— Ты будешь любить её как родную, — сказала мама, протягивая мне завёрнутый в одеяло свёрток. — Иначе я выкину тебя из дома и лишу наследства.
В свёртке была девочка лет трёх, с огромными испуганными глазами и синяками на тонких ручках. Она дрожала и не произносила ни звука.
Меня зовут Анна Петровна Крылова, мне 31 год, я работаю психологом в частной клинике, зарабатываю 145 тысяч рублей в месяц. До этого дня я думала, что знаю свою мать — Валентину Михайловну, 58 лет, владелицу сети магазинов строительных материалов с годовым доходом около 8 миллионов рублей.
Но то, что произошло сегодня утром, перевернуло всю мою жизнь.
Как это началось
Всё началось полгода назад, когда я рассказала маме, что мы с мужем Игорем не можем иметь детей.
— Анечка, — сказала мама, — а вы думали об усыновлении?
— Думали, но процедура очень долгая. Нужно собрать кучу справок, пройти комиссии, встать в очередь...
— А сколько это займёт времени?
— Год-два, а то и больше. Плюс не факт, что дадут здорового младенца.
Мама задумчиво кивнула:
— Понятно. А если бы была возможность получить ребёнка быстрее?
— Какая возможность?
— Ну, всякие есть способы. Важно только, чтобы малыш попал в хорошую семью.
Я не придала тогда особого значения её словам. Подумала, что мама говорит о частных агентствах по усыновлению или о знакомых, которые могли бы помочь ускорить процедуру.
Через месяц мама снова завела разговор о детях:
— Анечка, а ты серьёзно хочешь стать мамой?
— Конечно, серьёзно. Это моя мечта.
— Готова на всё ради ребёнка?
— Да, на всё.
— Даже если придётся... ну, немного обойти формальности?
— Мам, что ты имеешь в виду?
— Да ничего особенного. Просто иногда бюрократия мешает хорошим людям стать родителями. А плохие дети попадают не в те семьи, где им будет хорошо.
Разговор показался мне странным, но я списала это на мамины переживания за моё счастье.
А ещё через месяц мама сделала неожиданное предложение:
— Анечка, поедем завтра со мной по делам. Нужно кое-что посмотреть.
— Какие дела?
— Увидишь. Только оденься попроще и возьми с собой наличные.
— Сколько наличных?
— Тысяч пятьдесят. На всякий случай.
Поездка в ад
Утром мама приехала за мной на своём Лексусе. Мы поехали в сторону области, в небольшой город в 120 километрах от Москвы.
— Мам, куда мы едем? — спрашивала я.
— На рынок, — коротко отвечала мама.
— На какой рынок? Зачем?
— Увидишь.
Мы приехали на окраину захолустного городка. Здесь действительно был рынок — грязный, убогий, с покосившимися лавками и толпами оборванных людей.
— Мам, что мы здесь забыли?
— Идём, — мама взяла меня за руку и повела между рядами.
Мы прошли мимо торговцев овощами, одеждой секонд-хенд, всяким хламом. В дальнем углу рынка стояли несколько железных балаганов. Возле одного из них толпились женщины.
— Вот здесь, — сказала мама и направилась к толпе.
Когда мы подошли ближе, я увидела то, что никогда не забуду. В грязном сарае, на соломе и тряпках, сидели дети. Разного возраста — от младенцев до подростков. Грязные, голодные, с испуганными глазами.
А рядом стояла тётка лет пятидесяти и что-то рассказывала покупательницам:
— Этого мальчика привезли позавчера из Владимира. Здоровый, спокойный, кушает хорошо. Тридцать тысяч, торга нет.
— А эта девочка почём? — спрашивала одна из женщин.
— Сорок. Она постарше, уже приучена к туалету. Экономия на памперсах.
— А документы на них есть?
— Какие документы? — усмехнулась торговка. — Это же не магазин. Берёте как есть.
Я похолодела от ужаса. Передо мной был рынок, где торговали детьми как товаром.
— Мама, — прошептала я, — что это?
— То, о чём мы говорили. Возможность быстро получить ребёнка.
