За окном лениво просыпался город, а я уже мысленно была там, за тысячи километров отсюда, где соленый ветер пахнет свободой, а солнце целует плечи. Путевка. Она лежала в верхнем ящике комода, в красивом глянцевом конверте. Два билета на самолет и ваучер на отель с видом на море. Я перебирала в памяти этот момент, как драгоценные бусины: как я несколько месяцев откладывала с каждой зарплаты, отказывая себе в мелочах, как дрожащими пальцами нажимала кнопку «оплатить» на сайте туроператора. Это была не просто поездка. Это был символ. Символ того, что я могу, что я заслужила этот отдых, что мы с мужем, Сергеем, наконец-то вырвемся из рутины.
Мы были женаты пять лет. Спокойная, размеренная жизнь. Сергей работал инженером на заводе, я — удаленно, дизайнером. Наша маленькая квартира на седьмом этаже была нашим уютным гнездышком, наполненным светом и, как мне казалось, любовью. Он всегда был заботливым, внимательным. Приносил мне мой любимый лавандовый раф после работы, укрывал пледом, когда я засыпала на диване с ноутбуком. Он казался идеальным. Или я просто очень хотела, чтобы он таким был?
Когда я показала ему путевку, он искренне обрадовался. Обнял меня так крепко, что я пискнула, закружил по комнате, смеясь.
— Анька, ты просто волшебница! Море! Настоящее море! — его глаза блестели неподдельным восторгом.
Мы часами разглядывали фотографии отеля, читали отзывы, планировали, какие экскурсии посетим. Я уже представляла, как мы будем гулять по набережной, держась за руки, как будем ужинать в маленьких прибрежных ресторанчиках. Эта мечта согревала меня долгими рабочими вечерами, давала силы справляться с усталостью и сложными проектами. Я чувствовала себя абсолютно счастливой. Каждый раз, проходя мимо комода, я с нежностью поглаживала гладкое дерево ящика, где хранился наш билет в рай. Это было мое личное достижение. Моя гордость.
Проблемы, как это часто бывает, начались незаметно. Сначала они были похожи на мелкую рябь на воде, которая не предвещала шторма. Все началось со звонка его мамы, Светланы Викторовны. Она была женщиной властной, привыкшей, что ее единственный сын всегда рядом, всегда на связи. После смерти мужа лет десять назад она, казалось, всю свою нерастраченную энергию направила на контроль над жизнью Сергея.
— Алло, мамуль, привет! — весело проговорил он в трубку. — У нас новость! Мы с Аней в отпуск летим! На море!
Я сидела рядом и улыбалась, ожидая услышать радостные поздравления. Но в трубке наступила звенящая тишина. Потом раздался тихий, полный вселенской скорби вздох.
— На море… — протянула Светлана Викторовна. — Это хорошо. Конечно, хорошо. Отдыхать надо. А я вот… опять давление подскочило. Врач говорит, надо бы климат сменить, на юг съездить. Да где ж мне взять… Я ведь на море последний раз еще при отце твоем была. Двадцать лет прошло. Целая жизнь…
Сергей сразу сник. Улыбка сползла с его лица.
— Мам, ну ты чего? Все нормально будет. Мы прилетим, я тебе помогу, свожу к хорошему врачу…
— Да что врачи… — снова тяжелый вздох. — Ладно, сынок, отдыхайте. Не буду вам мешать радоваться. Пойду таблетку выпью.
Он положил трубку и долго смотрел в одну точку.
— Что-то случилось? — осторожно спросила я.
— Да нет, все как обычно, — он махнул рукой, но я видела, как в его глазах погасли огоньки. — Мама просто расстроилась. Переживает за здоровье.
Мне стало не по себе. Укол вины, непрошеный и острый, пронзил мое сердце. Словно мы отбирали у нее что-то, радовались своему счастью на фоне ее несчастья. Я отогнала эту мысль. Мы ведь честно заработали на этот отдых. Мы ни в чем не виноваты. Или виноваты?
Следующие пару недель прошли в странном напряжении. Тема отпуска как-то сама собой сошла на нет. Каждый раз, когда я пыталась вернуться к ней — «Сереж, смотри, какие красивые сарафаны для пляжа!» или «Надо бы купить крем от загара», — он отвечал односложно, отстраненно.
— Угу. Да, красиво.
— Потом купим, еще есть время.
