— Я же говорила тебе держать документы в сейфе, а не разбрасывать где попало! — голос свекрови прорезал утреннюю тишину квартиры, заставив Татьяну замереть с чашкой кофе в руке.
Зинаида Петровна стояла посреди гостиной с папкой документов в руках, её глаза блестели странным, почти хищным блеском. Татьяна не сразу поняла, что именно держит свекровь — только когда та развернула бумаги веером, словно колоду карт, стало ясно: это были документы на квартиру. Их квартиру. Ту самую, за которую Татьяна выплачивала ипотеку последние пять лет, откладывая каждую копейку со своей зарплаты учителя.
— Это наши документы. Что вы с ними делаете? — Татьяна поставила чашку на стол, стараясь сохранить спокойствие.
Свекровь усмехнулась. Эта усмешка была знакома Татьяне до боли — так Зинаида Петровна улыбалась всегда, когда готовила очередную подлость, обёрнутую в красивую обёртку материнской заботы.
— Что делаю? Навожу порядок в делах моего сына. Павлуша слишком доверчивый, его легко обмануть. А я, как мать, должна защитить его интересы.
Павел сидел на диване, уткнувшись в ноутбук. Он не поднял головы, не вмешался, словно происходящее его не касалось. Эта его способность исчезать в моменты конфликтов между женой и матерью стала для Татьяны привычной болью, тупой и ноющей, как старая травма.
— Паша, скажи что-нибудь, — Татьяна повернулась к мужу. — Это же наши документы. Личные.
Он наконец поднял взгляд. В его глазах мелькнуло что-то похожее на вину, но тут же исчезло.
— Мам просто хотела помочь разобраться с бумагами. У неё опыт есть, она же всю жизнь в юридической конторе проработала.
«Секретаршей», — мысленно поправила его Татьяна, но промолчала. Зинаида Петровна любила преувеличивать свою значимость, и Павел охотно поддерживал эту иллюзию.
Свекровь тем временем продолжала перебирать документы, и её брови вдруг сошлись к переносице в театральном удивлении.
— Ой, а что это? — она вытащила какой-то лист. — Договор дарения? Датирован… позавчерашним числом?
Татьяна похолодела. Никакого договора дарения она не подписывала. Она сделала шаг вперёд, протянула руку:
— Покажите.
Но свекровь отдёрнула бумагу, прижав к груди.
— Нет-нет, сначала объясни. Ты что, решила квартиру кому-то подарить? Своей мамаше небось? Я так и знала, что ты…
— Дайте сюда! — Татьяна резко выхватила документ.
Она пробежала глазами по тексту, и мир вокруг покачнулся. Это действительно был договор дарения. Квартира передавалась в дар… Зинаиде Петровне. Внизу стояла подпись. Её подпись. Только это была не её подпись. Почерк был похож, старательно похож, но Татьяна никогда не выводила букву «Т» с таким завитком.
— Что это? — её голос дрогнул. Она повернулась к Павлу. — Что это такое?
Он отложил ноутбук. На его лице появилось выражение деланного недоумения.
— Ты сама подписывала. Помнишь, на прошлой неделе? Ты же согласилась, что так будет лучше для всех.
Татьяна смотрела на мужа, и ей казалось, что она видит его впервые. Этот человек, с которым она прожила семь лет, отец её ребёнка, вдруг стал совершенно чужим. Незнакомцем с пустыми глазами.
— Я ничего не подписывала. Это подделка.
Зинаида Петровна всплеснула руками:
— Ах, какие слова! Подделка! Да как ты смеешь! Мы с Павлушей только о твоём же благе заботимся!
— О моём благе? Украсть у меня квартиру — это забота?
Свекровь выпрямилась, её лицо стало жёстким, как маска.
— Украсть? Да ты вообще кто такая, чтобы тут права качать? Квартиру эту мой сын купил!
— На деньги, которые я копила пять лет!
— Докажи!
