– Марин, а Марин! Иди-ка сюда, светило наше медицинское! – Голос Александра, пропитанный дешёвым пивом и самодовольством, разрезал густой дачный воздух, пахнущий шашлыком и прелой листвой. – Тут у товарища вопрос жизни и смерти!
Марина, вытирая руки о передник, медленно вышла из летней кухни. На веранде, за раскачивающимся от каждого движения столом, сидели друзья мужа – его вечная свита. Сергей, массивный, молчаливый совладелец автосервиса, и Андрей, юркий риелтор с бегающими глазками, который всегда был зачинщиком самых сомнительных развлечений.
Она устала. Сутки на «скорой» выдались тяжёлыми: ножевое, инфаркт у пожилой женщины, которую они буквально вытащили с того света, и бесконечная череда пьяных травм. Ей хотелось только одного – тишины. Но суббота была днём для друзей мужа, а значит, тишины не предвиделось.
– Что случилось? – спросила она ровным голосом, стараясь не выдать раздражения.
– Да вот, Андрюха интересуется, – Александр обнял друга за плечо, отчего тот самодовольно хмыкнул. – Если человека, скажем, машина сбила, и у него нога вот так… вывернута, неестественно… Это что значит? Перелом, да? А ты сможешь с ходу определить, какой именно? Открытый, закрытый? Берцовая кость или как её там?
Марина посмотрела на мужа. Он улыбался, но в глазах его плясали злые, насмешливые огоньки. Это была его любимая игра: «проверь жену на профпригодность». Он, старший лейтенант ГИБДД, «хозяин дороги», обожал демонстрировать её, фельдшера, как диковинку, забавное приложение к своей солидной персоне. Для него её работа была чем-то вроде хобби, суетливой беготни с чемоданчиком, в то время как он решал «серьёзные вопросы».
– Андрей, у тебя кого-то сбила машина? – холодно спросила Марина, игнорируя мужа.
– Да нет, тьфу-тьфу, – поспешно открестился риелтор. – Так, для общего развития…
– Для общего развития, Марина, ответь! – не унимался Александр, повышая голос. – А то мы тут спорим. Я говорю, жена у меня спец, всё с ходу определит. А парни сомневаются. Говорят, фельдшер – это ж не врач. Так, укол поставить, давление померить…
Сергей неловко кашлянул в кулак и отвёл взгляд. Ему единственному из всей компании было неудобно.
Марина почувствовала, как внутри неё что-то оборвалось. Не просто лопнуло терпение, а именно оборвалось – как старый, натянутый до предела трос, который держал всю конструкцию их брака. Десять лет. Десять лет она списывала подобные выходки на его усталость, на «мужской характер», на желание казаться лучше в глазах друзей. Она убеждала себя, что дома, наедине, он другой – заботливый, любящий. Но это была ложь. Он и наедине был таким же, просто тише.
– Значит, для общего развития? – она сделала шаг вперёд, и её голос, до этого ровный, обрёл стальные нотки. – Хорошо. Если нога вывернута неестественно, это с высокой долей вероятности перелом или вывих. Чтобы определить, какой именно, нужен не только визуальный осмотр, но и пальпация. Необходимо проверить наличие или отсутствие костных отломков, патологической подвижности, крепитации. Если кость прорвала кожный покров – это открытый перелом, чреватый массивной кровопотерей и инфицированием. Если нет – закрытый. Но и он бывает со смещением или без. От этого зависит тактика иммобилизации. Шину нужно накладывать, захватывая два сустава, выше и ниже места перелома. Неправильно наложенная шина может превратить закрытый перелом в открытый, вызвать болевой шок или жировую эмболию, от которой человек умрёт быстрее, чем от кровотечения. Тебе достаточно для общего развития, Андрей?
На веранде повисла тишина. Андрей сглотнул, его весёлость испарилась. Александр нахмурился, ему не понравился её тон – слишком уверенный, слишком профессиональный. Он хотел увидеть её смущение, а получил лекцию.
– Ну вот, умная какая, – процедил он сквозь зубы. – Ладно, хорош грузить. Иди лучше, мяса ещё принеси, мужики голодные.
Это было последней каплей.
Марина не двинулась с места. Она посмотрела прямо на мужа, и он впервые за много лет увидел в её глазах не усталую покорность, а холодную, ясную ярость.
– А теперь, Саша, давай и твой уровень профессионализма проверим. «Тоже для общего развития», —произнесла она так же отчётливо. – Вот скажи своим друзьям, как старший лейтенант ГИБДД, на какие деньги куплена эта дача?
Александр замер с шампуром в руке. Мясо на нём зашипело, капая жиром на угли.
– Ты что несёшь? С ума сошла?