Его отстраненность меня ранила. Куда делся тот восторженный мальчишка, который кружил меня по комнате? Почему наш общий праздник перестал его радовать? Я списывала все на усталость на работе и переживания за мать. Старалась быть более чуткой, окружить его заботой. Готовила его любимые блюда, не загружала бытовыми проблемами. Но стена между нами, казалось, становилась только толще.
А потом Светлана Викторовна стала захаживать к нам чаще обычного. Раньше она ограничивалась визитом раз в две недели, по воскресеньям. Теперь же могла заскочить посреди недели, «просто мимо проходила». Она приносила с собой домашние пирожки и атмосферу тихого укора. Она садилась в наше любимое кресло, оглядывала квартиру печальным взглядом и начинала свои бесконечные жалобы.
— Ох, Анечка, как же у вас хорошо, светло… А у меня в квартире солнце только утром бывает, а потом темень, как в склепе. И сырость эта… Суставы ломит — сил нет.
Она говорила это, глядя не на меня, а куда-то сквозь меня. Словно я была лишь частью интерьера.
Однажды вечером она пришла, когда Сергея еще не было дома. Я хлопотала на кухне, а она села за стол и положила передо мной глянцевый журнал.
— Смотри, Ань, какая красота. Это же тот самый курорт, куда вы собрались? Мне Раиса с третьего этажа принесла, она там в прошлом году была. Рассказывала, воздух там целебный. Говорит, приехала — как заново родилась. Все болячки как рукой сняло.
Она листала страницы, показывая мне фотографии отелей, пляжей, счастливых загорелых людей. Я молча кивала, а внутри все холодело. Зачем она это делает? Зачем сыплет соль на рану, которую сама же и создала? Я чувствовала себя так, будто меня медленно, но верно подводят к какой-то неприятной мысли.
Сергей стал чаще задерживаться на работе. Когда я звонила, он отвечал, что заехал к маме.
— Ей нужно было помочь полку прибить.
— Ей нужно было отвезти продукты.
— У нее опять давление, я просто посидел с ней.
Причины были всегда уважительными, но их количество настораживало. Он возвращался домой поздно, молча ужинал и утыкался в телефон. Я видела, что он переписывается с матерью. Иногда, когда он думал, что я не слышу, я улавливала обрывки его шепота в трубку:
— Мам, я пытаюсь. Ну потерпи еще немного… Да, я поговорю. Обещаю.
Сердце сжималось от дурного предчувствия. О чем он с ней говорит? Что пытается сделать? Я боялась спросить напрямую. Боялась услышать ответ. Я просто делала вид, что ничего не замечаю, и продолжала жить в своем маленьком мире иллюзий, где мы все еще летим к морю.
Однажды я не выдержала. Вечером, когда он снова сидел, уставившись в экран смартфона, я подошла и села рядом.
— Сереж, что происходит? Мы почти не разговариваем. Ты избегаешь темы отпуска. Если ты не хочешь лететь, просто скажи мне.
Он вздрогнул, словно я застала его врасплох.
— Что ты выдумываешь? Конечно, хочу. Просто… дел много, устал.
— Дело в твоей маме? — спросила я в лоб.
Он нахмурился, и в его взгляде промелькнуло раздражение.
— А при чем тут мама? Аня, прекрати. Ты накручиваешь себя на пустом месте. Все хорошо.
«Все хорошо». Эта фраза прозвучала как приговор. Когда мужчина говорит, что все хорошо, значит, все хуже некуда. В тот вечер я впервые заснула, отвернувшись к стене. Тепло его тела за спиной больше не казалось согревающим. Оно ощущалось чужим.
За неделю до вылета я решила, что хватит этой неопределенности. Нужно встряхнуться, вернуть праздничное настроение. Я достала два больших чемодана, поставила их посреди гостиной и весело объявила:
— Пора собираться!
Сергей посмотрел на чемоданы так, будто это были два гроба.
— Зачем так рано? — пробормотал он. — Успеем еще.
— Не успеем! — я попыталась звучать беззаботно. — Я хочу все продумать, составить списки, ничего не забыть!
Я открыла шкаф, стала доставать летние платья, футболки, шорты. Я щебетала, рассказывая, как мы пойдем в это кафе, а потом на ту экскурсию, которую заприметили. Он молчал. Просто стоял и смотрел на меня. В его взгляде была такая смесь жалости и вины, что у меня перехватило дыхание. Он смотрел на меня, как на приговоренную, которая еще не знает о своей участи. Я остановилась, держа в руках яркое цветастое платье.