— Это же торговля людьми! Это преступление!
— Аня, не кричи. Дети попадут в хорошие семьи. Разве это плохо?
— Но откуда они здесь?
Мама подошла к торговке:
— Галина Васильевна, как дела?
— О, Валентина Михайловна! Привет! Как дела, как бизнес?
Оказалось, что мама знакома с этой женщиной. Галина Васильевна рассказала ей историю каждого ребёнка.
— Вот этого мальчика родители пропили. Жили в деревне, бухали каждый день. Соседи пожаловались в опеку, детей забрали. А я договорилась с социальным работником, взяла мальчика к себе.
— А эту девочку мать продала сама. Наркоманка, ей срочно доза нужна была. Пятнадцать тысяч отдала и довольна.
— А вот этих двойняшек из роддома взяла. Мать малолетняя, от отца отказалась, семья выгнала. Роддому только рады избавиться без лишних формальностей.
С каждым рассказом мне становилось всё хуже.
— Мам, уедем отсюда, — попросила я.
— Подожди. Посмотри внимательно. Может, кто-то понравится?
— Мам, ты серьёзно хочешь, чтобы я купила ребёнка?
— А что в этом плохого? Ребёнок получит любящую семью, хорошее питание, образование. А иначе что с ним будет?
— А что будет с этой женщиной? Она же преступница!
— Аня, Галина Васильевна спасает детей. Если бы не она, они бы умерли в подвалах от голода или попали к педофилам.
— Но это же незаконно!
— Законно — это когда ребёнок годами сидит в детдоме, а потом выходит на улицу неприспособленным к жизни. А здесь дети попадают в семьи немедленно.
Я не знала, что сказать. С одной стороны, дети действительно выглядели брошенными и несчастными. С другой — покупка человека казалась мне чудовищной.
— Валентина Михайловна, — обратилась к маме торговка, — а вы для дочки выбираете?
— Да, ищем девочку лет трёх-четырёх. Домашнюю, спокойную.
— Есть как раз подходящая. — Галина Васильевна подвела нас к углу, где на тряпках сидела худенькая девочка с тёмными волосами. — Алёнка её зовут. Три с половиной годика. Говорит хорошо, послушная, к людям идёт.
Девочка подняла на нас огромные карие глаза. Она была грязная, в рваной одежде, но даже через это было видно, что она красивая.
— А откуда она? — спросила мама.
— Родители в автокатастрофе погибли. Бабушка старенькая, взять не может. Документы есть, но оформление опеки долгое. А девочке сейчас помощь нужна.
— Сколько? — деловито спросила мама.
— Пятьдесят тысяч. Она здоровая, привитая, документы оригинальные.
Мама достала из сумочки деньги:
— Берём.
— Мама! — закричала я. — Что ты делаешь?
— То, что нужно. Галина Васильевна, оформляйте.
Торговка взяла деньги, пересчитала и кивнула:
— Одну минутку.
Она исчезла в сарае и вернулась с пакетом документов.
— Вот свидетельство о рождении, справка о прививках, медкарта. Всё чисто.
— А что с родителями в документах?
— Указаны как умершие. Официально девочка сирота.
— Отлично. — Мама взяла документы. — Аня, бери ребёнка.
— Я не буду её брать!
— Возьмёшь. Иначе она попадёт к кому-то другому. Может, к не очень хорошим людям.
Я посмотрела на девочку. Она протянула ко мне тонкие ручки и тихо сказала:
— Мама?
Сердце сжалось от жалости.
Дорога домой
Мы ехали домой молча. Девочка сидела у меня на руках, прижималась и дрожала. Я чувствовала её рёбрышки через тонкую кофточку.
— Мам, — наконец сказала я, — что теперь будет?
— Теперь ты станешь мамой, о которой мечтала.
— Но это же незаконно!
— Аня, у ребёнка есть все документы. Официально она сирота. Ты можешь оформить опекунство совершенно законно.
— А если узнают, что мы её купили?
— А кто узнает? Галина Васильевна? Она же сама преступница, не будет на себя доносить.
