Я сидела на диване в Лёшиной квартире, нервно теребя край своей хлопковой футболки. За окном шумел вечерний город, где-то вдалеке гудели машины, а в комнате пахло свежесваренным кофе, который Лёша сварил в своей старенькой турке. До свадьбы оставалось три месяца, и я чувствовала, что пришло время раскрыть карты. Мы с Лёшей встречались уже два года, и я была уверена, что он — тот самый. Но был один момент, который я не могла больше держать в себе.
— Лёш, мне надо тебе кое-что сказать, — начала я, чувствуя, как сердце колотится в груди. Я боялась, что он не поймёт, осудит или, хуже того, передумает жениться.
Он повернулся ко мне, отложив телефон, и улыбнулся своей фирменной улыбкой — тёплой, с лёгкими искорками в глазах. Лёша всегда был таким: лёгким, добродушным, с чуть растрёпанной чёлкой, которая делала его похожим на мальчишку. Я знала, что он примет меня любой. Или, по крайней мере, надеялась на это.
— Говори, любимая, — сказал он, подвигаясь ближе и обнимая меня за плечи. Его голос был мягким, успокаивающим, как будто он уже знал, что я скажу.
Я глубоко вдохнула, собираясь с духом.
— Я… я не умею готовить. И, честно говоря, не люблю. Совсем. Борщ, котлеты, супы — это не моё. Я лучше закажу пиццу или схожу в кафе, — выпалила я одним дыханием, ожидая его реакции. Может, он удивится? Или начнёт расспрашивать, как же я собираюсь вести хозяйство? Или, не дай бог, скажет что-то вроде: «Ну, это ненормально для будущей жены»?
Но Лёша лишь рассмеялся — звонко, искренне, как будто я рассказала анекдот. Он притянул меня к себе, обнял крепче и поцеловал в висок.
— Да не вопрос! Главное, что мы с тобой друг друга любим. Еда — это ерунда, разберёмся, — сказал он, и я буквально растаяла от облегчения.
В тот момент я была на седьмом небе. Какой мужчина! Бескорыстный, понимающий, не зацикленный на стереотипах. Я представляла нашу будущую жизнь: мы вместе заказываем еду, смеёмся, обнимаемся, а кухня остаётся где-то на задворках наших отношений. Ведь главное — любовь, правда?
Я не знала тогда, что этот момент станет отправной точкой для нашего будущего конфликта. Что его слова, такие лёгкие и беззаботные, превратятся в ловушку, в которой я окажусь спустя два года. Но в тот вечер я просто уткнулась носом в его плечо, вдыхая запах его одеколона, и думала, что нашла идеального мужчину. Мужчину, который не будет требовать от меня быть той, кем я не являюсь.
Прошло два года. Два года нашего брака, наполненного смехом, путешествиями, тёплыми вечерами и… нарастающим раздражением. Я сидела на нашей маленькой кухне, глядя на пустую тарелку, пока Лёша в отличном настроении жарил себе яичницу с беконом. Аромат заполнял всю квартиру — хрустящий бекон, чуть подгоревший, с тонкой ноткой масла. Мой желудок предательски урчал, но я молчала. Как и всегда.
— Ммм, пахнет шикарно, — пробормотал Лёша, переворачивая яичницу на сковороде. — Люблю, когда желток чуть жидкий. Идеально.
Он говорил это так, будто был один в комнате. Будто меня, его жены, не существовало. Я кивнула, сжимая чашку с остывшим кофе, который я налила себе полчаса назад. Кофе был горьким, как и моё настроение. Лёша даже не посмотрел в мою сторону. Не спросил: «Лен, ты голодна? Может, сделать тебе тоже?» Ни разу за два года.
Лёша готовил себе завтрак и ужин. Всегда одну порцию. Всегда для себя. Съедал, мыл сковородку с лёгким свистом какой-нибудь мелодии и шёл смотреть сериалы или играть в приставку. А я? Я заказывала доставку. Пицца, суши, бургеры — всё, что можно было получить за полчаса. Иногда я варила себе пельмени или делала бутерброды с колбасой и сыром, но это было так уныло, что я быстро возвращалась к приложению доставки. Пицца с пепперони, роллы с лососем, картошка фри — всё это стало моей рутиной. И, чёрт возьми, мне это надоело.
