Часть I: Онтогенез расщепления: От привязанности к структуре личности
Глава 1.1: "Матрица привязанности: Дезорганизация как колыбель расщепления"
Прежде чем мы сможем понять, как раскалывается внутренний мир взрослого человека, мы должны отправиться к самым истокам — в тихое, довербальное пространство между младенцем и тем, кто о нем заботится. Именно здесь, в этой первичной диаде, закладывается фундамент нашей будущей личности, нашей способности любить, доверять и регулировать свои эмоции. Центральным понятием для понимания этого процесса является привязанность.
Теория привязанности, разработанная Джоном Боулби и Мэри Эйнсворт, — это не просто одна из многих психологических теорий. Это мощная, эволюционно обоснованная модель, которая описывает врожденную, биологическую потребность каждого человеческого существа в поиске близости со значимым взрослым в моменты стресса и опасности. Это не производная от голода или других нужд. Это фундаментальная мотивационная система, созданная эволюцией для обеспечения выживания.
Качество этой первичной связи, то, как опекун реагирует на сигналы ребенка, формирует его внутренний мир — так называемые "внутренние рабочие модели" (ВРМ) себя и других. Эти модели — это бессознательные карты реальности, которые отвечают на базовые вопросы: "Достоин ли я любви и заботы?", "Можно ли доверять миру и другим людям?".
В этой главе мы рассмотрим, как формируются разные стили привязанности, и покажем, что расщепление — это не продукт любого сбоя в этой системе. Это специфическое, трагическое и почти неизбежное следствие самого разрушительного паттерна взаимодействия — дезорганизованной привязанности.
В большинстве случаев, даже если уход опекуна не идеален, он предсказуем. В ответ на эту предсказуемость ребенок вырабатывает организованную стратегию поведения, которая является наилучшей возможной адаптацией к его среде.
- Надежная привязанность:
Возникает, когда опекун в целом чувствителен, отзывчив и доступен. Ребенок усваивает: "Когда мне плохо, я могу позвать на помощь, и мне помогут". Он формирует ВРМ себя как ценного и мира как безопасного. Это основа психологического здоровья. - Избегающая привязанность:
Формируется, когда опекун систематически эмоционально недоступен или отвергает потребность ребенка в близости. Ребенок адаптируется, усваивая: "Сигнализировать о своих потребностях бесполезно и опасно, это ведет к отвержению. Я должен справляться сам". Он научается подавлять свою систему привязанности, чтобы сохранить контакт с опекуном. Это организованная стратегия самодостаточности. - Амбивалентная (тревожная) привязанность:
Возникает, когда опекун непредсказуем — то доступен и ласков, то отстранен и раздражен. Ребенок не может выработать четкую модель и вынужден постоянно "мониторить" состояние опекуна. Он адаптируется, гипер-активируя свою систему привязанности — постоянно плача, цепляясь, чтобы максимизировать шансы получить отклик. Это организованная стратегия бдительности.
Важно понять: и избегающая, и амбивалентная стратегии, хоть и являются "ненадежными", но они когерентны и осмысленны. Это логичные способы выживания в неидеальном, но предсказуемом мире. Они не ведут напрямую к расщеплению.
Но что происходит, когда среда не просто неидеальна, а невыносима и парадоксальна? Это и есть ситуация, порождающая дезорганизованную привязанность. Она возникает, когда фигура привязанности — тот самый человек, который является для ребенка единственным источником безопасности и утешения, — одновременно является и главным источником угрозы. Это создает неразрешимый биологический и психологический парадокс, который исследователь Алан Сроуф назвал "страхом без разрешения" (fright without solution). Система привязанности, активированная страхом, толкает ребенка К опекуну. Система защиты от угрозы, активированная тем же страхом, толкает ребенка ОТ опекуна.
Ребенок оказывается в ловушке. Он не может ни убежать, ни приблизиться. Его система выживания коллапсирует. Его поведение становится хаотичным, противоречивым, "дезорганизованным": он может одновременно ползти к матери и отворачивать от нее голову, застывать на месте, совершать стереотипные движения. Его стратегия выживания сломана.
