— Мариночка, ну что это за вид у тебя? — Светлана Петровна, не стесняясь, уставилась на нее с порога кухни, будто разглядывая неодушевленный предмет с браком. — Сидишь, как на похоронах. Михаилу после работы нужна улыбка, а не это кислое выражение лица. Мужчина должен входить в дом, где его ждет уют, а не грусть-тоска.
Марина не подняла глаз от разложенных на столе счетов. Она чувствовала, как по спине пробегали мурашки — знакомое, противное ощущение, возникавшее каждый раз при появлении свекрови. Десять лет. Десять лет этого голоса, этих взглядов, этого тотального контроля под маской заботы. Она сглотнула комок в горле и попыталась сосредоточиться на цифрах. Коммуналка, кредит за микроволновку, который они до сих пор выплачивали, хотя техника сломалась два года назад… Ее пальцы сжали карандаш так, что кости побелели.
— Мама, я тебе говорил, не заходи без стука, — раздался из гостиной вялый голос Михаила. Он не встал с дивана, не пришел защитить. Он просто констатировал факт, уткнувшись в телефон.
— Да что вы, сыночек, я же на секундочку! — Светлана Петровна вихрем влетела на кухню, ее цепкий взгляд мгновенно оценил чистоту раковины и отсутствие на столешнице крошек. — Принесла вам котлеток. Знаю, что Марина сегодня до поздна на работе была, готовить, наверное, устала. Хотя, конечно, мой Мишенька с детства привык к полноценному ужину. Не бутербродам же его кормить.
«Я была на двух работах, Светлана Петровна, — пронеслось в голове у Марины. — А ваш сорокалетний «Мишенька» сегодня уволился с третьей за этот год, потому что начальник — козел. Но вам, конечно, виднее».
Вместо этого она тихо сказала:
— Спасибо, Светлана Петровна. Положите в холодильник.
— Ах, в холодильник? — свекровь сделала удивленные глаза, прижимая контейнер к своей объемистой груди. — Они же тепленькие, с пылу с жару! Миша, иди на кухню, мама тебя покормит!
Михаил появился в дверном проеме с видом вечно обиженного подростка. Он мотнул головой, отбрасывая со лба непослушную прядь волос.
— Марин, а что у нас на ужин? Я есть хочу.
Взгляд его скользнул по матери с котлетами, по жене, сидящей над счетами, и снова утонул в экране смартфона. В этой простой фразе не было злобы. Была привычная, выстраданная за годы уверенность в том, что его голод — это проблема Марины, вселенская задача, которую она обязана решить.
— Разогрей суп, — выдавила Марина. — Вчерашний, в кастрюле.
— Суп? — Светлана Петровна аж подпрыгнула. — Вчерашний? Мариша, дорогая, да ты что! Мужчине нужна горячая, свежая пища! У него же желудок испортится! Я вот котлетки…
— Мам, отстань с котлетами, — буркнул Михаил, уже ковыряя в телефоне. — Марин, ну суп… Может, закажем пиццу?
И в этот момент в Марине что-то оборвалось. Окончательно и бесповоротно. Не крик свекрови, не ее вечные придирки. А это. Это инфантильное «закажем пиццу», когда в кошельке оставалось три сотни до зарплаты, а на столе лежали счета, которые она одна пыталась оплатить. Это полное, тотальное отсутствие понимания, где они находятся и что происходит. Она десять лет тащила на себе этот брак, как улитка свой домик, а он сидел у нее на спине и спрашивал: «А когда мы уже приедем?»
— Нет, — тихо сказала Марина.
— Что «нет»? — не понял Михаил, наконец-то оторвав взгляд от экрана.
— Никакой пиццы. Никаких котлет. Суп. В кастрюле. Разогрей сам.
В кухне повисла гробовая тишина. Светлана Петровна замерла с открытым ртом, словно стала свидетелем самого дерзкого ограбления века. Михаил смотрел на жену с искренним недоумением, будто она внезапно заговорила на суахили.
— Марина, ты себя хорошо чувствуешь? — сладким, сиропным голосом вмешалась свекровь. — Устала, наверное, бедная. Мишенька, видишь, как твоя жена загоняет себя? И без того не блещет красотой, а теперь еще и нервный срыв на ровном месте. Хорошо устроилась, ничего не скажешь! Муж кормилец, а она ему — суп вчерашний.
