«Я объявила мужу о разводе не из-за измены или большой ссоры. Последней каплей стала грязная чашка. Он просто стоял и тупо смотрел, как я, рыдая от злости, клею по полу красную изоленту, разделяя нашу квартиру пополам. «Это твоя половина, это — моя. Добро пожаловать в коммуналку, дорогой. Завтра составим правила». Я думала, что это конец, что я его ненавижу. Я и представить не могла, что через месяц жизни по разным сторонам этой черты, он придет ко мне с предложением, от которого я не смогу отказаться.
***
Последней каплей стала не измена, не крупная ссора из-за денег и даже не его вечно недовольная мама. Последней каплей стала чашка. Обычная белая чашка с дурацким сколом у ручки, которую я тысячу раз просила выбросить. Я пришла домой после адского дня, где на меня наорал начальник, я попала под дождь и сломала каблук. Мечтала только об одном: залезть под плед с горячим чаем. И вот, я захожу на кухню и вижу ее. Ту самую чашку. Пустую. Грязную. Стоящую прямо посреди стола, как памятник мужскому безразличию.
— Андрей! — мой голос сорвался на визг, который удивил даже меня. — Я же просила! Я просила тебя ее выбросить!
Он вышел из комнаты, лениво почесывая затылок. На лице — ноль эмоций. Такое выражение я называла «режим энергосбережения». Он включал его всегда, когда я начинала говорить о чем-то, что его не интересовало. То есть, почти всегда.
— Марин, ну чего ты орешь? Ну, стоит чашка. В чем проблема?
— В чем проблема? — я истерически рассмеялась. — Проблема в том, что тебе плевать! Абсолютно на все! На меня, на дом, на мои просьбы! Ты живешь в своем мире, где есть только диван, телефон и работа, о которой ты никогда не рассказываешь!
— Опять ты за свое, — он тяжело вздохнул и прошел к холодильнику. — У меня был тяжелый день.
— А у меня был парад единорогов и радуги! — язвительно бросила я. — Все, Андрей. Хватит. Я больше не могу. Развод.
Он замер с открытой дверцей холодильника. На секунду в его глазах мелькнуло что-то похожее на испуг, но оно тут же утонуло в привычной усталости.
— Марин, не говори ерунды. Устала, понимаю. Давай не будем.
— Будем! Я уже все решила. Заявление подам завтра же. Можешь собирать вещи.
Вот тут «режим энергосбережения» дал сбой. Он медленно закрыл холодильник и посмотрел на меня так, будто видел впервые.
— Собирать вещи? Куда я пойду? У нас общая квартира, если ты не забыла. Ипотечная.
И тут я поняла. Он не уйдет. Не потому что не хочет, а потому что ему некуда и неохота. Снимать квартиру — дорого. Ехать к маме в ее хрущевку с коврами на стенах — унизительно. Он будет сидеть здесь до последнего, пока суд не решит, что делать с нашим гнездышком, которое давно превратилось в склеп. Моя ненависть в этот момент достигла точки кипения.
— Хорошо. Не хочешь уходить? Не уходи. Будем жить как соседи.
— В смысле?
— В прямом! — я вытащила из ящика стола моток красной изоленты, который лежал там со времен ремонта. — Это — граница.
Я, как одержимая, начала клеить полосу прямо по полу коридора, разделяя его пополам. Лента шла от входной двери, через весь коридор и заканчивалась у входа на кухню.
— Это твоя половина, — я ткнула пальцем в сторону комнаты, где стоял его компьютер. — Это — моя, со спальней. Кухня, ванная и туалет — места общего пользования. С графиком.
Андрей смотрел на меня, как на сумасшедшую. На его лице смешались шок, недоумение и почему-то… любопытство.
— Ты серьезно?
— Абсолютно. Добро пожаловать в коммуналку, дорогой бывший муж. Завтра составим правила пользования общей территорией. А сейчас будь добр, не заступай на мою половину.
Я развернулась и, гордо перешагнув красную черту, ушла в спальню, громко хлопнув дверью. Села на кровать, и меня затрясло. Не от злости, а от абсурдности происходящего. Я только что разделила собственную квартиру изолентой. В голове стучала одна мысль: «Боже, какой позор». Но отступать было поздно. Война была объявлена.
***
Утро началось с битвы за ванную. Я, как обычно, проснулась в семь, чтобы спокойно собраться на работу. Выхожу из спальни — дверь в ванную закрыта. Из-за нее доносится шум воды и бодрое мычание Андрея. Мое терпение, и без того тонкое, как папиросная бумага, лопнуло.