Именно в этой точке, в этом невыносимом парадоксе, и рождается расщепление. Ребенок не может сформировать единую, когерентную "внутреннюю рабочую модель" своего опекуна. Невозможно создать целостный образ того, кто одновременно и "любящий спаситель", и "ужасающий агрессор".
Чтобы сохранить психическую целостность и не распасться на части от этого внутреннего хаоса, незрелая психика прибегает к единственно возможному "решению" — расщеплению.
Она создает не одну, а множественные, противоречивые, неинтегрированные модели себя и другого, которые хранятся в изолированных друг от друга "файлах":
- Модель опекуна:
"Опекун-спаситель" (идеализированный) и "Опекун-агрессор" (ужасающий). - Модель себя:
"Я-хороший" (когда я в контакте с "хорошим" опекуном) и "Я-плохой" (когда я в контакте с "плохим" опекуном, часто я беру на себя вину за его поведение, чтобы сохранить его "хорошим").
Эта фрагментация ВРМ и есть когнитивно-аффективный аналог расщепления. Это не столько защита от внешнего мира, сколько защита от невыносимой внутренней дезорганизации, порожденной парадоксальными отношениями привязанности.
Критически важно, однако, избегать механистического детерминизма. Дезорганизованная привязанность не является стопроцентным "приговором" к последующему расщеплению. Она формирует мощную траекторию развития, глубоко прочерченный путь наименьшего сопротивления для психики. Однако существуют факторы резильентности, способные смягчить этот исход: врожденный темперамент ребенка, наличие другой, стабильной и предсказуемой фигуры привязанности (например, бабушки) или последующий корректирующий опыт в безопасных отношениях. Тем не менее, дезорганизация привязанности остается самым мощным из известных предикторов последующей тяжелой психопатологии.
В следующей главе мы посмотрим на этот же процесс с другой точки зрения — через призму теории объектных отношений, которая дает нам богатый язык для описания этого формирующегося внутреннего театра.
Глава 1.2: "Внутренний театр: Как теория объектных отношений объясняет рождение раскола"
В предыдущей главе мы увидели, как опыт дезорганизованной привязанности создает условия для раскола. Теория привязанности дала нам точное описание внешних условий и поведенческих реакций. Теперь нам нужен язык, чтобы описать, что происходит внутри психики. Как именно этот внешний хаос превращается во внутреннюю структуру?
Здесь на помощь приходит другая, более ранняя, но не менее мощная традиция — теория объектных отношений. Зародившись в трудах Мелани Кляйн и ее последователей (Уилфред Бион, Дональд Винникотт, Отто Кернберг), эта школа психоанализа сместила фокус с фрейдовских влечений на то, как ранние отношения с "объектами" (в первую очередь, с матерью) интернализуются, то есть, "помещаются внутрь", и формируют наш внутренний мир.
Согласно этой теории, наша психика — это не пустое пространство. Это густонаселенный "внутренний театр", на сцене которого постоянно разыгрывают драмы различные персонажи — "внутренние объекты". Это не просто воспоминания о реальных людях. Это живые, аффективно заряженные, активные репрезентации нас самих в отношениях с другими. И расщепление, с точки зрения этой теории, — это самый первый и самый фундаментальный принцип, по которому организуется сцена этого театра.
Мелани Кляйн сделала революционное предположение: расщепление — это не всегда патология. В самые первые месяцы жизни (то, что она назвала параноидно-шизоидной позицией) расщепление является нормативным, здоровым и абсолютно необходимым механизмом для выживания незрелого Эго.
Мир частичных объектов:
Младенец, по Кляйн, еще не способен воспринимать свою мать как целостную личность. Он воспринимает ее как набор "частичных объектов", определяемых их функцией. Главный из них — материнская грудь.
Неизбежность расщепления:
Грудное вскармливание — это источник и абсолютного блаженства ("хорошая грудь", которая теплая, полная молока и приходит вовремя), и невыносимой фрустрации ("плохая грудь", которая отсутствует, холодна или пуста). Для хрупкой психики младенца мысль о том, что источник жизни и источник мучительного голода — это один и тот же объект, невыносима. Она грозит аннигиляцией.