— Что? — тихо спросила я.
— Ничего, — он выдавил из себя улыбку, но она получилась кривой и жалкой. — Ты права. Давай собираться.
Но мы так и не собрались. Он сказал, что ему срочно нужно помочь коллеге с проектом, и уехал. Чемоданы так и остались стоять раскрытыми, как две голодные пасти, посреди комнаты. И я поняла. Поняла, что отпуск, о котором я так мечтала, уже не состоится. Я просто еще не знала, насколько жестокой и унизительной будет правда.
Субботнее утро. До вылета оставалось пять дней. Я сидела на кухне, механически помешивая ложкой остывший чай в чашке. Чемоданы я убрала обратно в кладовку. Не могла на них смотреть. Атмосфера в квартире была гнетущей, воздух казался густым и тяжелым. Сергей ходил по комнатам тенью, избегая моего взгляда. Наконец он вошел на кухню. Без своей обычной кружки, без привычной утренней суеты. Он просто встал в дверном проеме, сцепив руки за спиной.
— Ань, нам надо поговорить, — его голос был тихим и каким-то чужим.
Я подняла на него глаза. Вот оно. Момент, которого я так боялась. Я ничего не ответила, просто ждала.
Он подошел к столу, но не сел. Остался стоять, возвышаясь надо мной.
— Это насчет отпуска… В общем… Я тут подумал… Маме сейчас действительно очень плохо. Ей этот отдых нужнее, чем нам.
Он говорил это, глядя куда-то в стену над моей головой.
Я молчала. В ушах звенело.
Он, видимо, воспринял мое молчание как знак для продолжения. Он наконец решился посмотреть мне в глаза, и в его взгляде я увидела неловкость, прикрытую какой-то фальшивой решительностью.
— Я решил отдать нашу путевку своей маме, — произнес он эту фразу так, будто сообщал о покупке хлеба. Буднично и просто. А потом, видя выражение моего лица, торопливо добавил, словно успокаивая неразумного ребенка: — Не велика беда, съездишь в отпуск в другой раз.
Мир вокруг меня замер. Звук тикающих на стене часов стал оглушительным. Я смотрела на его лицо, на движение его губ, но слова доносились до меня как будто сквозь толщу воды. Не велика беда. Эта фраза взорвалась у меня в голове тысячей осколков. Не велика беда? Моя мечта, мои бессонные ночи за работой, мои сэкономленные деньги, мое предвкушение счастья — это все «не велика беда»?
— А ты… — я с трудом заставила свой язык шевелиться, — ты меня спросил?
Он растерялся. Кажется, такого вопроса он не ожидал.
— А что тебя спрашивать? — он даже слегка обиделся. — Это же моя мама! Она страдает. Я поступил как хороший сын. Любая нормальная жена бы меня поняла и поддержала. Она так радовалась, Аня… Плакала от счастья. Сказала, что я лучший сын на свете.
Он стоял передо мной, гордый своим «благородным» поступком. Он ждал похвалы. Ждал, что я сейчас расплачусь от умиления и скажу, какой он у меня замечательный, заботливый сын. А я смотрела на него и видела перед собой совершенно чужого человека. Мужчину, который только что обесценил меня, мои чувства, мои труды. Который принял за меня решение, распорядился моим будущим, моей мечтой, как своей собственной вещью. И даже не счел нужным поставить меня в известность заранее. Он просто поставил перед фактом.
— А путевка… — мой голос звучал глухо и безжизненно. — Она ведь в комоде лежала.
— Да, я вчера взял, когда ты спала, — беззаботно ответил он. — Уже отвез маме. Она завтра утром вылетает, я ее в аэропорт повезу.
Я поднялась. Ноги были ватными. Комната поплыла перед глазами. Я подошла к комоду, механически выдвинула верхний ящик. Пусто. Там, где лежал глянцевый конверт, была лишь пустота. Я закрыла ящик. Медленно повернулась к нему. На моем лице, наверное, не было ничего, кроме этого всепоглощающего холода.
И в этот момент он, кажется, впервые испугался.
— Ты что молчишь? — его голос дрогнул. — Ань? Ну скажи что-нибудь. Не будь эгоисткой.
— Эгоисткой? — слово вырвалось у меня само собой, тихое, но острое, как лезвие. — Это я эгоистка?
Я подошла к нему вплотную.