— Муж-кормилец, — Марина медленно подняла голову. Ее глаза, обычно потухшие и уставшие, теперь горели холодным, стальным огнем. Она посмотрела прямо на Михаила. — Ты сегодня уволился. Опять. Или тебя уволили? Я уже запуталась. Кто из нас кормилец, Михаил? Чьи деньги платят за эту квартиру, в которую твоя мама приходит без стука, как к себе домой?
Михаил покраснел. Он ненавидел, когда речь заходила о деньгах и работе. Это было ниже его достоинства.
— Марина, прекрати истерику. Просто поесть захотел. Не надо делать из мухи слона.
— Видишь, видишь, какая она! — заверещала Светлана Петровна, указывая на невестку пальцем с перстнем невероятных размеров. — Я же всегда говорила! Неблагодарная! Он жизнь на тебя положил, а ты из-за какой-то копейки сцены устраиваешь! Ты губишь жизнь моему сыну!
«Ты губишь жизнь моему сыну!» — эта фраза прозвучала в стенах их кухни в сотый, в тысячный раз. Раньше она заставляла Марину сжиматься от чувства вины. Она и правда думала, что она — плохая жена. Что недостаточно старается, мало зарабатывает, не умеет создавать уют. А сейчас она услышала в этой фразе только одно: «Ты не та прислуга, которую я хотела бы для моего мальчика».
— Я не гублю ему жизнь, Светлана Петровна, — голос Марины был тихим, но абсолютно твердым. — Я десять лет ее ему устраивала. Стирала, готовила, работала за двоих, пока он искал себя. А вы знаете, где ваш сын себя ищет? На диване. И, судя по всему, уже нашел.
— Как ты смеешь так говорить о муже! — свекровь наступала, ее лицо исказилось гримасой праведного гнева. — Он человек тонкой душевной организации! Он не приспособлен к этой вашей жестокой жизни! Ему нужна поддержка, а не ты… ты со своими счетами!
— Ему пятьдесят лет? Нет, тридцать шесть. Время изменилось, Светлана Петровна. Сейчас мужчины, которые «не приспособлены», тихо вымирают в родительских гнездах, а не женятся, чтобы найти себе вторую маму.
Михаил, наконец-то, оторвался от телефона. Его лицо выражало неподдельную обиду.
— То есть я, по-твоему, бездельник? Я же работу ищу! Просто нигде нет нормальных условий. Все хотят рабов, а не сотрудников.
— А ты что хотел, Михаил? — Марина встала. Она была выше его, и сейчас, выпрямившись во весь рост, она смотрела на него сверху вниз. — Чтобы тебе платили золотыми слитками за то, что ты дышишь? Ты не ищешь работу. Ты делаешь вид. Как десять лет делаешь вид, что ты муж и хозяин в этом доме. Хозяин, который не знает, где лежат лампочки для люстры и сколько стоит хлеб.
— Марина, я требую, чтобы ты немедленно извинилась! — просипела Светлана Петровна. — Пеоредо мной и перед мужем! Иначе я не знаю, что будет дальше!
— А я знаю, — Марина обвела взглядом кухню: дешевый ламинат, потертый холодильник, гудевший, как взлетающий боинг, лицо свекрови, похожее на разъяренную индейку, и лицо мужа — вечно обиженного хомяка. Она увидела всю свою жизнь, втиснутую в эти шестнадцать квадратных метров. И поняла, что больше не может здесь находиться ни секунды. — Я ухожу.
— Куда это ты собралась? — фыркнула Светлана Петровна. — К родителям? Так они в другом городе. Или у тебя кто-то есть? Я так и знала!
— У меня есть я, — сказала Марина. Она подошла к окну и посмотрела на темнеющий двор. — Десять лет меня не было. Была ваша услужливая невестка. Жена вашего сына. А меня не было. Я ухожу к себе.
Михаил засмеялся. Невесело, нервно.
— Ты куда, Марин? У тебя же денег даже на гостиницу нет. Это все нервы. Успокойся, поспи. Завтра поговорим.
— Завтра, — она повернулась к нему, и в ее взгляде он прочитал что-то такое, что заставило его отступить на шаг, — мы поговорим с тобой в загсе. О разводе.