Защитная функция:
Чтобы справиться с этой тревогой, психика прибегает к расщеплению. Она разделяет опыт на два полюса:
- Идеализированная "хорошая грудь":
На нее направлена вся любовь и либидо. - Демонизированная "плохая грудь":
На нее проецируется вся агрессия, фрустрация и врожденное "влечение к смерти".
Это позволяет младенцу сохранить связь с жизнедающим "хорошим" объектом, защитив его от собственной разрушительной ненависти. "Шизоидная" часть в названии позиции как раз и отсылает к этому процессу раскола. "Параноидная" — к страху преследования со стороны "плохого" объекта.
Развитие, по Кляйн, — это не смена стадий, а переход к более зрелому способу организации опыта, который она назвала депрессивной позицией (примерно после 6 месяцев).
- Болезненное открытие:
По мере созревания когнитивных способностей ребенок совершает мучительное, но критически важное открытие: "хорошая" и "плохая" грудь принадлежат одному и тому же человеку — матери. Любимый объект и ненавистный объект — это одно и то же. - Новые чувства: Вина и скорбь.
Это открытие порождает новые, более сложные чувства. Вина ("Я своими злыми, разрушительными чувствами мог повредить или уничтожить того, кого я люблю") и скорбь (оплакивание утраченного идеального "хорошего" объекта). - Новый импульс: Репарация.
Из вины и скорби рождается новый импульс — репарация, стремление "починить", восстановить хороший объект, которому был нанесен вред в фантазии. Улыбка, лепет, подарок — это первые репаративные жесты.
Дополняющая структурная перспектива: модель У.Р.Д. Фейрберна
Модель Кляйн блестяще описывает процесс и феноменологию раннего опыта. Дополняющую и чрезвычайно мощную структурную модель предложил ее современник, шотландский психоаналитик У.Р.Д. Фейрберн. Его теория является прямым мостом между теорией привязанности и внутренней структурой психики.
Центральный тезис Фейрберна:
Главной движущей силой для человека является не поиск удовольствия (как у Фрейда), а поиск объекта (то есть, поиск связи).
Интернализация травмы:
Когда ребенок сталкивается с "неудовлетворяющим" (неотзывчивым, пугающим) родителем, он, чтобы сохранить спасительную иллюзию "хорошего" родителя во внешнем мире, интернализует, "забирает внутрь" плохой аспект этого родителя.
Структурное расщепление Эго:
Чтобы справиться с этим невыносимым внутренним "плохим объектом", само Эго ребенка расщепляется. Изначально целостное Эго разделяется на три части:
- Та часть, что остается в контакте с реальностью.Центральное Эго:
- Либидинальное Эго:
Возбужденная, нуждающаяся часть, вечно привязанная к соблазняющему, но не дающему удовлетворения аспекту объекта ("возбуждающий объект"). - Антилибидинальное Эго (Внутренний саботажник):
Агрессивная, ненавидящая часть, привязанная к отвергающему аспекту объекта ("отвергающий объект").
Эта внутренняя конфигурация и есть "внутренний театр" в его структурном виде. Это постоянная, хаотичная война между отчаянно нуждающимся Либидинальным Эго и карающим, ненавидящим Антилибидинальным Эго, за которой наблюдает ослабленное Центральное Эго. Эта модель Фейрберна напрямую объясняет феноменологию "Я-Идеального" (фантазии Либидинального Эго о слиянии с идеальным объектом) и "Я-Ничтожного" (атаки Внутреннего саботажника).
Таким образом, если среда делает интеграцию невыносимой, психика остается зафиксированной на этом архаичном способе защиты. Внутренний мир навсегда остается полем битвы между идеализированными ангелами и демонизированными чудовищами.
Теперь, когда у нас есть описание внешних условий (теория привязанности) и внутреннего механизма (теории объектных отношений), мы готовы задать следующий вопрос: а что происходит в это время с самим мозгом?
Начало: Расщепление: интегративная модель от внутреннего мира до культурного симптома
Автор: Муразанов Алексей Викторович
Психолог, Профайлер
Получить консультацию автора на сайте психологов b17.ru