— А если девочка расскажет?
— Что она расскажет? Она маленькая, многого не понимает. А через несколько месяцев забудет про эту жизнь.
Дома мама помогла мне искупать девочку, переодеть в чистую одежду, накормить. Алёнка ела жадно, как будто давно не видела нормальной еды.
— Спасибо, тётя, — прошептала она маме.
— Не тётя, а бабушка, — поправила мама. — А это твоя новая мама Аня.
Девочка посмотрела на меня внимательно:
— Ты будешь меня любить?
— Буду, — сказала я, и это была правда.
За один день малышка покорила моё сердце. Она была умной, ласковой, благодарной за каждую мелочь. Когда я укладывала её спать, она обняла меня за шею:
— Мамочка, а ты меня не отдашь?
— Никогда, — пообещала я.
Новая жизнь
Следующие месяцы были как сказка. Я оформила опекунство над Алёнкой — действительно без проблем, все документы были в порядке. Девочка быстро привыкла к новой жизни, начала называть меня мамой.
Мы с мужем Игорем души в ней не чаяли. Купили красивую одежду, игрушки, записали в детский сад. Алёнка расцветала на глазах — поправилась, стала смеяться, играть.
— Анечка, — говорила мама, — видишь, как хорошо всё получилось? Ребёнок счастлив, ты счастлива. Разве имеет значение, как это произошло?
И я почти поверила, что мы поступили правильно. Алёнка действительно была счастлива. У неё появилась любящая семья, достаток, будущее.
Но через полгода случилось то, что разрушило эту идиллию.
Визит из прошлого
В один из вечеров к нам домой пришла женщина лет сорока. Худая, измождённая, в дешёвой одежде.
— Простите, — сказала она, — я ищу свою внучку. Мне сказали, она может быть здесь.
— Какую внучку? — не поняла я.
— Алёну Смирнову. Ей три с половиной года, тёмные волосы, карие глаза.
У меня екнуло сердце. Это было точное описание нашей Алёнки.
— Простите, но я не понимаю...
— Мою внучку украли полгода назад. Родители погибли в аварии, я была в больнице, не могла сразу оформить опеку. А когда выписалась, девочка исчезла из приюта.
— Но... но как вы нас нашли?
— Я обращалась в полицию, к частным детективам. Один из них сказал, что видел Алёну в вашем детском саду.
В этот момент из комнаты выбежала Алёнка. Увидев женщину, она замерла, потом радостно закричала:
— Бабушка Тоня! Бабушка!
И бросилась к ней в объятия.
Женщина заплакала, прижимая внучку к себе:
— Алёночка, родная моя! Где ты была? Я тебя так искала!
— Бабушка, а где ты была? — спрашивала девочка. — Я ждала, ждала, а потом тётя Галя сказала, что ты не придёшь.
— Кто такая тётя Галя?
— Она меня на рынок отвезла. А потом пришла новая мама и забрала домой.
Я слушала этот разговор и понимала, что всё рухнуло.
Правда о бабушке
Антонина Фёдоровна Смирнова, 62 года, пенсионерка, рассказала мне историю Алёнки.
Родители девочки, её сын Андрей и невестка Света, погибли в автокатастрофе зимой. Алёнка осталась одна. Антонина Фёдоровна была в больнице после инфаркта, не могла сразу взять внучку.
— Я попросила соцработника Галину Петрову временно оформить девочку в приют, — рассказывала она. — Обещала, что как только выпишусь, сразу заберу.
— А что случилось потом?
— Когда я пришла в приют через месяц, мне сказали, что Алёна сбежала. Искали, но не нашли. А потом Галина Петрова уволилась и исчезла.
— И вы думали, что внучка мертва?
— Не знала, что думать. Но надеялась, что жива. И не переставала искать.
Теперь я понимала всю схему. Галина Петрова — социальный работник — крала детей из приютов и продавала на том рынке. А моя мама покупала ребёнка, зная, что его украли у бабушки.
— Антонина Фёдоровна, — сказала я, — я не знала... Мама сказала, что девочка сирота, что у неё никого нет...