— Андрей! Какого черта? Мы же договорились! С семи до полвосьмого — мое время!
— А я откуда знаю, сколько времени? — донесся его приглушенный голос. — У меня в ванной часов нет!
— В телефоне есть! Выходи немедленно, я опаздываю!
Дверь открылась через десять минут. Он вышел, обмотанный полотенцем, благоухающий моим (!) дорогим гелем для душа с ароматом сандала.
— Ты еще и гелем моим пользуешься? — прошипела я, протискиваясь мимо него.
— А что, на нем написано «только для Марин»? Он общий. Стоит на общей территории, — он ухмыльнулся и прошествовал на свою половину коридора.
Вечером я вооружилась маркером и бумагой. На кухонном столе, который теперь тоже был разделен изолентой на две половины, я разложила лист.
— Садись. Будем писать устав.
Андрей сел напротив, скрестив руки на груди. Вид у него был такой, будто его привели на подписание пакта о капитуляции.
— Пункт первый. Ванная. С семи до восьми — моя. С восьми до девяти — твоя. Вечером — в порядке живой очереди, но не дольше тридцати минут.
— И как ты это контролировать будешь? С секундомером стоять под дверью? — съязвил он.
— Если понадобится — буду. Пункт второй. Холодильник. Эта полка и дверца — мои. Та полка и ящик для овощей — твои. Продукты друг друга не трогать. Готовим каждый себе сам.
— Отлично. То есть, если я захочу пельменей, а у тебя в морозилке будет лежать пачка, я должен умереть с голоду?
— Ты должен пойти в магазин и купить себе пельмени. Или научиться их лепить. Пункт третий. Уборка. Места общего пользования убираем по очереди. Эта неделя моя, следующая — твоя.
— А если я считаю, что еще чисто?
— А я считаю, что уже грязно! — я стукнула кулаком по столу. — Андрей, давай без этого! Мы либо играем по правилам, либо я вызываю участкового и пишу заявление, что ты мне мешаешь жить!
Он вздохнул и потер переносицу.
— Ладно. Пиши. Что там еще?
— Гости. Приводить гостей можно только по обоюдному согласию. Никаких «друзей на пиво» и «подруг на чай», если второй «сосед» против.
— То есть, если ты захочешь привести своего… ухажера, я должен буду одобрить его кандидатуру? — в его голосе проскользнула нотка, которую я не смогла идентифицировать. Не то сарказм, не то… ревность?
— Именно, — отрезала я, хотя мысль о каком-то ухажере в нашей квартире-коммуналке казалась дикой. — И последнее. Бюджет. Квартплату, интернет и прочие общие расходы — пополам. Я создам таблицу в гугле, будем вносить туда все чеки.
Он молча кивнул. Мы сидели друг напротив друга за этим нелепо разделенным столом, и я чувствовала себя героиней какого-то абсурдного фильма. Два взрослых человека, которые когда-то клялись друг другу в вечной любви, теперь делили полки в холодильнике и минуты в ванной.
Первые дни были адом. Мы молча сталкивались на кухне, как два враждебных шпиона. Я демонстративно покупала дорогие йогурты и ставила их на свою полку. Он в ответ притащил огромный кусок мяса и занял им весь свой отсек в морозилке. Однажды вечером я готовила себе салат, и у меня закончилось оливковое масло. Его бутылка стояла на его половине стола, полная. Я минут пять смотрела на нее, борясь с гордостью. В итоге я заправила салат сметаной и с ненавистью съела его. Это было дело принципа. Ночью, лежа в пустой холодной кровати, я думала: неужели это и есть свобода, которой я так хотела? Почему же на вкус она так похожа на горечь и одиночество?
***
Прошла неделя нашего «коммунального» существования. Мы довели искусство игнорирования друг друга до совершенства. Короткие кивки вместо приветствий, деловые записки на холодильнике, стерильная вежливость, от которой сводило зубы. Конфликты, впрочем, никуда не делись, они просто стали мелкими и пакостливыми. То он «случайно» оставит на моей половине коридора свои кроссовки, то я «забуду» выключить свет в ванной после себя. Это была тихая, изматывающая война.
Однажды ночью я не могла уснуть. На работе был очередной аврал, новый проект грозил провалиться, и я до двух часов ночи крутилась в кровати, прогоняя в голове самые мрачные сценарии. В конце концов, я сдалась и побрела на кухню, чтобы выпить ромашкового чая.
