— Полина, ключи дай, — сухо сказала Татьяна Сергеевна, глядя прямо в глаза, будто в суде присяжным.
— Не дам, — ответила Полина. Голос у неё был тихий, но твёрдый, как у человека, который наконец решился.
С этого короткого обмена начался их первый настоящий конфликт. До этого всё было завуалировано вежливыми улыбками, полусказанными замечаниями, недомолвками за кухонным столом. Сегодня в прихожей, среди пальто, сумок и дешёвого коврика с золотой каймой, стояли две женщины: одна — хозяйка квартиры, другая — хозяйка по привычке.
Полина ещё вчера не верила, что дойдёт до такого. Но усталость и накопившееся раздражение прорвались. Не было уже сил играть роль примерной невестки, которая ради мира в семье улыбается, когда у неё под носом перекладывают кастрюли, выбрасывают купленные ею вещи и забирают последний кусок творога, отложенный к утру.
— Ты совсем обнаглела, девочка, — свекровь не выдержала. — Я всю жизнь для вас! А теперь чужая в доме сына?
— Вы не чужая, — сказала Полина, чувствуя, как у неё горло сжимается, — но и хозяйкой здесь не будете.
В это время в замке щёлкнул ключ. Вернулся Игорь. Уставший, с тёмными кругами под глазами, но всё равно мальчишка перед матерью. Он вошёл в прихожую и сразу попал в самую гущу ссоры.
— Мама, Поля, вы чего? — спросил он, снимая ботинки.
— Она ключи не даёт! — жалобно воскликнула мать. — Представь, сынок, я стою под дверью, жду, как чужая. А ведь это и твой дом, и мой!
Полина молча стояла, смотрела, как муж мнётся, и понимала: сейчас решается не про ключи. Сейчас решается, где его место — рядом с женой или рядом с матерью.
Чтобы понять, как они оказались в этом узком коридоре, нужно вернуться немного назад.
Два года назад Полина впервые вошла в эту двушку. Дом старый, панельный, подъезд пах железом и кошками. Но когда они поднялись на пятый этаж и открыли дверь — её словно обдало тёплым воздухом. Светлая кухня, окна во двор, где детские качели и тополь, чья крона закрывает от летнего зноя. Тогда ей показалось: вот оно, то самое место, где можно жить.
Она копила на этот первоначальный взнос ещё с университета. Работала экономистом, таскала домой пачки бумаг, писала отчёты ночами. Её мечта — собственный угол. А потом появился Игорь. Они быстро сошлись, и она, доверчивая, оформила ипотеку на себя, но везде говорила: «наша квартира».
Тогда всё казалось правильным. Но вместе с Игорем в её жизнь постепенно вошла его мать.
Сначала Татьяна Сергеевна приходила с выпечкой и заботой. Полина даже радовалась: женщина опытная, добрая, умеет готовить и рассказывать истории. Потом мелкие советы стали звучать как указания. Поначалу Полина отмахивалась, но вскоре заметила: её собственная квартира незаметно меняет лицо.
Сперва пропал её порошок, заменённый дешёвым аналогом. Потом кухонные полки оказались переставлены. Потом в шкафу висели чужие блузки. И всё это сопровождалось мягкой, но железной фразой: «Я лучше знаю».
Самое неприятное — Игорь не видел проблемы. «Ну что такого, Поля, мама же помочь хочет». И каждый раз, когда она пыталась объяснить, что это не помощь, а вторжение, он хмурился и вставал на сторону матери.
Вечер, когда случился главный разговор, был как все последние недели: Полина пришла выжатая, мечтала о тишине. Но вместо этого её встретила свекровь с зелёным ковриком и требованием ключей.
— Я мать, я имею право, — твердило это словоохотливое и упрямое существо, — и вообще, девочка, кто ты такая, чтобы мне запрещать?
И тут Полина впервые позволила себе сказать вслух: «Это моя квартира. Я плачу ипотеку. Я решаю».
Внутри у неё всё горело: от страха, от решимости, от той самой накопившейся усталости. Сказать это было трудно. Но после слов свекрови — «ты неблагодарная!» — в ней что-то щёлкнуло.
