Елена стояла у окна, глядя на пустую скамейку во дворе, где обычно в это время уже сидела ее мать с газетой и термосом.
Было воскресенье, десять утра. Три воскресенья подряд эта скамейка пустовала. Тишина в квартире была непривычной, и нарушал ее только возня семилетнего Коли в его комнате.
— Он же ребенок... и просто не понимает, что это выглядит как издевательство, — прозвучал за ее спиной голос мужа. Дмитрий наливал кофе, его лицо было серьезным. — Коля - ребенок, он обезьянничает. Все дети через это проходят.
— Я знаю, Дима, — вздохнула Елена, не отворачиваясь от окна. — Но мама-то этого не понимает. Для нее это высмеивание. Прямой укол в самое сердце. Она же вся из себя такая... а он ее, как зеркало... Конечно, это было смешно, но вот чем закончилось...
Проблема назревала давно, но пика достигла только месяц назад. Коля, мальчик с живой мимикой и цепкой памятью, вступил в тот возраст, когда подражание окружающим стало его любимой игрой.
Он копировал одноклассников в школе, учительницу, героев мультфильмов. Но главным объектом для изучения стала его бабушка Ева Юрьевна.
И не потому, что он хотел ее обидеть. Напротив, она была для него источником бесконечного удивления и скрытого восхищения.
Ева Юрьевна, бывший преподаватель литературы, была женщиной с ярко выраженными, даже театральными манерами.
Ее речь была насыщена витиеватыми оборотами, вздохами и многословными оценками всего на свете.
Она носила платья и боа, даже выходя в магазинчик за углом, и постоянно убирала невидимые соринки с рукава.
Сначала это было мило. Коля, встречая бабушку на пороге, мог сказать тонким голоском:
— Ах, дорогие мои, какая неподражаемая погода на улице! Прямо-таки осень в стиле Тургенева!
В такие моменты все смеялись, а Ева Юрьевна улыбалась снисходительно и гладила внука по голове:
— Ну ты и шутник, Колечка.
Но постепенно игра стала тоньше и точнее. Коля начал копировать не отдельные фразы, а интонации, привычки, даже выражение лица своей бабушки.
В тот роковой вечер они все ужинали. Ева Юрьевна, как всегда, ела медленно, с расстановкой, отрезая крошечные кусочки от котлеты ножичком.
— Елена, солнышко, котлеты сегодня особенно воздушные, — сказала она, — но, мне кажется, им не хватило легкой нотки майорана (приправы). В следующий раз я принесу свою, с Корфу, помнишь?
— Помню, мама, — автоматически ответила Елена.
Коля, сидевший напротив, отложил вилку. Он выпрямил спину, поднял подбородок и, глядя куда-то в пространство, произнес тем же мечтательным тоном, с теми же паузами, что и у бабушки:
— Ах, да... Майоран с Корфу. У него совершенно особый, солнечный аромат. В отличие от этого местного...
Он даже повторил жест бабушки — легкое движение пальцами, будто рассыпает над тарелкой невидимые травы.
Дмитрий фыркнул в салфетку, не сдержавшись. Елена укоризненно посмотрела на мужа.
Но самое страшное было выражение лица у Евы Юрьевны. Растерянность застыла на ее губах, а затем медленно сползла, уступив место глубокой обиде.
Она увидела себя со стороны — и это отражение, утрированное детским восприятием, показалось ей карикатурным.
— Я не понимаю, ты меня передразниваешь? — тихо сказала пожилая женщина, отодвинув тарелку. — Это что, насмешка? Ты считаешь смешным, как говорит твоя бабушка?
Коля, сраженный переменой в ее голосе, сразу изменился в лице. Детская игра закончилась.
— Нет, бабуль, я просто...
— "Просто"? — Ева Юрьевна приподнялась из-за стола. Ее голос задрожал. — Мне кажется, или меня здесь всерьез считают забавным экспонатом? Старой, нелепой...
— Мама, ну что ты! — занервничав, вскочила с места Елена. — Коля, извинись перед бабушкой!
— Но я не хотел... — запротестовал Коля, у которого на глазах выступили слезы.
— Он просто играл, Ева Юрьевна, — попытался вмешаться Дмитрий, но его тут же осадил ледяной взгляд тещи.