— Понимаю, — кивнула женщина. — Вы не виноваты. Вы же заботились о ней, любили. Но теперь Алёна должна вернуться домой.
— Конечно, — согласилась я, хотя сердце разрывалось.
Алёнка слушала наш разговор и не понимала, что происходит:
— Мама Аня, а почему бабушка говорит, что я должна с ней уехать? Я же живу с тобой и папой Игорем.
Как объяснить ребёнку, что её украли и продали? Что я, сама того не желая, стала соучастницей преступления?
Выбор
Той ночью я не спала. Размышляла о том, что делать дальше.
С одной стороны, Алёнка — внучка Антонины Фёдоровны, у неё есть семья. Бабушка любит её и имеет право её воспитывать.
С другой стороны, за полгода девочка привыкла к нам, считает нас родителями. У нас она получает лучшее питание, образование, заботу. У бабушки — только любовь на пенсию в 18 тысяч рублей.
— Что будем делать? — спросил муж.
— Не знаю, — честно ответила я.
— А что говорит твоя мама?
Мама, когда я ей всё рассказала, отреагировала просто:
— Ничего не отдавайте. Пусть эта бабулька доказывает, что ребёнок её. А вы пока живите спокойно.
— Мам, но у неё есть документы!
— А у вас есть опекунство. Юридически ребёнок ваш.
— Но это неправильно!
— Аня, подумай о девочке. У вас она получит образование, профессию, достойную жизнь. А у пищенской бабульки что? Полуголодное существование?
В этом был резон. Но совесть не давала покоя.
Давление бабушки
Антонина Фёдоровна не сдавалась. Приходила каждый день, умоляла вернуть внучку.
— Я понимаю, что у вас Алёна живёт лучше, — говорила она. — Но я же её единственная родственница. Я имею право её воспитывать.
— А что вы можете ей дать? — спрашивала я.
— Любовь. Память о родителях. Историю нашего рода.
— А материально?
— Я получаю 18 тысяч пенсии. Живу в однокомнатной квартире в хрущёвке. Но я буду отдавать ей всё.
— А образование? Вы сможете оплатить ей институт?
— Нет. Но есть бесплатные места, стипендии...
— А если заболеет? Дорогое лечение сможете оплатить?
Бабушка замолчала. И я поняла, что выиграла спор.
— Антонина Фёдоровна, — сказала я мягко, — давайте договоримся. Алёна остаётся с нами, получает всё необходимое. А вы можете её навещать, общаться с ней, рассказывать о родителях.
— Но я хочу, чтобы она жила со мной!
— А Алёна хочет жить с нами. Спросите у неё сами.
Мы позвали девочку и спросили, с кем она хочет остаться. Алёнка посмотрела на бабушку, потом на меня:
— Я хочу жить с мамой Аней и папой Игорем. А бабушка пусть приходит в гости.
Антонина Фёдоровна заплакала. Но согласилась на наши условия.
Спокойная жизнь
Несколько месяцев всё шло хорошо. Алёнка жила с нами, развивалась, училась. Бабушка приходила дважды в неделю, проводила с внучкой время, рассказывала о папе и маме.
Я почти успокоилась, поверила, что мы нашли правильное решение. Девочка получала и любовь, и материальный достаток, и память о настоящих родителях.
Но мама была недовольна таким положением дел.
— Аня, зачем ты позволяешь этой старухе вмешиваться в вашу семью? — говорила она. — Ребёнок привыкнет, что у неё две семьи, будет путаться.
— Мам, бабушка имеет право общаться с внучкой.
— Имеет право тот, кто воспитывает и содержит. А эта бабка что делает? Только путает девочке голову.
— Она рассказывает о родителях. Это важно для Алёнки.
— А зачем ей знать о каких-то чужих людях? Пусть считает вас родителями.
— Мам, но это неправда.
— А что есть правда? То, что ребёнок счастлив в вашей семье, — это правда. Всё остальное — прошлое, которое лучше забыть.
Но я не могла согласиться с мамой. Мне казалось важным, чтобы Алёнка знала правду о своём происхождении.