— Я не неблагодарная, — сказала она тихо. — Я просто хочу жить в своём доме.
Она не кричала, не топала ногами. Но именно спокойствие сделало её слова весомыми.
И вот — Игорь стоит в прихожей, слушает мать и жену. В его руках ещё не свёрнут коврик, но уже висит невидимый груз.
— Поля, ну ты перегибаешь, — сказал он наконец. — Мама же добра хочет.
— Добро? — переспросила она. — Добро — это когда спрашивают. А когда вламываются в твою жизнь без спроса — это уже не добро.
Татьяна Сергеевна вспыхнула:
— Ну всё, Игорёк, сынок. Она меня выгнала. Я уезжаю. Но ты подумай, с кем остаёшься — со мной или с этой…
Слово она не договорила, только презрительно махнула рукой.
И дверь за ней хлопнула.
Ночь после этого стала для Полины странной. С одной стороны — тишина, которую она давно ждала. С другой — пустота рядом, потому что Игорь тоже ушёл за матерью. И всё это на фоне уродливого коврика, который она уже свернула и спрятала в кладовке, чтобы не мозолил глаза.
Она сидела на кухне с кружкой чая и вдруг вспомнила, как в детстве бабушка говорила: «Дом — это не стены, а то, где ты можешь закрыть дверь и знать, что за тобой никто не сунется».
И вот сейчас Полина поняла — либо она будет защищать этот дом, либо потеряет его окончательно.
За дверью тихо поскрипывала лестничная площадка. Кто-то прошёл мимо, кашлянул. И в этот момент Полина почувствовала: история только начинается. Потому что завтра придётся объяснять Игорю, что она не шутит. Что это не каприз. Что ключи — это символ куда большего: её права на собственную жизнь.
— Ты понимаешь, что ты натворила? — Игорь закурил прямо на кухне, хотя раньше никогда себе такого не позволял.
— Нет, Игорь, — Полина смотрела на его руки, дрожащие с зажигалкой. — Это ты не понимаешь.
Они сидели напротив друг друга, между ними стояла кружка с остывшим чаем и пепельница, которую он зачем-то принёс из кладовки. Татьяна Сергеевна уехала к своей сестре на другой конец города, но её голос продолжал звенеть в квартире — как эхо, как звонок в ушах после громкого хлопка.
Игорь то вставал, то снова садился. Он был не столько зол, сколько растерян. Как будто у него из-под ног выдернули коврик, только не зелёный матерчатый, а тот самый невидимый коврик под названием «устоявшийся порядок».
— Мама теперь думает, что я тебя защищаю, а тебя — что я её защищаю. А я, чёрт возьми, никого не защищаю! Я просто устал. На работе завал, дома скандал, — он резко затушил сигарету, и пепел разлетелся по столу. — Ты не могла потерпеть?
Полина усмехнулась. Слово «потерпеть» ударило её, как пощёчина. Она терпела каждый день, по чуть-чуть. Терпела переставленные полки, выброшенные порошки, потерянные продукты. Терпела чужие тапочки у своей кровати. И вдруг поняла: всё это терпение стало причиной того, что теперь муж видит проблему не в матери, а в ней.
— Я терпела, Игорь. До сегодняшнего дня. Теперь хватит.
И тут вмешался неожиданный герой. Соседка с шестого этажа, баба Нюра. Маленькая, сухонькая, с палкой, но глаза живые, острые, как буравчики. Она постучала в дверь в самый разгар их тихой войны.
— Полинка, открой, — позвала она. — Я всё слышу, стены тонкие.
Полина вышла в прихожую. Соседка протянула ей тарелку с ещё горячими оладьями.
— Возьми. Я по звуку поняла — вы там друг друга жрёте. А с едой оно легче ругается.
Игорь скептически фыркнул, но взял один оладушек, откусил. Полина тоже взяла. Вкус детства — простые, с хрустящей корочкой, немного жирные.
— Слушайте меня, — сказала баба Нюра, садясь прямо на табуретку, будто в своей кухне. — У вас тут две хозяйки: одна молодая, другая старая. И обе думают, что правда только у них. А правда она, знаете где? В середине. Но середина не значит, что всем всё можно. Надо черту проводить.