— Не надо меня утешать, Дмитрий. Я все прекрасно вижу. Ребенок — это зеркало семьи. Видимо, манеры и моя речь давно стали темой для шуток за моей спиной, — женщина, вытерев рот, бросила салфетку на стол и вышла в прихожую.
С тех пор Ева Юрьевна не переступала порог их квартиры. Телефонные звонки она игнорировала или отвечала на них односложно: "Я занята", "Я нездорова".
Все приглашения на ужин от дочери и зятя женщина отвергала. Елена переживала разрыв с матерью тяжелее всех.
Она разрывалась между сыном, которого любила больше жизни, и матерью, чью гордость и ранимость понимала как никто другой.
— Что же нам делать? — спросила она, наконец отойдя от окна и присев за стол напротив мужа.
— Ждать, — пожал плечами Дмитрий. — Время пройдет, и Ева Юрьевна остынет.
— Она не "остынет", Дима! У нее сердце разбито. Для нее ее стиль — это не просто привычки, это ее личность, а Коля эту личность, в ее понимании, высмеял и растоптал...
— Но я же не хотел! — Коля встал в дверях кухни, услышав свой имя. Его лицо было несчастным. — Я просто... она такая красивая, как королева, и говорит интересно. Я хотел быть на нее похожим...
— Я знаю, солнышко. Но бабушка этого не поняла. Ей показалось, что ты над ней смеешься, — Елена подошла и обняла сына за плечи.
— А как ей объяснить? — спросил мальчик с надрывом.
Елена и Дмитрий переглянулись. Объяснить что-то Еве Юрьевне, когда она обижена, было делом почти безнадежным.
Недели шли. Атмосфера в доме оставалась напряженной. Елена несколько раз пыталась навестить мать, но та открывала дверь, пару минут разговаривала через цепочку, и, сославшись на усталость, быстро прощалась.
Поняв, что нужно срочно что-то менять, Елена придумала рискованный план. В четверг у Коли должен был быть утренник в школе, они приготовили небольшое стихотворение.
Ева Юрьевна всегда помогала внуку с художественным чтением — это была ее гордость.
— Я позвоню маме, — сказала Елена вечером в среду. — Скажу, что Коля волнуется, что у него не получается интонация. Попрошу ее помочь по телефону.
— Ты уверена? — нахмурился Дмитрий. — Она может отказать.
— Нет, думаю, что должна растаять. Это же ее внук.
Елена набрала номер матери с замиранием сердца. Трубку подняли после пятого гудка.
— Алло? — голос Евы Юрьевны звучал устало и отстранено.
— Мама, привет. Это Лена. У нас небольшая проблема. Завтра у Коли утренник, он читает стихотворение Некрасова про дедушку Мазая, и у него никак не выходит нужная интонация, все сухо, без души. Я сама не мастер... Не могла бы ты ему немного подсказать? По телефону?
Наступила неловкая пауза. Елена услышала ровное дыхание матери.
— И что ему нужно? — наконец спросила Ева Юрьевна без особого энтузиазма.
— Подсказать, где сделать паузу, где ускориться... Знаешь, как ты умеешь.
— Ладно, — сдалась та. — Передай ему трубку.
Елена, сделав знак Коле, который стоял рядом, бледный от волнения, протянула ему телефон.
— Бабуля? — тихо сказал мальчик.
— Колечка, — голос Евы Юрьевны смягчился на половину тона. — Какое именно стихотворение?
Коля начал читать. Читал он, действительно, слишком монотонно, запинаясь.
— Стоп, — остановила его бабушка. И тут в ее голосе вернулись все прежние краски. — Дорогой мой, ты же не отчет читаешь! Это же история, картина! Вот смотри: "Раз в крещенский вечерок девушки гадали..." Тут нужна таинственность, понизь голос, сделай маленькую паузу. Понимаешь?
Она объясняла ему минут десять. Коля слушал, не перебивая, а потом повторил — уже гораздо лучше, с чувством.
— Молодец! Вот видишь! — в голосе Евы Юрьевны прозвучала искренняя радость. — Ты способный мальчик, Колечка. Главное — почувствовать душу стиха.