Это слово повисло в воздухе, как удар хлыста. Татьяна знала, что доказать будет сложно. Она переводила деньги Павлу на карту, он вносил платежи. Официально покупателем был он. А она доверяла. Доверяла человеку, который сейчас сидел рядом со своей матерью и смотрел на неё, как на чужую.
В этот момент из детской выглянула маленькая Настя. Шестилетняя девочка тёрла заспанные глаза.
— Мама, почему вы кричите?
Татьяна подошла к дочери, обняла:
— Всё хорошо, солнышко. Иди, я сейчас завтрак приготовлю.
Но Настя уже увидела бабушку и радостно бросилась к ней:
— Баба Зина!
Свекровь подхватила внучку на руки, прижала к себе:
— Настенька, золотце моё! Бабушка теперь будет жить с вами. Хорошо?
— Правда? Ура! — девочка захлопала в ладоши.
Татьяна почувствовала, как земля уходит из-под ног. Всё было продумано. Каждый шаг, каждое слово. Зинаида Петровна месяцами обрабатывала Настю, покупая её любовь подарками и сладостями. И Павла она обработала. А может, и обрабатывать не пришлось. Может, он всегда был на её стороне.
— Настя, иди в комнату, — твёрдо сказала Татьяна.
— Но мама…
— Иди.
Когда дочь нехотя ушла, Татьяна повернулась к мужу и свекрови:
— Я пойду в полицию. Это мошенничество.
Зинаида Петровна рассмеялась. Смех был громкий, торжествующий.
— Иди. У нас есть свидетели, что ты подписывала. Соседка тётя Люба видела, как ты заходила к нотариусу.
— Я не заходила ни к какому нотариусу!
— А тётя Люба скажет, что заходила. И охранник в конторе тебя на камерах видел. Правда, Павлуша?
Павел кивнул:
— Мы всё предусмотрели, Тань. Не усложняй.
«Мы». Это «мы» резануло больнее ножа. Они были заодно. Мать и сын против неё. Как, вероятно, было всегда.
Татьяна села на стул. Ноги больше не держали. В голове метались мысли, пытаясь найти выход из западни. Но западня была искусно сплетена.
— Зачем? — она посмотрела на Павла. — Просто объясни — зачем?
Он пожал плечами:
— Мама стареет. Ей нужна забота, крыша над головой. А ты… ты всегда была против неё.
— Я была против того, чтобы она командовала в нашем доме!
— Вот видишь, — вмешалась Зинаида Петровна. — Ты сама признаёшь. Ты меня, старую женщину, выгнать хотела. А я всю жизнь для сына жила, всё ему отдавала.
Татьяна хотела возразить, напомнить, как свекровь требовала деньги на «лечение», которое оказывалось поездкой в санаторий, как она настраивала Павла против жены, как портила каждый праздник своими истериками. Но слова застряли в горле. Бесполезно.
Она встала, пошла в спальню. За ней увязался Павел.
— Тань, ну не дуйся. Мама поживёт с нами, и что такого? Места всем хватит.
Татьяна открыла шкаф, достала чемодан.
— Что ты делаешь?
— Собираюсь.
— Куда? Зачем? Тань, не глупи.
Она повернулась к нему. В её глазах не было слёз, только холодная решимость.
— Я не буду жить в доме, где меня обокрали. Где мой собственный муж подделал мою подпись, чтобы отдать квартиру своей матери.
— Никто ничего не подделывал! Ты сама…
— Паша, прекрати. Мы оба знаем правду. Ты выбрал сторону. Живи с этим выбором.
Она начала складывать вещи. Павел стоял в дверях, переминаясь с ноги на ногу.
— А Настя? Ты о ребёнке подумала?
Татьяна замерла на секунду, потом продолжила укладывать одежду.
— Настя поедет со мной.
— Это ещё посмотрим! Ребёнку нужен дом, а не скитания по съёмным углам!
— Ребёнку нужна мать, которая не позволит растоптать своё достоинство.