Эффект был впечатляющим. Светлана Петровна ахнула и схватилась за сердце, будто ей стало плохо от такой неслыханной наглости. Михаил просто стоял и молчал, его рот был приоткрыт.
— Развод? — наконец выдавил он. — Из-за чего? Из-за супа?
— Нет, Михаил, — Марина уже шла в спальню, чтобы собрать вещи. Ее движения были резкими, решительными. — Не из-за супа. Из-за десяти лет супа. Из-за того, что наш брак давно превратился в привычку. В дурную привычку. Для меня.
— Да как ты можешь! — закричала свекровь, опомнившись. — Он тебе всю молодость отдал! А ты его бросаешь, как использованную вещь! Вас, таких, плодят как грибы после дождя! Нашла кого-то побогаче, да? Признайся!
Марина остановилась на пороге спальни. Она обернулась и посмотрела на них обоих — на мать и сына, стоящих рядом, как два бойца против общего врага. И улыбнулась. Впервые за много лет ее улыбка была искренней, почти счастливой.
— Знаешь, Светлана Петровна, самое смешное, что нет. Я не нашла никого. И в этом вся разница. Мне станет легче от одного того, что я перестану вас видеть и слышать. Это будет лучший подарок, который я могу себе сделать. А что касается молодости… Ваш сын ее не отдал. Он ее просидел. На этом самом диване.
Она захлопнула дверь спальни, оставив их в ошеломленном молчании. Собирала вещи быстро, почти не глядя, скидывая в чемодан самое необходимое. Она слышала за дверью приглушенные всхлипы Светланы Петровны («Она меня в гроб сведет, сыночек!») и невнятное бормотание Михаила. Но это были уже звуки из другого мира. Мира, который она решила покинуть.
Когда она вышла с чемоданом, они сидели на кухне. Михаил пытался пить чай, а его мама гладила его по голове. Картина, достойная кисти великого мастера под названием «Два несчастных человека, оставшихся без бесплатной горничной».
— Марина, давай не будем торопиться, — попытался вставить финальный аргумент Михаил. — Мы же все можем обсудить.
— Обсудим. В суде, — она прошла к входной двери, не глядя на них. — Ключи от квартиры оставлю у соседей. Свои вещи заберу позже.
— И не вздумай ничего нашего брать! — крикнула ей вдогонку Светлана Петровна. — Все здесь куплено на деньги моего Мишеньки!
Марина даже не обернулась. Она вышла на лестничную клетку, и дверь захлопнулась с таким звонким, финальным щелчком, будто закрывала последнюю страницу толстой, очень скучной и безнадежно испорченной книги.
На улице шел дождь. Она стояла с чемоданом у подъезда, не зная, куда идти. Денег и правда не было. Но был мобильный телефон. Она достала его, пальцы дрожали. Позвонить родителям? Нет, не стоит их пугать. Подруге? Но все ее подруги за эти годы как-то сами собой отсеялись, не выдержав присутствия вездесущей Светланы Петровны.
Она нашла в контактах номер Андрея, коллеги с новой работы. Спокойного, взрослого мужчину, который как-то раз предложил помочь донести тяжелые папки до машины и не смотрел при этом на нее, как на бесплатную прислугу. Она набрала номер.
— Алло? Марина? — его голос был спокойным, немного удивленным.
— Андрей, извините, что беспокою поздно… У меня случилась небольшая проблема. Не могли бы вы… одолжить мне немного денег до зарплаты? На пару дней в гостинице.
На другом конце провода повисла пауза.
— Вы где находитесь? — спросил Андрей без лишних вопросов.
— У своего дома. Вернее, у того, что раньше был моим домом.
— Никуда не уходите. Я через пятнадцать минут буду там.
Она положила трубку и прислонилась лбом к мокрой стене подъезда. По ее лицу текли слезы, смешиваясь с каплями дождя. Но это были слезы облегчения. Страха было много, он сжимал горло ледяным комом. Но под ним, глубоко внутри, зарождалось что-то новое. Хрупкое, как первый росток, но живое. Ощущение себя. Своей жизни. Своего, наконец-то, выбора.