– Нет, не сошла. Я просто хочу, чтобы твои друзья, которые так восхищаются твоей «серьёзной работой», знали её финансовые результаты. Дачу мы купили три года назад за два с половиной миллиона. Твоя официальная зарплата тогда была шестьдесят тысяч рублей. Моя – сорок. Скажи, Саша, сколько лет нам пришлось бы копить на неё, питаясь одной водой?
– Это… нам родители помогли! – выпалил он, его лицо начало приобретать багровый оттенок.
– Моя мама? – горько усмехнулась Марина. – Моя мама-пенсионерка, которая до сих пор работает в школьной библиотеке за пятнадцать тысяч, чтобы помочь нам с ипотекой за городскую квартиру? Или твои родители, которые живут в деревне и которых ты в последний раз видел на прошлый Новый год? Может, они продали корову и старый трактор?
Сергей медленно поставил стакан на стол. Андрей вжал голову в плечи. Представление явно пошло не по сценарию.
– Прекрати этот цирк! – прошипел Александр, в его голосе зазвучала откровенная угроза.
– Это не цирк. Это наша жизнь, – Марина говорила всё громче, вкладывая в слова всю накопившуюся боль. – Или, может, ты расскажешь, как год назад у нас появился почти новый «Рав4»? Тот самый, который ты оформил на меня, потому что «так удобнее». Это, случайно, не тот «подарок» от отца восемнадцатилетнего мальчика на «Порше», которого ты поймал пьяным за рулём, но дело почему-то так и не дошло до суда? Ты тогда ещё хвастался, что «вопрос решил красиво».
Лицо Александра стало белым. Он понял, что она не остановится. Она вываливала всё, что он так тщательно скрывал даже от самых близких друзей, всё, что составляло теневую, но самую важную часть его жизни.
– А ремонт в квартире? – продолжала она, уже не обращая внимания на оцепеневших гостей. – Немецкая сантехника, итальянская плитка… Это, наверное, премия за доблестную службу? За то, что ты «помогаешь» большегрузам с перевесом проезжать твой пост без взвешивания? Ты мне сам рассказывал, хохотал! Как ты их называешь? «Мои дойные коровы».
– Замолчи, я сказал! – он вскочил, опрокинув стул.
– А почему я должна молчать?! – её голос сорвался на крик. – Почему ты имеешь право унижать меня и мою работу, которой я спасаю людям жизни, перед своими дружками, а я должна молчать о том, на какие грязные деньги мы живём?! Ты хоть понимаешь, что каждый рубль, который ты принёс в дом сверх зарплаты, – это чья-то безнаказанность на дороге? Это тот самый пьяный урод, который завтра собьёт чью-то мать или ребёнка, а я поеду собирать их по частям с асфальта!
Она шагнула к нему вплотную, глядя прямо в его испуганные, злые глаза.
– Ты спрашивал про переломы? Так вот, я их вижу каждый день! И я знаю, что самый страшный перелом – это когда ломается человек. Когда он позволяет себя топтать, унижать, когда забывает, кто он есть! Я десять лет склеивала себя по кусочкам после каждой твоей «шутки», после каждого твоего снисходительного взгляда! Хватит!
Она развернулась, бросив на стол пропитанный жиром передник.
– Марина… – растерянно пробормотал Сергей, поднимаясь.
– Сиди, Сергей. Это не твоя война, – она устало махнула рукой. – Вечер окончен. По крайней мере, для меня.
Она пошла в дом, и её шаги гулко отдавались в мёртвой тишине. Александр остался стоять посреди веранды, как громом поражённый. Его мир, такой надёжный и понятный, где он был царём и богом, рушился на глазах. И рушила его та, которую он считал безмолвной и послушной частью интерьера.
Марина собирала вещи в сумку молниеносно, как собирала свой медицинский чемоданчик перед вызовом. Зубная щётка, смена белья, паспорт, телефон. Она не плакала. Слёзы высохли много лет назад, оставив после себя только выжженную пустоту, которая сегодня наконец-то начала заполняться звенящей, чистой яростью.
Дверь распахнулась. На пороге стоял Александр. Друзей уже не было – испарились, почуяв настоящую грозу.
– Ты… ты что творишь? – его голос дрожал от злости и растерянности. – Ты опозорила меня!
– Опозорил себя ты сам, Саша. Давно, – она не обернулась, продолжая складывать вещи.
– И куда ты собралась? К маме своей побежишь, жаловаться?
– Да, к маме. К человеку, который меня любит и уважает. Представляешь, есть и такие.
Он схватил её за руку. Сильно, до боли.
– Ты никуда не пойдёшь! Мы сейчас сядем и поговорим.
Марина медленно повернула голову и посмотрела на его пальцы, сжимавшие её предплечье. А потом – ему в глаза. Спокойно и холодно.