Я смотрела на Лёшу, который с аппетитом уплетал свою яичницу, и чувствовала, как внутри закипает обида. Неужели он не видит, что я ем? Неужели ему всё равно? Я вспоминала наши первые месяцы брака, когда мы заказывали еду вместе, смеялись над тем, как курьер перепутал заказ, или спорили, что лучше — пицца с ананасами или без. Тогда это казалось милым, романтичным. Но теперь я чувствовала себя одинокой. Одинокой в собственной кухне, в собственном браке.
— Лёш, а ты не хочешь, может, приготовить что-нибудь на двоих? — однажды решилась я, стараясь звучать максимально ненавязчиво. Я сидела за столом, листая телефон, чтобы скрыть неловкость.
Он поднял глаза от тарелки с макаронами, которые он сварил себе с каким-то соусом из банки. Пахло томатами и базиликом — опять-таки, только для него.
— А ты же не любишь готовить, — сказал он, пожав плечами. — Зачем тебе это? Закажи что-нибудь, я же не против.
Я почувствовала, как кровь прилила к щекам. Его слова звучали так логично, так… по-лёшински. Он ведь всегда был таким: рациональным, прямолинейным. Но в этот раз его логика меня разозлила. Да, я не люблю готовить. Да, я предупреждала его об этом. Но разве это значит, что я не хочу, чтобы он хотя бы раз подумал обо мне? Хотя бы раз спросил, голодна ли я?
— Лёш, я не о том, — начала я, но голос дрогнул, и я замолчала. Он уже вернулся к своим макаронам, будто разговор был закончен. А я сидела и думала, как объяснить, что дело не в еде. Дело в заботе. В том, что я чувствую себя невидимкой.
Каждую субботу я езжу к родителям. Это мой ритуал спасения. Мама встречает меня с распростёртыми объятиями и наваристым борщом, от которого по кухне разносится аромат свёклы, моркови и укропа. Папа уже с утра что-то кашеварит — то гречку с тушёнкой, то картошку с мясом, то просто жарит яичницу с помидорами. У них всегда всё на двоих. Папа никогда не готовит только для себя. Если он жарит яичницу, то обязательно спросит: «Мать, тебе сколько яиц кинуть?» Если варит суп, то на целую кастрюлю, чтобы хватило на несколько дней.
Я сижу за их старым деревянным столом, покрытым выцветшей скатертью с ромашками, и вдыхаю запах дома. Здесь всё просто, уютно, тепло. Здесь я чувствую себя любимой. Мама ставит передо мной тарелку с борщом, добавляет ложку сметаны, и я едва сдерживаю слёзы.
— Леночка, ты что, опять голодная приехала? — спрашивает мама, присаживаясь напротив. Её глаза, такие же карие, как мои, смотрят с тревогой. — Алексей совсем за тобой не смотрит? Чем ты там питаешься?
— Да нормально, мам, — вру я, хотя внутри всё кипит. — Заказываю еду, всё ок.
— Ок? — вмешивается папа, вытирая руки полотенцем. Он только что закончил жарить котлеты, и их аромат смешивается с запахом борща. — Это что, твой муж даже не спросит, голодна ты или нет? Это как так, Лен? Я вот за мамой с первого дня ухаживал, а он что?
Я молчу. Что я могу сказать? Что Лёша считает, что раз я не готовлю, то и он не обязан? Что он буквально живёт своей жизнью, а я — своей, и кухня стала символом нашего разобщения? Я опускаю глаза в тарелку, размешивая борщ, и чувствую, как ком подкатывает к горлу.
— Он же знал, что я не готовлю, — тихо говорю я, пытаясь оправдать Лёшу. Или себя. — Я его предупреждала.
— Предупреждала она! — мама всплескивает руками, и её голос становится выше, как всегда, когда она возмущена. — А он что, не человек? Не видит, что ты питаешься фастфудом? Это же вредно, Лена! Ты молодая, тебе ещё детей рожать!
Я краснею и отворачиваюсь. Тема детей — это отдельная боль. Мы с Лёшей пока не планируем, но я всё чаще задумываюсь: как мы будем воспитывать детей, если он даже не замечает, что я ем? Если он не видит, что мне нужна его забота, а не только его зарплата?
— Лен, послушай, — папа садится рядом, его голос становится мягче, но всё ещё серьёзным. — Я тоже не шеф-повар, но когда мы с мамой только поженились, я научился варить кашу, жарить мясо, делать бутерброды. Не потому, что я такой хозяйственный, а потому, что я хотел, чтобы твоя мама была счастлива. Любовь — это не только слова, это дела.
Я киваю, но внутри всё сжимается. Папины слова бьют в самое сердце. Я знаю, что он прав. Но как сказать Лёше, что я хочу, чтобы он был как папа? Чтобы он заботился обо мне так же естественно, как папа заботится о маме?