Прошло почти два года. Два года, которые Марина в шутку называла «вторым рождением, только без участия аиста и с большим количеством бумажной волокиты». Развод дался удивительно легко. Слишком легко. Михаил, ошеломленный ее решительностью, первые месяцы просто не верил в происходящее. Потом, под чутким руководством Светланы Петровны, попытался «поговорить по-хорошему», что на их языке означало потребовать раздел всего имущества, включая ее старый ноутбук и потертый зимний пуховик.
Но главный сюрприз ждал их всех позже. Спустя полгода после официального расторжения брака умерла тетя Марины, одинокая и чудаковатая женщина, с которой они были едва знакомы. И Марина неожиданно для себя стала единственной наследницей небольшой, но вполне приличной квартиры в спальном районе. Это была не просто недвижимость. Это был воздух. Это был шанс.
Получение свидетельства о праве на наследство совпало по времени с ее повышением на работе. Теперь она была старшим бухгалтером, и ее зарплата позволяла ей если не шиковать, то жить самостоятельно и без унизительной экономии на всем. Квартира тети была старой, с ужасным ремонтом времен развитого социализма, но Марина вкладывала в нее все силы и деньги. Она выбирала обои без оглядки на мнение свекрови («Цвет больничной палаты!»), купила диван, на котором можно было лежать, а не сидеть с прямой спиной, как того требовал «эстетический вкус» Светланы Петровны.
Однажды вечером, когда Марина с наслаждением заваривала себе дорогой чай на новой кухне, раздался звонок в дверь. Она не ждала гостей. Андрей, с которым они за последний год из коллег превратились в нечто большее, но без лишней спешки и давления, должен был приехать позже. Он всегда предупреждал заранее. Его главным принципом было уважение к личному пространству, что после десяти лет жизни в аквариуме со свекровью казалось Марине верхом человеческой деликатности.
Она подошла к двери и посмотрела в глазок. И у нее замерло сердце. На площадке стояли Михаил и Светлана Петровна. Лицо бывшего мужа было напряженным, а свекровь сияла победной, хищной улыбкой.
Не открывай, — просигналил внутренний голос. Но любопытство, смешанное с брезгливым интересом, оказалось сильнее. Что им нужно? Как они нашли ее адрес? Она глубоко вздохнула и открыла дверь, оставив ее на цепочке.
— Мариночка, родная! — завопила Светлана Петровна, пытаясь заглянуть в щель. — Мы к тебе в гости! Открывай скорее!
— Здравствуйте, — холодно сказала Марина. — Какими судьбами?
— Марин, давай поговорим, — вступил Михаил. Он выглядел неважно: осунулся, под глазами были синяки. — Дело важное.
— У нас с тобой нет никаких дел, Михаил. Все вопросы были решены в суде.
— Ах, какие мы важные стали! — язвительно заметила свекровь. — Квартирку себе отгребла, теперь и разговаривать с бывшей семьей не хочешь! Но мы не злые, мы все поняли и простили. Открывай, не стой как проститутка на перепутье.
Марина с силой захлопнула дверь, отщелкнула цепочку и распахнула ее полностью. Она стояла на пороге, прямая и неуступчивая.
— Говорите. Я слушаю. Но входить я вас не приглашаю.
Светлана Петровна попыталась просочиться внутрь, но Марина не сдвинулась с места, преграждая путь.
— Ну что за манеры! Входим, как цивилизованные люди.
— Вы на моей частной территории. Без приглашения. Говорите, что хотите, или я вызываю полицию.
Михаил потянул мать за рукав.
— Мам, давай я. Марина, слушай. Мы узнали, что ты получила в наследство квартиру.
— Поздравляю с открытием. Это случилось полтора года назад.
— Но дело в том… — он замялся, глядя куда-то мимо нее, в коридор, где висела новая, купленная ею же картина. — Это наследство ты получила, когда мы еще были в браке.
Марина несколько секунд молчала, переваривая эту наглую ложь.
— Михаил, у тебя проблемы с памятью? Мы развелись в марте. А моя тетя умерла в октябре. Я получила свидетельство в январе. Ты хочешь сказать, что январь наступил до марта?
— Ах, юридические эти крючкотворства! — не выдержала Светлана Петровна. — Брак — это святое! Вы десять лет прожили вместе, вели общее хозяйство! Эта квартира по праву должна считаться совместно нажитым имуществом! Миша все эти годы вкладывался в вашу семью, создавал тыл, а ты взяла и отобрала у него его долю!