Каково же было мое удивление, когда я увидела там Андрея. Он сидел за своей половиной стола, в свете тусклой лампочки над плитой, и смотрел в одну точку. Рядом стояла чашка с остывшим чаем. Он выглядел таким уставшим и потерянным, что моя привычная броня из злости и раздражения дала трещину.
— Тоже не спится? — спросила я тише, чем собиралась.
Он вздрогнул и поднял на меня глаза. В полумраке его лицо казалось другим — без привычной маски иронии и безразличия.
— Да так. Отчет годовой, будь он неладен. Начальство требует невозможного.
Я поставила чайник и села напротив. Впервые за долгое время между нами повисла не неловкая, а какая-то спокойная тишина.
— У меня тоже завал, — неожиданно для себя поделилась я. — Запускаем новую рекламную кампанию, а подрядчики сорвали все сроки. Если до пятницы не успеем, полетят головы. И моя, скорее всего, первой.
Он посмотрел на меня с неподдельным интересом.
— Это та кампания для «Зеленого сада»? Ты же говорила, что у тебя там гениальная концепция.
Я удивленно моргнула. Он помнил. Я вскользь упоминала об этом проекте пару месяцев назад, еще до «войны».
— Она и была гениальной, — горько усмехнулась я. — Пока в дело не вмешались «эффективные менеджеры». Теперь это какой-то монстр Франкенштейна.
Чайник вскипел. Я разлила чай по двум чашкам — своей и его, чистой, стоявшей на его полке. И молча пододвинула одну ему. Он кивнул в знак благодарности.
— У меня похожая история, — сказал он, сделав глоток. — Помнишь, я разрабатывал новую логистическую схему для нашего склада? Полгода над ней сидел. А вчера пришел новый директор по развитию, какой-то мальчик двадцати пяти лет, и заявил, что все это «устаревшие методы» и он сейчас внедрит «инновационную блокчейн-систему». Он даже не понял, о чем я ему говорил.
Я смотрела на него и видела не ленивого мужа, вечно лежащего на диване, а увлеченного специалиста, которого обесценили. Я вспомнила, как в начале наших отношений он часами мог с горящими глазами рассказывать о своей работе, о каких-то сложных схемах и маршрутах, которые я не понимала, но мне нравилось его слушать. Куда все это делось?
— Идиоты, — тихо сказала я.
— И не говори, — он грустно улыбнулся. — Как на другой планете живут.
Мы просидели на кухне почти до рассвета. Говорили о работе, о тупых начальниках, о странных коллегах. Мы не касались «нас». Мы просто разговаривали, как два человека, нашедшие друг в друге неожиданного союзника. Когда я, наконец, пошла спать, я впервые за долгое время не чувствовала себя одинокой в этой квартире. На его половине стола осталась пустая чашка. Но на этот раз она не вызывала у меня ничего, кроме слабой, едва заметной улыбки.
***
После той ночи что-то неуловимо изменилось. Мы все еще жили по правилам «коммуналки», но напряжение спало. Мы начали здороваться по утрам. Иногда даже перекидывались парой фраз о погоде или новостях. Это было странно и непривычно, как ходить по земле после долгого плавания.
В субботу я решила устроить генеральную уборку на своей «территории», что включало в себя разбор старых коробок на антресолях. В одной из них, под стопкой старых журналов, я наткнулась на наш первый совместный фотоальбом. Толстый, в синей бархатной обложке. Я села прямо на пол в коридоре, забыв про пыль и уборку, и открыла его.
И на меня хлынули воспоминания. Вот мы, совсем молодые, на шашлыках у друзей. Я смеюсь, запрокинув голову, а Андрей смотрит на меня с такой нежностью, что у меня сейчас перехватило дыхание. Вот наша нелепая свадьба — без лимузинов и ресторанов, только самые близкие друзья и мы, абсолютно счастливые. Вот первая поездка на море, где мы сгорели в первый же день и потом мазали друг друга кефиром.
Я листала страницу за страницей и не понимала: куда делись эти двое? В какой момент смеющаяся девушка превратилась в вечно недовольную мегеру, а обожающий парень — в угрюмого соседа?
— Что нашла? — голос Андрея заставил меня вздрогнуть. Он стоял на своей половине коридора, но с любопытством заглядывал через «границу».
Я молча показала ему альбом. Он подошел ближе, присел на корточки рядом, нарушив демаркационную линию. Я даже не подумала сделать ему замечание.