Вечером в пятницу я сижу в кафе с моей лучшей подругой Катей. Мы заказали латте и чизкейк, и я, наконец, решаюсь выложить всё, что накопилось. Катя — мой человек, с которым я могу быть честной. Она всегда говорит прямо, иногда даже слишком, но именно за это я её ценю.
— Катя, я больше не могу, — начинаю я, помешивая кофе ложкой. — Лёша готовит себе, а мне — нет. Я ем пиццу каждый день, и мне это осточертело. Он даже не спросит, голодна ли я. Я чувствую себя… ненужной.
Катя смотрит на меня поверх своей чашки, её брови поднимаются.
— Погоди, Лен. Ты же сама говорила, что не любишь готовить. Он что, теперь должен за тебя это делать? — спрашивает она, но в её голосе нет осуждения, только любопытство.
— Да, я говорила! Но я не думала, что он будет таким… равнодушным, — я вздыхаю, пытаясь подобрать слова. — Я не прошу его быть поваром, но хотя бы спросить, хочу ли я есть! Это же забота, разве нет?
Катя кивает, отрезая кусочек чизкейка.
— Слушай, я понимаю. Но, может, он просто не догоняет? Мужики иногда такие. Мой Дима тоже не сразу понял, что мне важно, чтобы он, например, мусор выносил без напоминаний. Я ему прямо сказала: «Дим, мне нужно, чтобы ты это делал, потому что это показывает, что тебе не всё равно». И он начал. Может, тебе с Лёшей поговорить?
— Я пыталась, — говорю я, вспоминая тот неловкий разговор про макароны. — Он сказал, что я сама выбрала такой стиль жизни. И что он не против, если я заказываю еду.
Катя хмыкает.
— Ну, это он ловко выкрутился. Но, Лен, если тебе это важно, ты должна донести. Прямо, без намёков. Мужики не читают мысли. А если он не поймёт, то… может, это уже вопрос не про еду, а про ваши отношения в целом?
Я замолкаю, обдумывая её слова. Катя права. Может, дело не только в еде. Может, я злюсь не из-за яичницы, а из-за того, что чувствую себя невидимкой в нашем браке? Но как это объяснить Лёше, чтобы он не воспринял это как нападение?
Я больше не могла молчать. В тот вечер, когда Лёша в очередной раз готовил себе стейк, а я ждала доставку с пиццей, я решилась. Сердце колотилось, но я понимала: если не скажу сейчас, то просто взорвусь. Аромат жареного мяса заполнял кухню, и я смотрела, как Лёша аккуратно переворачивает стейк на сковороде, напевая под нос какую-то мелодию.
— Лёш, нам надо поговорить, — начала я, стараясь держать голос ровным. Я сидела за столом, сжимая телефон, чтобы занять руки.
Он повернулся, всё ещё держа вилку с куском мяса. Его брови слегка приподнялись, но в глазах не было тревоги. Это разозлило меня ещё больше.
— Что случилось? — спросил он, и его спокойный тон только подлил масла в огонь.
— Ты когда-нибудь задумывался, что я ем? — выпалила я, чувствуя, как слова вырываются сами собой. — Ты готовишь себе каждый день, но ни разу не спросил, голодна ли я. Ни разу не предложил сделать еду на двоих. Я ем фастфуд, Лёш! Это не нормально!
Он замер, явно не ожидая такого поворота. Потом нахмурился, отложил вилку и скрестил руки на груди.
— Погоди, Лен. Ты же сама сказала, что не любишь готовить. Я думал, тебе так удобнее. Ты заказываешь, что хочешь, я не вмешиваюсь. Разве не так? — его голос был спокойным, но в нём чувствовалась лёгкая нотка раздражения.
— Нет, не так! — почти крикнула я, чувствуя, как слёзы подступают к глазам. — Я не прошу тебя готовить за меня, но хотя бы спроси, хочу ли я есть! Ты же мой муж, Лёш! Мы должны заботиться друг о друге!
Лёша молчал, глядя на меня. Его лицо было непроницаемым, и я не могла понять, о чём он думает. Потом он вздохнул и сел напротив.
— Лен, я не думал, что тебя это так напрягает. Ты же всегда заказывала еду, и я думал, тебе это нравится. Я не хотел тебя заставлять готовить или что-то менять, — сказал он, и в его голосе появилась нотка искренности.