Марина прислонилась к косяку двери. Ей вдруг дико захотелось смеяться. Истерично, громко. «Создавал тыл». Это был шедевр. Шедевр манипулятивного искусства.
— Позвольте уточнить, — сказала она с преувеличенной вежливостью. — Михаил «создавал тыл», лежа на диване и теряя работы одна за другой? А я, выходит, мешала этому священному процессу, таская на себе две работы и оплачивая этот самый «тыл»? Интересная логика.
— Не виляй! — крикнула свекровь. — Мы пришли с миром! Мы предлагаем цивилизованный вариант. Ты оформляешь на Михаила долю в этой квартире. Небольшую, всего лишь треть. И мы отстанем. А то, знаешь ли, судиться будем. У нас хороший юрист есть. Он говорит, что есть все шансы выиграть дело, ведь вы не так давно развелись, и можно говорить о том, что наследство — это результат ваших общих усилий.
«Наследство — это результат ваших общих усилий». Марина представила, как ее покойная тетя, которую она видела раза четыре в жизни, услышав эту фразу, перевернулась бы в гробу от хохота.
— Понятно, — кивнула Марина. — Хороший юрист. Наверное, тот же, что советовал Михаилу требовать алименты с меня? Напомни, чем закончилась та история?
Михаил покраснел. Судья тогда с трудом сдерживала улыбку, выслушивая его претензии о том, что после развода его уровень жизни катастрофически упал.
— Теперь все по-другому! — не унималась Светлана Петровна. — Миша имеет право на часть! Он твой законный муж был!
— Был. Ключевое слово — БЫЛ. На момент смерти тети мы были разведены больше полугода. И мое наследство ко мне не имеет никакого отношения. Так же, как и вы оба.
— Значит, так? — лицо Светланы Петровны исказилось злобой. Все притворное добродушие испарилось без следа. — Значит, по-хорошему не хочешь? Ну, смотри же, Марина! Мы тебя по суду заставим! Мы всю жизнь тебя кормили-поили, а ты… а ты вот как с нами поступаешь! Неблагодарная тварь!
— Кормили-поили? — тихо переспросила Марина. Ее терпение лопнуло. — Вы хотели сделать из меня прислугу. Бесплатную, безголосую и вечно благодарную за такую честь. У вас не получилось. Уходите.
— Я никуда не уйду! — Светлана Петровна вдруг уперлась руками в косяки и закричала так, что, наверное, было слышно на три этажа вниз и вверх. — Это квартира моего сына! Я здесь буду жить! Выгони меня, тварь такая, выгони! Вызывай своих полицейских! Я им всем расскажу, какая ты жадная и подлая!
Михаил стоял в растерянности, глядя на мать, которая вела себя как героиня дешевого сериала. Он пытался ее утихомирить: «Мам, ну мам, давай уйдем…», но та только отмахивалась.
В этот момент из лифта вышел Андрей. Он нес в руках коробку с пирожными и с удивлением наблюдал за сценой у дверей Мариной квартиры.
— Марина, все в порядке? — спокойно спросил он, подходя ближе.
— А это кто? — смерила его презрительным взглядом Светлана Петровна. — Новый? Ну, конечно, нашла себе богатенького, вот и решила, что может все! Миша, смотри, ради кого она тебя бросила!
Андрей посмотрел на Михаила, потом на его мать, потом на Марину. Его взгляд был вопросительным, но без тени упрека.
— Нужна помощь?
— Нет, Андрей, все в порядке, — Марина почувствовала прилив сил. Она была не одна. Рядом был взрослый человек, а не испуганный мальчик. — Мои бывшие… родственники решили, что имеют право на мою квартиру. Объясняю, что не имеют.
— Мы не бывшие! Мы семья! — завопила Светлана Петровна.
— Светлана Петровна, Михаил, — Марина сделала шаг вперед, и ее голос зазвучал steel, по-деловому. — Повторяю для особо одаренных. Эта квартира — моя собственность. Вы не имеете к ней никакого отношения. Если вы не уйдете с моего порога в течение минуты, я звоню в полицию и пишу заявление о хулиганстве и попытке незаконного проникновения. А дальше — суд. И поверьте, ваш «хороший юрист» будет бессилен против свидетельства о разводе и свидетельства о праве на наследство. У вас есть одна минута.