— Ого, — выдохнул он, увидев фотографию, где мы вдвоем пытались собрать шкаф из ИКЕИ и в итоге собрали что-то невообразимое. — Помню этот день. Мы тогда чуть не развелись в первый раз.
— Ты тогда прикрутил дверцу вверх ногами, — улыбнулась я.
— А ты перепутала все винты. Но в итоге-то собрали!
Мы сидели на полу в пыльном коридоре, плечом к плечу, и рассматривали фотографии нашей прошлой жизни. Это было не больно, как я ожидала, а как-то светло и грустно. Как будто мы смотрели фильм про очень хороших, но немного наивных людей.
— А помнишь, как мы копили на эту квартиру? — тихо сказал он. — Ты работала на двух работах, а я таксовал по ночам. Ели одну гречку, но были уверены, что мы самые крутые.
— Помню, — прошептала я. — Тогда казалось, что все возможно.
В этот момент что-то щелкнуло. Мой ноутбук, стоявший на зарядке, издал странный звук и погас. Все мои попытки его включить не увенчались успехом. А там — весь мой проект, вся моя работа за последние два месяца.
— Черт! Нет! Только не это! — я была в панике.
— Дай посмотрю, — Андрей без лишних слов взял у меня ноутбук.
Он унес его в свою комнату, и я слышала, как он там возится, что-то бормочет себе под нос. Я сидела в коридоре, обхватив голову руками, и ждала приговора. Через полчаса он вышел.
— Готово. Там контакт в блоке питания отошел. Я его перепаял. И систему тебе почистил, а то он у тебя еле дышал.
Он протянул мне работающий ноутбук. Я посмотрела на него — на его пальцы, испачканные в чем-то черном, на сосредоточенное выражение лица — и вдруг поняла, что совершенно забыла, какой он. Что он умеет не только лежать на диване, но и чинить сложные вещи, что у него «золотые руки», как всегда говорила моя мама.
— Спасибо, — сказала я. И в этом простом слове было больше тепла и благодарности, чем во всех моих признаниях в любви за последние несколько лет.
Он просто кивнул и вернулся на свою территорию. Но граница между нами в этот день стала почти невидимой.
***
Жизнь в нашей квартире-коммуналке вошла в новую, странную фазу. Мы стали почти… друзьями. Мы вместе смотрели по вечерам сериалы, сидя каждый на своем конце дивана. Обсуждали новости. Андрей иногда даже пробовал еду, которую я готовила, и хвалил. А я просила его помочь с какой-нибудь мелочью по дому, и он никогда не отказывал. Красная изолента на полу превратилась в чистый формализм, нелепый артефакт из прошлой, враждебной эпохи.
Однажды вечером, моя подруга Света, которая была в курсе нашей «санта-барбары», позвонила мне.
— Марин, слушай, у моего мужа коллега есть. Разведен, симпатичный, адекватный. Умный, свой бизнес. Давай я вас познакомлю? Сходите куда-нибудь, развеешься. Хватит уже в затворничестве сидеть со своим «соседом».
Я сначала отнекивалась, но Света была настойчива. И я подумала: а почему бы и нет? Я ведь свободная женщина. Развод в процессе. Я имею право на личную жизнь.
— Ладно, давай его номер. Просто пообщаемся для начала.
В субботу я сидела на кухне и переписывалась с этим Игорем. Он и правда оказался приятным: остроумный, начитанный, сыпал комплиментами. Я смеялась, отвечая на его сообщения, и чувствовала себя снова желанной и интересной.
В кухню вошел Андрей. Он налил себе воды и как-то невзначай заглянул мне через плечо в телефон. Я инстинктивно дернулась, прикрывая экран.
— Что, кавалер нарисовался? — его голос был нарочито безразличным, но я уловила в нем стальные нотки.
— А если и так? — я вскинула подбородок, готовая к обороне. — Я, кажется, никому ничего не должна.
— Не должна, — он пожал плечами и сел напротив. — Просто интересно, что за тип. Надеюсь, не какой-нибудь альфонс.
— Он бизнесмен. И очень воспитанный, в отличие от некоторых, — уколола я.
— Ну да, ну да. Бизнесмены они такие, — хмыкнул Андрей. — Сначала стихи и рестораны, а потом окажется, что у него трое детей от двух предыдущих браков и ипотека на два века вперед. Ты хоть паспорт у него спросила?
— Андрей, прекрати! Какое тебе вообще до этого дело? Мы разводимся! Живем как соседи! Или ты забыл?