— Бабуля, — сказал Коля, поймав взгляд матери, которая жестами подбадривала его. — Спасибо тебе большое. Ты так здорово объясняешь. Я хочу читать так же выразительно, как ты.
В трубке воцарилась тишина. Был слышен только легкий шум.
— Бабуля? Ты меня слышишь?
— Слышу, внучек, — тихо ответила Ева Юрьевна. — Я... я очень рада.
— А ты придешь завтра на утренник? — напрямую спросил Коля. — Без тебя я буду волноваться.
Появилась еще одна пауза, но уже более затяжная.
— Хорошо, — наконец выдохнула она. — Я приду.
Когда Коля наконец-то положил трубку, в квартире повисло облегченное молчание.
— Ну вот, — улыбнулась Елена. — Сдвиг наметился.
На следующий день в актовом зале школы было шумно и многолюдно. Елена и Дмитрий сидели в третьем ряду, нервно поглядывая на вход.
За пять минут до начала на пороге появилась Ева Юрьевна. Она была в своем лучшем темно-синем платье и с легкой накидкой.
Лицо женщины было серьезным, даже напряженным. Она увидела их, кивнула и села в конце ряда, на отдельное сиденье.
Утренник начался. Когда на сцену вышел Коля, Ева Юрьевна выпрямилась. Мальчик вышел в костюме зайчика, но говорил голосом, в котором угадывались старательно перенятые бабушкины интонации — паузы, легкий драматизм, мягкие ударения.
Он прочитал прекрасно. Зал аплодировал мальчику громче, чем другим чтецам. После выступления Коля спустился со сцены и, не раздумывая, направился прямо к бабушке. Он подошел к ней, обнял ее за талию и прижался к ее плечу.
— Спасибо, бабуля. Без тебя у меня бы ничего не получилось.
Ева Юрьевна замерла. Затем ее рука медленно поднялась и легла на голову внука.
Она посмотрела перед собой, и по ее щеке скатилась слеза. Но это была не слеза обиды, слеза осознания.
— Получилось... очень душевно, Колечка, — прошептала она. — Очень проникновенно.
В этот момент к ним подошли Елена и Дмитрий.
— Мама, — сказала она мягко. — Пойдем к нам, поужинаем? Коля так соскучился...
Ева Юрьевна посмотрела на дочь, потом на внука, который посмотрел на нее большими, умоляющими глазами.
— Хорошо, — кивнула она, вытирая платочком слезу. — Пойдемте.
Вечером за столом царила совсем иная атмосфера. Коля сидел счастливый, болтал без умолку о утреннике. Ева Юрьевна слушала его, и на ее лице играла мягкая улыбка.
— Знаешь, бабуля, — сказал Коля, когда речь зашла о его увлечениях. — Я хочу научиться рассказывать истории так, как ты. Ты умеешь делать их такими интересными.
Ева Юрьевна отложила вилку в сторону и внимательно посмотрела на внука.
— Колечка, а скажи мне честно. Раньше, когда ты... повторял за мной мои слова... что ты при этом чувствовал?
— Ну... Я чувствовал, что это красиво, как в старом кино. Я хотел запомнить. Ты всегда говоришь так, будто рассказываешь секрет. Это... волшебно, — Коля задумался, нахмурив лоб.
Ева Юрьевна прикрыла глаза на секунду, а потом снова посмотрела на него.
— Прости меня, внучек. Я, старая дура, все неправильно поняла. Я подумала, что ты смеешься надо мной.
— Нет! — искренне удивился Коля. — Никогда!
— Я поняла это сегодня, — сказала Ева Юрьевна, обращаясь уже ко всем. — Когда он читал стихи. Он не передразнивал. Он... учился, и в его чтении я услышала не насмешку, а уважение. Это самый лучший комплимент, который мне когда-либо делали.
Дмитрий улыбнулся и налил всем по бокалу сока.
— Так выпьем же за наших детей, — сказал он, — которые иногда учат нас самому главному — понимать друг друга без слов.
Ева Юрьевна подняла свой бокал и посмотрела на Колю.
— За моего талантливого внука!
Скамейка во дворе в следующее воскресенье снова была занята, а в обед из открытого окна квартиры Елены и Дмитрия снова доносился смех — смех Коли и его бабушки.