А через полгода произошло событие, которое всё изменило.
Расследование
В дверь позвонили двое мужчин в гражданском.
— Следственный комитет, — представился один из них. — Нам нужно поговорить с вами о девочке Алёне Смирновой.
Сердце ухнуло в пятки.
— А что случилось?
— Мы ведём расследование по делу о торговле детьми. Ваше имя всплыло в материалах дела.
— Но я ничего не знаю о торговле детьми!
— Тогда объясните, как к вам попала девочка.
Я рассказала всю историю — про маму, про рынок, про покупку Алёнки. Следователи внимательно слушали, записывали.
— Значит, вы знали, что покупаете ребёнка?
— Я... мама сказала, что это единственный способ быстро получить сироту...
— А то, что это незаконно, вы понимали?
— Понимала. Но мама убедила меня, что мы спасаем ребёнка.
— Понятно. А где сейчас ваша мать?
— Дома. А зачем она вам?
— Валентина Михайловна Крылова проходит по делу как организатор преступной группы. Мы её уже задержали.
Ноги подкосились. Мама арестована. А я, получается, соучастница.
— А что будет со мной?
— Это зависит от того, насколько вы готовы сотрудничать со следствием.
Следствие
Дальше начался кошмар. Допросы, очные ставки, экспертизы. Выяснилось, что мама долгое время финансировала сеть по торговле детьми.
Галина Петрова — социальный работник — крала детей из приютов и детдомов. Галина Васильевна с рынка — её подельница — продавала детей желающим. А моя мама была одним из главных инвесторов этого бизнеса.
— Ваша мать получила от этой деятельности доход в размере около 15 миллионов рублей за два года, — сообщил следователь. — Её доля составляла 30% от каждой сделки.
— Но зачем ей эти деньги? У неё и так большой бизнес!
— По её словам, она хотела помочь бездетным семьям быстрее получить детей. И заодно заработать.
— А сколько детей они продали?
— По нашим данным, около 200 детей за два года.
200 детей! Каждый из них был чьим-то сыном или дочкой, внуком или внучкой. И всех их продали как товар.
— А что будет с детьми, которых уже усыновили?
— Тех, кому хорошо в новых семьях, трогать не будут. А тех, кого нашли родственники, вернут.
— А Алёнка?
— У неё есть бабушка, которая имеет приоритетное право на опеку. Решение будет принимать суд.
Суд
Судебное заседание по опеке над Алёнкой состоялось через три месяца. Я наняла лучших адвокатов, собрала справки о доходах, характеристики, медицинские заключения.
— Ваша честь, — говорил мой адвокат, — моя доверительница может обеспечить ребёнку качественное образование, медицинское обслуживание, достойный уровень жизни. Бабушка, при всей своей любви к внучке, такими возможностями не располагает.
Адвокат Антонины Фёдоровны возражал:
— Но моя доверительница — кровная родственница девочки. У неё есть безусловное право на воспитание внучки. А материальное благополучие — не главное в воспитании.
Судья выслушала обе стороны, изучила документы и вынесла решение:
— Учитывая интересы ребёнка и наличие кровной родственницы, опека над девочкой передаётся бабушке. Но с правом Анны Петровны на регулярные встречи с ребёнком.
Я проиграла. Алёнку забирали у меня.
Прощание
В день, когда Алёнка должна была уехать к бабушке, она подошла ко мне и спросила:
— Мама Аня, а почему я должна жить с бабушкой?
— Потому что она твоя настоящая семья, солнышко.
— А ты разве не настоящая мама?
— Я тебя очень люблю. Но у тебя есть настоящая бабушка, которая тоже тебя любит.
— А можно я буду жить с бабушкой, но приезжать к тебе в гости?
— Конечно можно, если бабушка разрешит.
Антонина Фёдоровна, собирая вещи внучки, сказала мне:
— Анна Петровна, я благодарна вам за то, что вы заботились об Алёне. Она может приезжать к вам на выходные, если захочет.
— Спасибо, — прошептала я.