– Руку убрал. Немедленно.
В её голосе было столько льда, что он невольно разжал пальцы.
– Ты пожалеешь, Марина, – прошипел он. – Я тебе жизни не дам. Ты останешься ни с чем! Квартира на мне, машина…
– А вот тут ты ошибаешься, – она застегнула молнию на сумке. – И это ещё один пример твоего «ума» и «профессионализма». Ты же у нас великий комбинатор. Поэтому давай поговорим на языке, который ты понимаешь. На юридическом. Согласно статье 34 Семейного кодекса Российской Федерации, имущество, нажитое супругами во время брака, является их совместной собственностью. И неважно, на кого оно оформлено.
Он уставился на неё, не веря своим ушам.
– Что?..
– То. Эта дача, купленная в браке, – общая. Квартира, хоть и куплена в ипотеку до брака, но все платежи по ней мы делали вместе, и я смогу это доказать. А это значит, я имею право претендовать на долю, соразмерную вложенным средствам. А машина… Машину, мой дорогой, ты по своей гениальной предусмотрительности оформил на меня. Так что, если говорить формально, это моя машина. И я сейчас на ней уеду.
Она подошла к тумбочке и взяла ключи от «Рав4».
– Ты… ты давно это готовила? – в его голосе прозвучал страх.
– Нет, Саша. Я просто устала быть дурой. Ты сам сегодня всё решил. Твоя шутка стала последней. Ты знаешь, в медицине есть такое понятие – «точка невозврата». Это когда любые реанимационные мероприятия уже бессмысленны. Поздравляю, наш брак только что прошёл эту точку.
Она пошла к выходу.
– Стой! – крикнул он ей в спину. – А как же… мы? Десять лет!
Марина остановилась в дверях.
– А что «мы», Саша? Десять лет я была для тебя удобной функцией: приготовить, убрать, промолчать, обслужить твоих друзей, соответствовать твоему статусу. А я – живой человек. Я не функция. Я – Марина. Фельдшер высшей категории. И я сегодня спасла жизнь человеку. А что полезного сегодня сделал ты? Устроил пьяный балаган и унизил собственную жену? Вот и весь итог твоих десяти лет. Прощай.
Она вышла, и через минуту во дворе взревел мотор. Александр остался один посреди разгромленной веранды, в дыму остывающего мангала. И впервые за долгие годы ему стало по-настоящему страшно. Он понял, что потерял не просто жену. Он потерял единственного человека, который видел его насквозь и всё равно был рядом. И теперь этого человека не было.
Светлана Петровна открыла дверь и, увидев дочь с сумкой на пороге, ничего не спросила. Просто обняла её крепко-крепко.
– Проходи, дочка. Чайник как раз вскипел.
Они сидели на маленькой, уютной кухне, и Марина, сама от себя не ожидая, рассказала всё. Без слёз, с какой-то отстранённой точностью, словно составляла анамнез болезни под названием «их брак».
Мать слушала молча, только подливала ей в чашку горячий чай с чабрецом.
– Знаешь, – сказала она, когда Марина закончила, – есть такая старая притча. Человек нёс два кувшина на коромысле. Один был целый, а другой – с трещиной. И пока он шёл от колодца до дома, из треснувшего кувшина половина воды выливалась. И этот кувшин очень страдал и стыдился своего несовершенства. А человек ему сказал: «Ты посмотри на свою сторону тропинки. Видишь, здесь растут цветы? Это потому, что я знал о твоей трещине и каждый день поливал их тобой. Без тебя не было бы этой красоты».
Марина непонимающе посмотрела на мать.
– Я это к чему, дочка. В здоровых отношениях даже твои «трещины» и недостатки идут на пользу общему делу, делают жизнь красивее. А в больных – тебя будут постоянно тыкать в эту трещину носом, заставляя чувствовать себя неполноценной. Твой Саша не просто не ценил твоей воды, он хотел, чтобы ты вся вытекла по дороге и осталась пустым, никчёмным сосудом.
Она взяла дочь за руку.
– Ты всё сделала правильно. Бороться можно и нужно всегда. Не за отношения, которые уже мертвы, а за себя. За своё право быть целым кувшином. И ты будешь. Ты у меня сильная.
Впервые за этот бесконечный день Марина улыбнулась. И в этой улыбке, слабой, но настоящей, было больше жизни, чем во всех десяти годах её замужества. Она знала, что впереди будет тяжело. Будут суды, раздел имущества, попытки Саши отомстить. Но она также знала, что больше никогда не позволит никому заставить её сомневаться в себе. Её смена ещё не окончена. Просто теперь главный пациент, которого нужно спасти, – это она сама. И она справится. Она же фельдшер высшей категории.