— Дело не в готовке, — тихо сказала я, опуская глаза. — Дело в том, что я чувствую себя одинокой. Ты готовишь себе, ешь, а я будто не существую. Я хочу, чтобы ты хотя бы иногда думал обо мне. Не о деньгах, не о том, что я могу заказать еду, а обо мне.
Лёша снова замолчал. Я видела, как он обдумывает мои слова, и это молчание было мучительным. Я боялась, что он сейчас скажет что-то вроде: «Ты сама виновата» или «Я не обязан». Но он вдруг протянул руку и накрыл мою ладонь.
— Ладно, я понял. Я правда не хотел, чтобы ты так себя чувствовала. Давай попробуем что-то изменить. Но ты тоже скажи, что ты хочешь. Я не телепат, Лен.
Я кивнула, чувствуя, как ком в горле начинает растворяться. Это был не идеальный разговор, но это был шаг. Первый шаг к тому, чтобы мы начали слышать друг друга.
Этот разговор стал поворотным, но не волшебным. Лёша начал иногда готовить на двоих — не каждый день, но пару раз в неделю он спрашивал: «Лен, будешь суп?» или «Хочешь, я пожарю картошку?» Я видела, что для него это скорее обязанность, чем искреннее желание, но я ценила его усилия. Я тоже пыталась учиться готовить — ради него, ради нас. Но каждый раз, когда я стояла у плиты, я чувствовала себя не в своей тарелке. Лук резала со слезами (и не только из-за запаха), картошка пригорала, а суп получался слишком солёным. Это было не моё, и я честно призналась Лёше в этом.
— Ладно, давай так, — предложил он однажды за ужином, когда мы ели его макароны с сыром. — Я готовлю что-то простое, а ты, если хочешь, можешь помогать. Ну, там, овощи порезать или соус размешать. А если не хочешь, просто скажи, что тебе приготовить.
Я улыбнулась. Это был компромисс. Не идеальный, но наш. Мы начали заказывать не просто фастфуд, а более здоровую еду — салаты, горячие блюда из ресторанов, супы. Иногда Лёша предлагал: «Давай я приготовлю суп, но ты порежешь овощи». И я соглашалась, хотя резать лук всё ещё было для меня мучением.
Однажды я даже решилась приготовить ужин сама. Купила замороженные котлеты, картошку и сделала пюре с подливкой. Получилось не так уж плохо, и Лёша, к моему удивлению, съел всё и даже похвалил.
— Лен, ты молодец, — сказал он, улыбаясь. — Может, ты и не шеф-повар, но стараешься. Это круто.
Я покраснела от его слов. Впервые за долгое время я почувствовала, что мы — команда.
Через пару недель после нашего разговора я снова приехала к родителям. Мама, как всегда, встретила меня борщом, а папа жарил котлеты. Но в этот раз я не чувствовала себя такой потерянной. Я рассказала маме о нашем разговоре с Лёшей, о том, как мы пытаемся найти компромисс.
— Вот видишь, Леночка, главное — говорить, — сказала мама, наливая мне чай. — Мужики иногда не понимают, пока им прямо не скажешь. Я с твоим папой тоже училась договариваться. Он в молодости тоже думал, что раз я хозяйка, то всё сама должна делать. Но я ему объяснила, что семья — это работа двоих.
— А если он опять забудет? — спросила я, глядя в чашку. — Если он снова начнёт готовить только для себя?
— Тогда напомни, — твёрдо сказала мама. — Лена, брак — это не сказка. Это труд. Если вы оба будете стараться, всё получится.
Папа, который слушал наш разговор, хмыкнул.
— Если бы я готовил только для себя, твоя мама давно бы меня выгнала, — сказал он, и мы с мамой рассмеялись.
Наша кухня семейной жизни всё ещё не идеальна. Иногда я злюсь, когда Лёша забывает спросить, голодна ли я. Иногда он раздражается, когда я заказываю очередную пиццу вместо того, чтобы попробовать что-то приготовить. Но мы учимся. Учимся быть не просто мужем и женой, а партнёрами. Учимся заботиться друг о друге не только словами, но и делами.
Я поняла, что любовь — это не только страсть и романтика. Это ещё и быт, который может разрушить всё, если не говорить открыто. И я благодарна Лёше за то, что он всё-таки услышал меня. Пусть не сразу, пусть с трудом, но услышал.
А ещё я поняла, что кухня — это не просто место, где готовят еду. Это место, где рождается забота. И если мы с Лёшей хотим, чтобы наша семья была крепкой, нам нужно научиться готовить эту заботу вместе.