Она достала телефон и демонстративно набрала номер 112, поднеся аппарат к уху.
Михаил испуганно потянул мать за рукав.
— Мам, пошли. Она не шутит.
— Да пусть вызывает! Я никого не боюсь! — кричала та, но ее пыл уже поугас. Вид спокойного Андрея и решительное лицо Марины действовали отрезвляюще.
— Пятьдесят секунд, — холодно произнесла Марина в трубку. — Алло, да, здравствуйте, мне нужен наряд полиции…
Это подействовало. Светлана Петровна, бормоча что-то нечленораздельное про «таких не стыдно и прибить», развернулась и потащилась к лифту. Михаил, не глядя на Марину, бросил ей:
— Ты пожалеешь об этом. Я не оставлю это просто так.
— Я десять лет жалела, что связала с тобой жизнь, — парировала Марина. — Хватит. Больше никаких сожалений.
Лифт забрал их. На площадке воцарилась тишина. Андрей молча смотрел на Марину. Потом он улыбнулся.
— Пирожные, кажется, немного подтаят. Пригласишь меня внутрь, хозяюшка?
Марина рассмеялась. Смех был нервным, с отзвуком только что пережитого напряжения, но это был смех освобождения.
— Проходи. И спасибо.
— За что? Я ничего не сделал.
— Вы были здесь. Этого достаточно.
Она зашла в квартиру, и Андрей последовал за ней. Он поставил коробку на кухонный стол и обнял ее. Просто, без лишних слов.
— Они часто так беспокоят?
— Впервые. И, надеюсь, в последний. Юридически их претензии — бред сивой кобылы. Но с ними страшно не это. Страшно их наглое, беспардонное чувство правоты. Им кажется, что весь мир им что-то должен. А я — особенно.
— А ты знаешь, что делать с такими людьми? — спросил Андрей, наливая чай в ее любимую кружку.
— Что?
— Ставить на место. Жестко и один раз. Как ты только что и сделала. Держу пари, они еще попытаются что-то предпринять, но это будет уже не так страшно. Как шипение змеи, у которой удалили ядовитые зубы.
Они сидели на кухне, пили чай с пирожными, и Марина рассказывала ему о том, каким кошмаром были эти десять лет. Она говорила, а он слушал. Не перебивая, не давая советов, просто слушал. И в этом была ее новая жизнь. Жизнь, в которой ее уважали. Жизнь, в которой у нее был свой дом. Свой чай. Свои правила.
Через несколько недель пришло письмо от адвоката Михаила. Претензия была смехотворной, составленной на коленке. Марина даже не стала нанимать юриста. Она сама, скрупулезно, как бухгалтер, составляющий отчет, написала ответ, приложила копии всех документов и отправила по указанному адресу. Больше от них ничего не приходило.
Иногда ей на смену звонил неизвестный номер. Она не брала трубку. Потом приходили СМС от Михаила: «Марин, давай встретимся, поговорим по-человечески» или «Мама плохо себя чувствует, она хочет тебя видеть». Она удаляла их, не читая до конца. Они остались в прошлом. Как страшный, затяжной сон.
Однажды субботним утром она проснулась поздно. Солнечный свет заливал ее гостиную. Она вышла на балкон с чашкой кофе. Внизу кипела жизнь: люди шли в магазины, гуляли с детьми, смеялись. Она стояла и смотрела на этот мир. На свой мир. И не могла поверить, что когда-то добровольно согласилась жить в тесноте чужой, уродливой и такой ядовитой реальности.
Андрей предложил ей переехать к нему. У него была большая квартира в центре. Но Марина пока отказалась. Ей нужно было пожить одной. Насладиться тишиной. Привыкнуть к тому, что каждое решение, каждая вещь в этом пространстве — только ее. Ее личная территория. Ее крепость.
Она вернулась в комнату, села в кресло и взяла в руки книгу. За окном шумел город. В ее квартире было тихо. Спокойно. И это спокойствие было самым большим богатством, которое она когда-либо имела. Она была дома. По-настоящему.
Конец.