Прошло три года с того памятного дня, когда маленький Ленечка впервые встретился с бабушкой, а Елизавета Тимофеевна, глядя на него, вновь обрела в сердце искру давно угасшего счастья.
За это время ее уже забирали домой Эдик с Ликой, которой на время пришлось оставить работу, чтобы ухаживать за свекровью вместе с нанятой дородной патронажной сестрой. Но женщина была хоть и профессионал своего дела, но работала без души. Честно выполняла свою работу, но методом приказов и настоятельных просьб.
Елизавета Тимофеевна не любила ее, часто плакала, замыкалась в себе. И однажды попросила Эдуарда:
– Сынок, отвези меня обратно. Туда, где лес и тишина. Я скучаю по сыночку Ленечке. Мне так редко приводят его теперь. И я не слышу звука колоколов больше, а они звали меня туда, где я буду ближе к небесам.
Такое откровение не оставило сына равнодушным. Да и Лика заперта в четырех стенах. А ей так хотелось творить! Пришлось снова оформить маму в пансионат, вложиться. Но материально помогли Таня с Максимом, конечно. При этом обещали продолжать навещать маму вместе с сынишкой.
Разум Елизаветы Тимофеевны, хрупкий, как осенний лист, порой цеплялся за воспоминания, порой ускользал в неведомые дали. Но в те редкие моменты, когда она узнавала Татьяну не как "ту женщину", а как дочь, её глаза наполнялись материнским светом, а теплая рука тянулась к Ленечке.
Малыш подрастал. Он приносил бабуле радужные рисунки с ярким солнцем и цветами, называл ее "баба Лиза". Он забирался к бабушке на колени, а она, гладя его мягкие кудри, шептала: "Мой Ленечка, мой родной".
Но силы покидали ее. Она действительно стала тихой и незлобивой старушкой, как-то быстро состарившись. Врачи называли это «синдром прогерия», когда организм угасает не по годам.
Но это было все же лучше агрессивной возбудимости, которая возникала у нее ранее и порой доводила до необдуманных и несуразных поступков.
Однажды, в тихий зимний вечер, Татьяна с Максимом пришли с Ленечкой в палату. Елизавета Тимофеевна была слаба, но, увидев внука, улыбнулась так, словно годы боли растворились в этом мгновении.
Она взяла его маленькую ладошку, посмотрела на Татьяну и, с трудом подбирая слова, сказала:
– Танюша, ты моя. Прости, что не всегда умела любить. Ты…», - она не договорила и заплакала.
Татьяна, сдерживая слёзы, обняла мать, впервые за долгие годы почувствовав её тепло не как долг, а как материнский дар свыше.
Елизавета Тимофеевна ушла той же ночью, тихо, с улыбкой, держа в руках рисунок Ленечки — яркое солнце с надписью "Бабе Лизе". Её похоронили рядом с мужем Георгием и сыном Ленечкой, где она наконец обрела покой, окружённая близостью тех, к кому всегда так рвалась ее душа.
Татьяна с Максимом переехали в светлый дом на окраине Москвы, продав обе свои квартиры. Магазин модной одежды, выкупленный у Франко Грюони, стал их гордостью.
Татьяна сделала его символом возрождения, где каждая модель, тщательно отобранная у «маэстро» Грюони, как бы демонстрировала историю ее преодоления.
- Вот строгое платье без излишеств в жемчужно-серых тонах. Ее прошлое. Но оно не вызывало неприязни, привлекало внимание таких же строгих дам и наконец было продано известной в столице судье.
- Вот красивый бирюзовый костюм, который напоминал Тане Мальту, начало карьеры, стремление к лазурному счастью, желанию творить и делать что-то особенное. Он напоминал ей свои первые неуверенные шаги по подиуму и в бизнесе. Она их преодолела. Костюм продался быстро одной начинающей балерине. Вскоре ее имя замелькало на московских афишах.
- А это красное платье с открытой спиной! Элегантность формы и цвет «скарлет» сочетали в себе уверенность и даже вызов: я все смогу, стоит только захотеть! Его купила француженка, жена банкира, которая ради мужа переехала в Россию, ни разу об этом не пожалев.
Всего не перечислишь. Но мода и модели, осознанные, с подтекстом продавались легко и прославляли их бутик, прямо заставляя открыть еще один. Но это пока было в проекте.
Максим писал статьи о семейных ценностях, и наконец написал книгу "О неродных дочерях и вечной любви". Она стала очень популярной и тронула сердца тысяч читательниц.
Сын Ленечка рос в любви и заботе, рисуя миры, в которых всегда светило солнце для бабушки и мамы, красивые даже загадочные машины для отца. Их он придумывал сам и рассказывал Максиму, чем одна модель отличается от другой. По-детски, наивно, но с такой фантазией, которой мог бы позавидовать любой дизайнер.
Эдик и Лика вернулись из Греции вдохновлённые. Их антикварный бизнес расцвёл. Когда похоронили Елизавету Тимофеевну, они открыли новый магазин взамен старой антикварной лавки. Но главным их сокровищем стали чудесные детишки, близнецы Верочка и Ярославчик.
"Прямо как мои в детстве", - часто повторяла любящая бабушка.
Чета Садовских и Татьяна с Максимом часто навещали друг друга, собирались вместе с детьми. И тогда их дома наполнялись детским смехом, запахом Ликиных тортов. А так же рассказами о древних храмах и иконах, о новых моделях и тенденциях в моде, о творчестве и будущих задумках книг Максима.
Это была дружная сплоченная семья, в которой зачастую с нежной грустью звучало имя мамы и бабушки, Елизаветы Тимофеевны, рано покинувшей их и освободив тем самым от горького переживания за ее рано угасающее здоровье.
О ней осталась светлая память и портрет на стене в каждом из домов, с которого она взирала на них с тихой, незлобивой улыбкой.
Франко и Изольда Грюони жили в Милане, воспитывая дочь Лиззи, то есть Элизабетту. Нет, это просто совпадение, но, как мне кажется, в мире ничто не случается просто так.
Ушла в мир иной одна Елизавета, возродилась другая – милая, прекрасная девчушка с кудряшками темных волос и с изумрудными глазами красавицы-мамы.
Сбылась мечта Изольды. Она училась на дизайнера одежды, помогая мужу и осваивая все тонкости своей будущей профессии. Они с Франко очень любили друг друга, иногда приезжали в Россию, где их связывала с Красновыми тёплая дружба, а так же и бизнес.
Татьяна давно научилась прощать: себя, мать, судьбу. Каждое утро, обнимая Ленечку, она смотрела в его глаза и видела в них отражение своей материнской любви и душой чувствовала затаенную грусть своей мамы.
– Зорко одно лишь сердце, - шептала она, целуя сына.
И в ее сердце, благодарном судьбе, теперь жило всё: прошлое, прощённое и исцелённое, и будущее, полное света и больших надежд.
Всей семьей, приезжая в родной город, они иногда приходили на могилы матери, Ленечки и отца Тани, Георгия Николаевича. И Таня молилась в душе о женщине, чья строгость и скрытая материнская тоска по утраченному, мешающая материнской любви, дала ей все же силы стать той, кем она есть.
И в её сердце теплится яркий огонёк, тот самый, что зажгла Елизавета Тимофеевна, несмотря на свою душевную боль, пронесенную до последнего вздоха.
Дорогие мои читатели! Я прочитала все ваши комментарии к последней главе романа и была очень тронута! Хочу искренне поблагодарить всех, кто поделился своими мыслями и переживаниями. Всех, кто добавил к моему повествованию частичку своей души и искренности.