Из-за двери послышался голос Зинаиды Петровны:
— Павлуша, иди сюда! Нечего перед ней на задних лапках ходить!
Павел дёрнулся, как марионетка, за ниточки которой потянули.
— Мам, я сейчас…
— Сейчас же!
Он бросил последний взгляд на Татьяну и вышел. Она слышала, как в гостиной свекровь что-то втолковывает сыну, её голос то повышался, то становился вкрадчивым. Татьяна знала эти интонации. Так дрессировщики работают с животными — кнут и пряник, угроза и ласка.
Она закрыла чемодан, прошла в детскую. Настя играла с куклами.
— Солнышко, мы поедем к бабе Гале.
— К твоей маме? А папа?
— Папа останется здесь.
Девочка нахмурилась:
— Вы поссорились?
Татьяна присела рядом с дочерью:
— Да, милая. Иногда взрослые ссорятся.
— А помиритесь?
— Не знаю.
Настя помолчала, потом обняла мать:
— Я с тобой поеду. Но можно я игрушки возьму?
— Конечно, можно.
Пока они собирались, Зинаида Петровна появилась в дверях детской.
— Куда это вы собрались?
— К моей маме, — ответила Татьяна, не глядя на свекровь.
— Настеньку не дам. Внучка останется здесь.
Татьяна выпрямилась:
— Настя — мой ребёнок. И она едет со мной.
— Посмотрим, что скажет суд. У тебя теперь нет жилья, а у Павлуши — есть. Догадайся, с кем оставят ребёнка.
Эти слова ударили больнее пощёчины. Татьяна поняла всю глубину ловушки. Квартира на свекровь, но Павел — прописан, имеет право жить. А она — никто. Бездомная мать, которая не может обеспечить ребёнку крышу над головой.
— Вы чудовище, — тихо сказала Татьяна.
— А ты дура, — парировала Зинаида Петровна. — Думала, умная такая? Образованная? А обвести вокруг пальца — раз плюнуть.
В этот момент зазвонил телефон Татьяны. Номер был незнакомый.
— Алло?
— Татьяна Михайловна? Это Егор Степанович, из нотариальной конторы на Садовой. Вы вчера были у нас?
— Нет, я не была.
— Странно. У нас есть запись с камер, женщина, очень на вас похожая, оформляла договор дарения. Но меня смущает одна деталь. Понимаете, я всегда проверяю документы очень тщательно, а тут…
— Что?
— Паспорт. Номер паспорта в договоре не совпадает с базой данных. Кто-то принёс поддельный паспорт на ваше имя. Я хотел уточнить, не крали ли у вас документы?
Татьяна почувствовала, как в груди разливается тепло надежды.
— Да! То есть, нет, не крали, но кто-то подделал документы от моего имени!
— Тогда договор недействителен. Более того, это уголовное преступление. Я обязан сообщить в полицию. Вы можете подъехать, написать заявление?
— Да! Конечно! Спасибо вам огромное!
Она отключилась и повернулась к побледневшей свекрови.
— Нотариус звонил. Ваша подделка раскрыта. Паспорт поддельный.
Зинаида Петровна покачнулась:
— Не может быть… Мы же… Этот человек сказал, что всё будет чисто…
— Мама? — в дверях появился Павел. — Что происходит?
— Твоя мать пыталась украсть нашу квартиру с помощью поддельных документов. Нотариус уже сообщает в полицию.
Павел посмотрел на мать:
— Мам, ты же говорила, что всё законно будет…
— Заткнись! — рявкнула Зинаида Петровна. — Ты во всём виноват! Надо было самой всё делать, а не доверять твоим дружкам!
Татьяна смотрела, как рушится их спектакль, как мать и сын начинают обвинять друг друга, и не чувствовала ни радости, ни злорадства. Только усталость.
Она взяла Настю за руку:
— Пойдём, солнышко.
— Мама, мы уезжаем?
— Да, ненадолго. К бабе Гале.
