша, привет! — Галина улыбнулась, но улыбка была напряженной. — Как устраиваешься?
— Да просто замечательно! — воскликнула Валентина, подсаживаясь к столу без приглашения. — Ребята у меня золотые. Лилечка — просто хозяюшка, чистота, уют. Сергей — душка. Прямо отпуск какой-то, а не вынужденная эвакуация.
Лилия стояла напротив них, чувствуя себя обвиняемой на собственном кухонном процессе. Две родственницы, два поколения манипуляторов, объединились против нее.
— Галина Петровна, — начала она, стараясь, чтобы голос не дрожал. — Я хочу понять, на каком основании вы распорядились моим домом без моего ведома?
Галина сделала удивленное лицо.
— Лилия, что за тон? Я же не распорядилась, я просто помогла родному человеку в беде. Валентина оказалась в сложной ситуации…
— А я что, мебель? — не выдержала Лилия. — Или часть интерьера, которую не принято спрашивать? Вы могли хотя бы позвонить! Предупредить! Или спросить: «Лилия, ты не против, если моя дальняя родственница поживет у вас недельку?» Но вы этого не сделали. Вы прислали мне ее на порог с чемоданами, как посылку с наложенным платежом!
— Дорогая, ты слишком драматизируешь, — Галина Петровна снисходительно покачала головой. — Я просто не хотела тебя беспокоить по пустякам. Я знаю, ты у нас очень занятая, нервная. Решила взять все на себя. Ну, приехала бы Валя, вы бы познакомились, и все было бы хорошо. А ты сразу в штыки.
— В штыки? — Лилия засмелялась, и смех этот был резким и неприятным. — Меня поставили перед фактом! В моем же доме! И знаете, что происходит уже три дня? Ваша «Валюша» ведет себя так, будто она здесь родилась и выросла. Она использует мои вещи, ест нашу еду, распоряжается пространством! Она уже поинтересовалась, когда мы освободим ей нашу гостевую комнату на постоянной основе!
— Ой, Лилечка, да что ты такое говоришь! — всплеснула руками Валентина, изображая невинную оскорбленность. — Я же только поблагодарить тебя хотела за гостеприимство! А про комнату… так это же шутка была! Юмор такой, деревенский!
— Мне не смешно, — отрезала Лилия. Она смотрела прямо на свекровь. — Я требую, чтобы она сегодня же съехала.
Воцарилась тяжелая пауза. Галина Петровна медленно выпрямилась, ее лицо стало жестким и холодным.
— Требуешь? — тихо переспросила она. — Ты мне, свекрови, предъявляешь требования? В присутствии гостя семьи? Лилия, я всегда знала, что ты женщина с характером, но до такого хамства я тебя не заподазривала.
— Это не хамство! Это право на свой дом! — голос Лилии снова начал срываться. — Вы нарушили все мыслимые границы! Вы не уважаете ни меня, ни вашего сына!
— Моего сына? — Галина иронично улыбнулась. — А ты в курсе, что Сергей не против? Он прекрасно понимает, что семья должна держаться вместе. Помогать друг другу. А не выгонять родственников на улицу в трудную минуту, как какую-нибудь… — она поискала слово, — неблагодарную особу.
Лилия почувствовала, как почва уходит из-под ног. Предательство Сергея, его молчаливое согласие с матерью, стало очевидным. Он не просто избегал конфликта — он был на стороне захватчиков.
— Сергей… что? — еле выдохнула она.
— Мы с сыночком поговорили вчера, — сладким голосом продолжала Галина. — Он все понимает. Сказал, что Лилия, конечно, немного повозмущается, но потом успокоится. Он же тебя знает. Всегда говорил, что у тебя вспыльчивый характер, но отходчивый.
«Он всегда говорил, что у тебя вспыльчивый характер, но отходчивый».
Эти слова прозвучали как приговор. За ее спиной, все эти годы, муж и мать обсуждали ее, вынося вердикты. «Повозмущается, но успокоится». Они считали ее истеричкой, которой можно помыкать.
Лилия посмотрела на них — на самодовольную свекровь и на притворно-несчастную Валентину. И вдруг вся злость, вся ярость и боль ушли, сменившись леденящим, абсолютным спокойствием. Она все поняла.
— Хорошо, — тихо сказала она.
Галина Петровна просияла, приняв это за капитуляцию.
— Вот и умница! Я же знала, что ты все поймешь. Ну, поживет Валюша еще недельку, максимум две, и все утрясется. А мы с тобой помиримся.
— Нет, — так же тихо ответила Лилия. — Вы меня не поняли. Я не об этом.
Она вышла из-за стола, прошла в прихожую и сняла с вешалки свою сумку и куртку.
— Лилия? Ты куда? — недоуменно спросила Галина, выйдя за ней.
— Я съезжаю, — просто сказала Лилия, надевая куртку. — Поскольку это не мой дом, а филиал гостиницы «У Галины Петровны», где я исполняю роль бесплатной горничной и кухарки, я освобождаю место для более достойных кандидатов.
— Ты что, с ума сошла? — в голосе свекрови впервые прозвучала тревога. — А Сергей?
— Передайте Сергею, что его вещи я сложу в коробки и оставлю в подъезде для него. Ключи он может забрать у консьержа. Или у вас. Раз уж вы здесь главная.
Она открыла дверь. Валентина стояла в дверном проеме кухни с круглыми от изумления глазами.
— Лилечка, да ты что! Успокойся! Мы же все можем решить по-хорошему!
Лилия повернулась к ним. На ее лице была усталая, почти что сочувствующая улыбка.
— По-хорошему было бы позвонить и спросить. Но этот поезд, как и мое терпение, уже ушел.
Она вышла на площадку и, не оборачиваясь, захлопнула дверь. Звук был громким и окончательным. Она спустилась по лестнице, вышла на улицу и вдохнула полной грудью прохладный воздух. Сердце бешено колотилось, но на душе было странно легко. Она достала телефон и нашла номер подруги.
— Алло, Кать? — сказала она, и голос ее звучал ровно и твердо. — Ты не против, если я у тебя сегодня переночую? Да… Надолго. У меня началась новая жизнь. Скажи, у тебя есть свободный угол? Только, чур, я спросила заранее.
Она пошла по улице, не оглядываясь на окна своей бывшей квартиры. Впервые за три дня она чувствовала себя свободной. Война была проиграна, но она покинула поле боя, которое никогда не хотела занимать. И это была ее победа.