— Ты взял то, что я купила на свои деньги. Ты отдал мою мечту другому человеку за моей спиной. Ты врал мне неделями. И теперь я — эгоистка?
— Но я твой муж! А это моя мать! — он начал повышать голос, переходя в нападение. — Мы семья! Все должно быть общим! Я думал, ты добрая, отзывчивая! А ты думаешь только о себе и своем дурацком море!
Я смотрела на него и не чувствовала ничего. Ни обиды, ни злости. Только ледяную, звенящую пустоту. Словно внутри меня что-то оборвалось. Та тонкая нить, которая связывала нас все эти годы.
— Ты прав, — спокойно сказала я. — Ты — ее сын. А я… я для тебя просто функция. Удобная деталь интерьера.
Я развернулась и пошла в спальню. Открыла шкаф и достала дорожную сумку. Не чемодан. Сумку.
— Ты что делаешь? — он влетел за мной в комнату, его лицо исказилось от недоумения. — Куда ты собралась? У нас же…
— У «нас» больше ничего нет, Сережа, — я бросала в сумку первые попавшиеся вещи: джинсы, пару футболок, белье. — Есть ты и твоя мама. А я, как ты правильно заметил, съезжу в отпуск в другой раз. И в жизнь — тоже в другую.
Он стоял и смотрел на меня, не в силах поверить в происходящее. А я вдруг остановилась. Мой взгляд упал на его открытый ноутбук на столе. Он, видимо, забыл его закрыть утром. На экране светилась переписка в мессенджере. С мамой. Мои руки сами потянулись к нему.
Не читай. Не делай себе еще больнее.
Но я уже читала.
«Сереженька, ну что? Ты поговорил с ней?», — писала Светлана Викторовна три дня назад.
«Пока нет, мам. Подбираю момент. Она что-то подозревает, злится», — отвечал он.
«Какая же она черствая! — возмущалась мать. — Настоящая жена бы сама предложила! Скажи ей прямо, что матери нужно помочь. Не растает. Она молодая, еще заработает. Надави на жалость. Скажи, что врач сказал, это мой последний шанс поправить здоровье. Будь мужчиной, сынок, поставь ее на место!»
И его ответ, который стал последним гвоздем в крышку гроба наших отношений: «Хорошо, мама. Не волнуйся. Ты полетишь. Я все устрою».
Это был не спонтанный порыв. Это был хладнокровный, спланированный заговор. Унизительный и жестокий. Они вдвоем обсуждали меня, решали мою судьбу, как будто меня и не существовало.
Я закрыла крышку ноутбука. Громкий щелчок прозвучал в тишине комнаты как выстрел. Сергей вздрогнул. Он все понял.
Я застегнула молнию на сумке и, не глядя на него, пошла к выходу.
— Аня, постой! — он бросился за мной, схватил за руку. — Это не то, что ты думаешь! Она меня заставила! Я не хотел!
Я медленно высвободила свою руку из его ладони.
— Нет, Сережа. Ты хотел. Ты очень хотел быть для нее «лучшим сыном на свете». И у тебя получилось. Поздравляю.
Я открыла входную дверь. На пороге я на секунду обернулась. Он стоял посреди прихожей — растерянный, жалкий, совершенно чужой. В его глазах стояли слезы. Но они не вызывали во мне ни капли сочувствия.
В этот момент я вдруг ясно представила его мать. Как она сейчас, наверное, радостно пакует чемодан. Как примеряет новое платье, купленное на деньги, которые я откладывала. Как она будет сидеть в самолете на моем месте, смотреть в иллюминатор на облака, летя навстречу моей мечте. И странно, но эта картина не вызвала боли. Только брезгливость.
Я вышла на лестничную площадку и тихо прикрыла за собой дверь. Не хлопнула. Просто закрыла. Эта глава моей жизни была окончена. Спускаясь в лифте, я смотрела на свое отражение в тусклом зеркале. Я ожидала увидеть заплаканное, несчастное лицо. Но оттуда на меня смотрела женщина с удивительно спокойными и ясными глазами. Грустными, да. Но не сломленными.
Как он сказал? Не велика беда?
Может, он и прав. Потерять такой отпуск — это действительно не самая большая беда. Самая большая беда — это прожить всю жизнь с человеком, который тебя не уважает и не ценит. И этой беды я, кажется, только что избежала. В кармане завибрировал телефон. Мама. Я улыбнулась. Впервые за много недель — искренне. Я ехала домой.