— Не забыл! — он стукнул стаканом по столу. — Но я не хочу, чтобы в мой дом, пусть и наполовину мой, всякие проходимцы шастали! Я за безопасность общей территории отвечаю!
— Ах, за безопасность он отвечает! А когда ты своих дружков на футбол приводил, которые пивом весь диван залили, ты о безопасности думал?
— Это другое! Это друзья! А это — непонятно кто с сайта знакомств!
— Это не с сайта знакомств! И вообще, не твое дело! Может, я с ним на свидание пойду в пятницу!
— Иди! — рявкнул он. — Можешь вообще не возвращаться! Ночевать у своего «бизнесмена» останешься!
Он вскочил и вышел из кухни, хлопнув дверью своей комнаты. Я осталась сидеть в тишине, сердце колотилось. Злость боролась во мне с удивлением. Он ревновал. Не как собственник, которому жалко своего имущества. А как… как мужчина, который боится потерять женщину. И самое странное было то, что эта его вспышка вызвала во мне не раздражение, а какое-то злорадное, теплое удовлетворение.
Я отложила телефон. Переписка с идеальным Игорем внезапно показалась мне пресной и скучной. Я смотрела на закрытую дверь комнаты Андрея и впервые за много месяцев задала себе вопрос: а чего на самом деле хочу я?
***
После той ссоры повисло тяжелое молчание. Не враждебное, как вначале, а какое-то неловкое и выжидательное. Мы оба понимали, что перешли черту, за которой правила «коммуналки» больше не работают. Маска соседей треснула, и под ней оказались все те же муж и жена, только растерянные и не знающие, что делать дальше.
В среду телефон пиликнул уведомлением с Госуслуг. Я открыла его, уже зная, что там. Месяц судебных заседаний, бумажной волокиты и споров о разделе нашей ипотечной квартиры подошли к концу. На экране высветилась сухая казенная фраза: «Решение суда о расторжении брака вступило в законную силу». Официально. Точка. Я смотрела на эти бездушные слова и вместо ожидаемого облегчения почувствовала, как внутри что-то с треском оборвалось. Пустота.
Вечером Андрей пришел с работы позже обычного. Он молча прошел на кухню, где я сидела, уставившись в одну точку.
— Все, — тихо сказал он, не глядя на меня. — Я нашел квартиру. Недалеко отсюда. Однушка, но вполне приличная. В субботу переезжаю.
Суббота. Через три дня. Эта новость ударила меня под дых, выбив остатки воздуха. Я знала, что этот день настанет. Я сама его приближала. Но я оказалась к нему совершенно не готова.
— Хорошо, — выдавила я. — Это… хорошо.
Мы помолчали. Тишина в нашей маленькой кухне стала такой плотной, что ее, казалось, можно было потрогать.
— Марин, — он все-таки посмотрел на меня. В его глазах была такая тоска, что у меня защемило сердце. — Давай… может, поужинаем вместе в пятницу? Наш последний ужин в этой квартире. Как… ну, ты поняла. Без изоленты и дурацких правил.
Я кивнула, не в силах вымолвить ни слова.
В пятницу вечером я, сама не зная зачем, надела платье. Не то, в котором ходила на работу, а нарядное, которое покупала для какого-то праздника, уже и не помню, какого. Накрыла на стол. На обе половины. Поставила две тарелки, два бокала.
Андрей пришел с бутылкой вина — того самого, которое мы любили пить в начале наших отношений. Он тоже был не в своей обычной домашней футболке, а в приличной рубашке. Мы сели за стол, как будто пришли на свидание в ресторан.
— Ну, за развод, — горько усмехнулся он, поднимая бокал.
— За новую жизнь, — эхом отозвалась я.
Мы пили вино и говорили. Обо всем и ни о чем. Вспоминали смешные случаи из нашего прошлого, но уже без ностальгической грусти, а с какой-то теплотой. Обсуждали планы на будущее. Он рассказывал, как переставит мебель в своей новой квартире. Я рассказывала, как наконец-то перекрашу стены в спальне в свой любимый оливковый цвет.
И чем больше мы говорили, тем яснее я понимала, что не хочу этого. Я не хочу, чтобы он уезжал. Я не хочу красить стены в одиночестве. Я не хочу эту «новую жизнь», если в ней не будет его — вот такого, как сейчас. Не угрюмого соседа, не безразличного мужа, а близкого, родного человека, который знает меня лучше, чем кто-либо на свете.
— Андрей, — начала я, и голос предательски дрогнул. — Я…
— Не надо, Марин, — он мягко перебил меня. — Не усложняй. Мы все решили. Так будет лучше для обоих.