Слово «черта» повисло в воздухе. Полина почувствовала, что у старой соседки куда больше здравого смысла, чем у её мужа.
— Я вот, — продолжила Нюра, — всю жизнь жила с сыном. Тоже пыталась хозяйничать. Пока не понял он, что или я уйду, или жена его уйдёт. Я ушла. И ничего, живу, не умерла.
Эти слова повисли над столом, как приговор. Игорь молчал.
На следующий день Полина поехала к себе на работу, но в голове у неё всё время крутилась одна мысль: «Если Игорь не поймёт, мы не выдержим».
В офисе коллега Марина заметила её бледность.
— Поля, что у тебя? Ты как призрак.
— Дома… сложно, — призналась она.
— Ага, свекровь? — сразу угадала Марина. — У меня тоже было. Слушай, приходи сегодня ко мне. У меня подруга психолог, поговоришь с ней. Не за деньги, так, по-человечески.
Полина сначала хотела отказаться. Но потом подумала: а почему нет?
Вечером они собрались у Марины. За столом сидела женщина лет сорока, с короткой стрижкой и мягким взглядом. Она представилась — Лиза.
— Рассказывай, — просто сказала Лиза.
И Полина рассказала. Всё — от кастрюль на верхней полке до зелёного коврика. Рассказала так, будто сама у себя вынимает занозы одну за другой.
Лиза слушала внимательно, иногда кивала. А потом сказала:
— Ты не с матерью мужа воюешь, Полина. Ты воюешь за себя. За право сказать: «Это моё». И это нормально. Ты не обязана быть удобной.
Слова эти упали, как камень в воду. Внутри Полины что-то отозвалось, зашевелилось.
Вернувшись домой, она застала Игоря на диване. Он молчал, но по глазам было видно: думал весь вечер.
— Я поговорил с мамой, — сказал он наконец. — Она сказала, что не придёт, пока ты сама не позовёшь.
— И ты что? — насторожилась Полина.
— Я сказал — правильно. Пусть так и будет.
Она не сразу поверила. Но в его голосе не было привычного сопротивления. Он действительно выбрал сторону. Её сторону.
Только радости почему-то не было. Вместо неё пришёл страх: а что дальше? Ведь одно дело — сказать, а другое — выдержать.
Через пару дней в квартире раздался звонок. На пороге стояла не Татьяна Сергеевна, а высокая незнакомка с чемоданом.
— Добрый вечер. Я — Алина, — сказала она. — Двоюродная сестра Игоря. Можно переночевать пару дней? У меня с жильём проблемы.
Полина почувствовала, как внутри всё похолодело. Словно судьба решила проверить её решимость сразу новым вторжением.
Она посмотрела на чемодан, на растерянного Игоря и поняла: история только раскручивается.
— Ты что, издеваешься? — выдохнула Полина, увидев на пороге девушку с чемоданом.
— Я всего на пару дней, честно, — улыбнулась Алина, сестра Игоря, и без приглашения шагнула в прихожую.
Полина почувствовала, как к горлу подступает тяжесть. Только-только свекровь ушла, и вот — новая фигура. Ещё чемодан на коврике, ещё чужие вещи в шкафу, ещё один голос, который будет звучать в их стенах.
Игорь растерянно развёл руками:
— Поля, ну что я мог? Она же моя сестра.
— А я кто тебе? — спросила Полина. И впервые в этом вопросе не было ни капли жалобы. Только холод.
Алина, не заметив напряжения, прошла в комнату. Включила свет, бросила куртку на диван и сказала с бодрой самоуверенностью:
— У вас тут мило. Я ненадолго. Осень длинная, а снимать жильё дорого, вот и решила к вам.
Полина замерла. Эта фраза прозвучала как удар: «ненадолго» вдруг превратилось в «до весны».
Она посмотрела на Игоря — и увидела, что он опять молчит. Молчит так же, как молчал с матерью. Молчит там, где должен был сказать твёрдое «нет».
Внутри у Полины что-то оборвалось. Она поняла: борьба только начинается. Свекровь была первой серией. А теперь сценарий повторяется. И если она снова промолчит, то однажды проснётся в доме, полном чужих людей, но без самой себя.
Конец.