Они вышли из детской. Павел бросился за ними:
— Тань, постой! Давай поговорим! Я не знал про паспорт! Мама сказала, что просто перепишем на неё, для налогов…
Татьяна остановилась:
— Паша, ты предал меня. Неважно, знал ты про паспорт или нет. Ты согласился обмануть меня, забрать то, что я зарабатывала годами. Ради матери ты готов был выкинуть меня на улицу.
— Я не хотел выкидывать! Мама сказала, мы все будем жить вместе!
— Под её командованием? В доме, где она хозяйка, а я никто?
Павел молчал, опустив голову.
— У тебя был выбор, Паша. Между женой и матерью. Ты выбрал. Теперь живи с этим выбором.
Она пошла к выходу. Настя обернулась:
— Папа, ты приедешь к нам?
Павел не ответил. Он стоял посреди коридора — жалкий, растерянный, раздавленный между двумя женщинами, одна из которых его вырастила, а другую он предал.
Татьяна вышла из квартиры, держа дочь за руку. За спиной остался дом, который она считала своим. Остался муж, который оказался чужим. Осталась свекровь, чья жадность и властность разрушила семью.
Но впереди был путь. Трудный, неясный, но свой. И Татьяна знала, что пройдёт его. Ради себя. Ради дочери. Ради того, чтобы никогда больше не позволить никому красть у неё жизнь.
Через две недели ей позвонил следователь. Зинаида Петровна призналась, что наняла женщину, похожую на Татьяну, заказала поддельный паспорт. Свекрови грозил реальный срок. Павел умолял жену забрать заявление, но Татьяна отказалась.
Ещё через месяц пришли документы о разводе. Татьяна подписала не глядя. Квартиру пришлось продать — делить имущество. Своей половины ей хватило на небольшую однушку на окраине. Но это была её квартира. Только её и Насти.
А ещё через полгода она встретила Павла в магазине. Он постарел, осунулся. Сказал, что живёт один, снимает комнату. Мать получила условный срок, но он с ней не общается. Просил прощения, плакал. Татьяна слушала и понимала, что ничего не чувствует. Ни жалости, ни злости. Человек, стоявший перед ней, был чужим. Он сделал свой выбор в тот день, когда решил, что мать важнее жены. И этот выбор разрушил всё.
Она попрощалась и ушла. Дома её ждала Настя с уроками. На кухне кипел чайник. В окно светило весеннее солнце. Жизнь продолжалась. Новая, трудная, но честная жизнь, в которой никто не мог украсть у неё право быть хозяйкой своей судьбы.
А Зинаида Петровна осталась одна в своей пустой квартире, купленной на деньги от продажи общего жилья. Она получила, что хотела — недвижимость. Но потеряла сына, который не мог простить ей предательства, в которое она его втянула. Невестка тоже ушла из её жизни, забрав внучку.
Каждый получил то, что заслужил. Татьяна — свободу и новую жизнь. Павел — расплату за слабость и предательство. А Зинаида Петровна — одиночество в четырёх стенах, за которые она так яростно боролась.
Ирония судьбы заключалась в том, что квартира, которую свекровь так хотела заполучить, стала её тюрьмой. Соседи узнали о скандале, перестали с ней общаться. Сын не приходил. Внучку она видела только на фотографиях в социальных сетях Татьяны.
Иногда, сидя вечерами в пустой квартире, Зинаида Петровна думала о том, что натворила. Но признать свою вину она не могла даже самой себе. Проще было обвинять невестку, сына, нотариуса, весь мир — кого угодно, только не себя.
А Татьяна тем временем строила новую жизнь. Устроилась в лучшую школу, стала завучем. Настя росла умной и доброй девочкой. И когда дочь спрашивала про папу, Татьяна отвечала честно — папа любит тебя, но иногда взрослые не могут жить вместе. И это нормально.
Потому что нормально — защищать свои границы. Нормально — не позволять себя использовать. Нормально — уходить от тех, кто предал твоё доверие. И совершенно нормально — начинать всё сначала, когда старая жизнь стала невыносимой.