— И ещё... Я не виню вас в том, что случилось. Вы тоже стали жертвой этих преступников.
Алёнка обняла меня на прощание:
— Мама Аня, я буду скучать.
— И я буду скучать, родная.
Они уехали. А я осталась одна с разбитым сердцем.
Суд над мамой
Суд над мамой состоялся полгода спустя. Валентину Михайловну обвиняли в организации торговли людьми в особо крупном размере.
— Подсудимая, признаёте ли вы себя виновной? — спросил судья.
— Не признаю, — твёрдо ответила мама. — Я помогала детям попасть в хорошие семьи.
— Но вы получали от этого доходы.
— Я оплачивала услуги посредников. Это нормальная практика.
— А то, что дети продавались без согласия родственников?
— Я не знала всех подробностей. Доверяла партнёрам.
Мама до конца не признала свою вину. Говорила, что хотела помочь бездетным семьям и брошенным детям.
Но суд был беспощаден. 12 лет колонии строгого режима.
Когда выносили приговор, мама посмотрела на меня и сказала:
— Аня, я делала это ради твоего счастья. Ты хотела ребёнка, и я тебе его дала.
— Мам, но такой ценой...
— Какой ценой? Алёнка была счастлива с вами!
— Но мы же украли её у бабушки!
— Мы дали ей лучшую жизнь, чем у бедной старухи.
До сих пор мама считает, что поступила правильно.
Эпилог
Прошло два года. Алёнка живёт с бабушкой в их маленькой квартире. Я встречаюсь с ней два раза в месяц, иногда забираю на выходные.
Девочка растёт здоровой и жизнерадостной. Антонина Фёдоровна, несмотря на ограниченные средства, делает всё возможное для внучки. Водит в бесплатные кружки, читает сказки, рассказывает о папе и маме.
— Тётя Аня, — говорит мне Алёнка во время встреч, — а помнишь, как мы жили вместе?
— Помню, солнышко.
— А почему я не могу жить сразу в двух домах?
— Потому что у каждого должен быть один настоящий дом.
— А где мой настоящий дом?
— Там, где тебя больше всего любят.
— А меня любят везде!
Она права. Её любят и я, и бабушка. Но теперь я понимаю, что любовь — это не только желание дать ребёнку всё лучшее. Это ещё и готовность отпустить его к тем, кто имеет на него большее право.
Мама сидит в колонии. Я навещаю её раз в три месяца. Она постарела, поседела, но убеждений своих не изменила.
— Аня, — говорит она, — я ни о чём не жалею. Ты получила ребёнка, которого хотела. Алёнка получила год хорошей жизни. Разве этого мало?
— Мам, но мы разрушили семьи! Разлучили детей с родными!
— Мы спасли детей от нищеты и безнадёжности.
Я больше не спорю с мамой. Понимаю, что ничего не изменится.
А недавно я получила неожиданную новость. Врачи сказали, что у меня может быть собственный ребёнок. Новые методы лечения дают надежду.
— Представляешь, — говорю я мужу, — у нас будет малыш!
— Наконец-то, — радуется Игорь. — Настоящий, родной ребёнок.
И тут я понимаю всю жестокость этих слов. Разве Алёнка была не настоящей? Разве я любила её меньше?
Нет, я любила её всем сердцем. И продолжаю любить. Но теперь она не моя дочь, а просто девочка, которую я когда-то купила на рынке за 50 тысяч рублей.
**💭 ВОПРОСЫ ДЛЯ РАЗМЫШЛЕНИЯ:**
- Оправдывает ли благородная цель преступные средства?
- Имеет ли право бездетная семья "купить" счастье за счёт чужого горя?
- Что важнее для ребёнка — материальный достаток или кровные узы?
- Можно ли простить близкого человека за такое предательство?
Поделитесь в комментариях: сталкивались ли вы с ситуациями, когда желание помочь приводило к нарушению закона? Как думаете — правильно ли поступила героиня, согласившись на предложение матери?
А если бы на её месте оказались вы — смогли бы отказаться от ребёнка, к которому привязались всем сердцем?