Он встал, собрал со стола свою тарелку и бокал и помыл их. Потом помыл и мои. Как когда-то давно, когда мы еще были командой.
— Спасибо за ужин. Было… хорошо.
Он ушел в свою комнату. А я осталась сидеть за пустым столом в нарядном платье, и по моим щекам текли слезы. Я проиграла. Проиграла войну, которую сама же и развязала. И призом в этой войне оказалось оглушительное, беспросветное одиночество.
***
Субботнее утро было серым и безрадостным, под стать моему настроению. Я проснулась от шума в коридоре. Андрей уже паковал вещи. Коробки, которые еще вчера были просто картонками, теперь наполнялись его жизнью: книгами, одеждой, какими-то проводами, старой гитарой, на которой он не играл уже лет пять. Каждый уложенный предмет отзывался во мне тупой болью. Это было по-настоящему. Это был конец.
Я вышла на кухню сварить себе кофе. Он был там, заклеивал очередную коробку скотчем.
— Доброе утро, — сказал он, не поднимая головы.
— Доброе, — прохрипела я.
Мы молчали. Звук отрываемого скотча был единственным звуком в квартире, и он действовал мне на нервы, как скрежет ножа по стеклу. Я не выдержала.
— Тебе помочь? — спросила я.
Он удивленно посмотрел на меня.
— Не стоит. Я почти закончил. Грузчики через час приедут.
Я села на табуретку, обхватив руками чашку с кофе. Я смотрела на его спину, на то, как он методично и сосредоточенно работает, и понимала, что у меня остался всего час. Час, чтобы что-то сказать. Что-то сделать. Но все слова казались глупыми и неуместными. «Не уезжай»? «Я была неправа»? «Давай попробуем снова»? Это звучало как реплика из дешевой мелодрамы.
Он закончил с последней коробкой и выпрямился, оглядывая плоды своих трудов. Коридор был заставлен. Его половина квартиры опустела.
— Ну вот и все, — он потер руки. — Осталось дождаться машину.
Он подошел ко мне. В его глазах я видела ту же боль и растерянность, что чувстовала сама. Он тоже не хотел этого. Я это знала. Я это чувствовала каждой клеткой.
— Марин, — он начал, и его голос был хриплым. — Я хочу, чтобы ты знала… Я благодарен тебе за все. За все хорошее, что у нас было. И прости меня. За то, что не смог это сберечь.
И тут меня прорвало. Все мои страхи, моя гордость, мои обиды — все рухнуло.
— Не уезжай, — прошептала я, и слезы хлынули из глаз. — Пожалуйста, Андрей. Не уезжай.
Он замер. Смотрел на меня так, будто не верил своим ушам.
— Марин… Мы же развелись. Я…
— Идиот! — я вскочила и стукнула его кулаками в грудь. Несильно, скорее от отчаяния. — Ты идиот, и я идиотка! Какая разница, что там на бумажке написано? Какая разница, кто что сказал? Я не хочу, чтобы ты уезжал! Я не могу без тебя! Я только сейчас это поняла, когда увидела эти дурацкие коробки!
Он обнял меня. Крепко-крепко, так, что я едва могла дышать. И я вцепилась в его рубашку, как утопающий цепляется за спасательный круг.
— Я тоже не хочу, — прошептал он мне в волосы. — Я каждую минуту этого ждал. Думал, ты не скажешь. Я уже почти сдался.
Мы стояли посреди кухни, окруженные коробками с его вещами, и оба плакали. От облегчения, от глупости, от внезапно обретенного счастья.
В дверь позвонили. Грузчики.
Андрей отстранился, вытер ладонью слезы с моего лица и, не отпуская моей руки, пошел открывать.
— Извините, ребята, — сказал он двум удивленным мужчинам на пороге. — Переезд отменяется.
Он закрыл дверь и повернулся ко мне. На его лице была улыбка — та самая, которую я не видела уже много лет. Настоящая, искренняя, полная любви.
— Ну что, соседка, — сказал он, — будем распаковываться? Только давай договоримся. Никаких больше мужей и жен. Просто Андрей и Марина. Два человека, которые очень хотят быть вместе. И которые начнут все с самого начала. Прямо здесь, среди этих коробок.
Я рассмеялась сквозь слезы и кивнула. Красная изолента на полу казалась смешным и далеким воспоминанием о войне, в которой, к счастью, не оказалось победителей. Были только двое проигравших, которые в последний момент сумели выиграть главный приз — друг друга.