От краткого содержания предыдущих серий к новому витку.
Дело по донесению Владимирского гражданского губернатора о суровом обращении поручицы Штральборн с дочерьми своими от первого брака Лялиным и о дурном управлении имением, принадлежащим этим детям. 1839 г.
РГИА Ф. 1286 Оп. 7 1839 г. Д. 222
Ранее я уже писала об истории семейства Трегубовых и фон Штральборнов, которые были помещиками моих предков. Зацепила меня эта история своим совершенно мелодраматичным началом.
Краткое содержание предыдущих серий: Часть I, Часть II, Часть III, Часть IV
Имение, в котором жили мои предки, досталось по наследству двум сёстрам Трегубовым, почти одновременно вышедшим замуж за двух братьев из квартировавшегося по соседству гусарского полка. Благодаря автору книги “Остзейские немцы в Санкт-Петербурге.” Сергею Гаврилову выяснилось что оба брата родились на территрии современной Эстонии в 1802 и 1805 годах. Нашлись метрики с записями об их рождении на Familysearch.org
Позже оказалось, что один из этих братьев, Людвиг фон Штральборн, оставил жену с четырьмя детьми. Она подала прошение о взыскании с отсутствующего мужа денег на их содержание. Сам он исчез в неизвестном направлении; на часть его имения была назначена опека за жестокое обращение с крестьянами, в итоге он ее продал для уплаты долгов.
Также выяснилось, что Людвиг был вторым мужем одной из сестёр Трегубовых - Прасковьи Ивановны, и в предыдущем браке у неё было ещё две дочери. В 1849 году Прасковья подала прошение о присвоении дворянского титула своим детям от второго брака, и к тому времени судьба Людвига оставалась неизвестной. Детей же его внесли во вторую часть родословной книги.
Казалось бы, куда уж дальше может продолжаться эта почти сериальная история? Но следующее дело, связанное с этим семейством, превзошло все предыдущие.
Кратко пересказать это огромное дело почти невозможно: оно охватывает целую череду событий, конфликт двух семейств и включает новых персонажей, пытавшихся “ловить рыбу в мутной воде”. За всем этим, конечно же, стоит делёж денег и наследства.
Дело начинается в июле 1839 года во Владимирской губернии, в Суздальском уездном суде, в переписке с уездным предводителем дворянства, которого поставили в известность о дурном управлении имением, принадлежавшим дочерям от первого брака с поручиком Лялиным, и о суровом обращении с ними.
Оказалось, что помимо четырёх детей от Людвига фон Штральборна у Прасковьи было ещё две дочери от умершего супруга - старшая Екатерина и младшая Мария Лялины. На момент описываемых событий Екатерине исполнилось пятнадцать лет.
Бегство и обвинения.
История продолжается с драматического эпизода: пятнадцатилетняя Екатерина Лялина тайком покинула дом, в одном платье и башмаках, и отправилась к соседней помещице - своей якобы бабке Аникеевой (позже выяснилось, что это просто соседская помещица). Оттуда она перебралась к родной тётке по отцу, штабс-капитенше Татьяне Ивановне Захарьиной. Именно в её доме Екатерина поведала свою историю суздальскому предводителю дворянства. С этой точки повествование охватывает как прошлые, так и последующие события.
Екатерина рассказывала, что жила у тётки до десятилетнего возраста и считала этот дом местом, где её любят. Сама Захарьина упрекала родную мать Екатерины в ненадлежащем воспитании дочерей и нежелании заниматься их образованием, собираясь устроить племянницу в учебное заведение. Предводитель дворянства обратился в суд с ходатайством предоставить Захарьиной возможность заботиться о Екатерине по её собственному желанию и по воле покойного отца, а также удалить родную мать от звания опекунши из-за “неправильного выведения расходов, дурного управления имением дочери, сурового обращения с крестьянами и употребления на работах их малолетних детей”.
Далее следуют показания самой Екатерины. Она рассказала, что в десять лет её родная мать, вышедшая замуж за г-на фон Штральборна, забрала дочь к себе. Конфликт между матерью и тёткой Захарьиной начался, когда последняя объявила о взыскании 75 тысяч рублей, взятых под залог имения из наследственной части Екатерины. Дело в том, что Екатерина и её сестра Мария были наследницами не только своего отца, но и его матери (собственной бабки). Родная сестра их отца - та же Захарьина - была бездетна, поэтому после смерти бабки девочкам перешли по наследству значительные владения с более чем тремя сотнями душ мужского пола в нескольких уездах.
Екатерина жаловалась, что родная мать не любила её и подвергала наказаниям, в том числе физическим, упрекая в сходстве с тёткой. Помимо этого, Екатерина поведала о “непотребном образе жизни” отчима Людвига Штральборна, его строптивом характере и жестоком, неприличном обращении с матерью. "С дворовыми людьми производил наказания, из-за чего от него убежала принадлежавшая им девка. Сверх того - произносимые им неприличные ругательства, которые не только не должны быть доступны до слуха благородных девиц, но даже и низкому классу".
Во время отъезда матери в Петербург предосудительное поведение отчима усилилось, и, "одолеваемая тягостными и несносными обстоятельствами", Екатерина описывала своё состояние так: "кроме овладевшей мною душевной горести и при теперешнем моем возрасте сопряженной с убийственным положением, утратой здоровья и самою болезнию - всё было для меня поводом к уходу из дома г-на Штральборна". Она добавила, что давно хотела уйти и что её сестра уже пыталась бежать, но была поймана на дороге и возвращена домой.
Сначала Екатерина нашла приют у родственницы по матери, откуда её забрала родная сестра матери, Надежда Ивановна, с мужем, штаб-лекарем Яковом Тимофеевичем Милярдом. Эта тётка убеждала племянницу "никому ничего не сообщать и ни на что не жаловаться", угрожала ей. В итоге Екатерина и от них убежала и обратилась к становому приставу с мольбой избавить её "от жестокого обращения матери и позора, который производит в доме своём отчим Штральборн", что могла подтвердить проживавшая в их доме мамзель Авдотья Яковлева Тимковская.
Екатерина добавила, что из доходов от имений, доставшихся Лялиным от отца, им с сестрой ничего не выделяется для получения образования. Хотя для обучения нанимались мадамы, ни одна не задерживалась в доме долго из-за дурного обращения и уходила с большими неприятностями; последняя и вовсе бежала пешком к соседнему помещику.
Так Екатерина добралась наконец до дома Захарьиной, куда изначально стремилась. Представители власти, выслушав её историю, возбудили дело о смене опекунши и об установлении опеки над имением самой госпожи Штральборн за жестокое обращение с крестьянами.
Секретное расследование и "непристойные наклонности"
В ходе разбирательства выяснилось, что Прасковья Штральборн уже была однажды отстранена от опеки над имением дочери, но вскоре возвращена по распоряжению местной гражданской палаты. В документах неоднократно упоминаются "принеприличные наклонности" - без всякого уточнения, в чём именно они заключались. Отмечалось, что возраст Екатерины позволяет ей самой выбрать себе попечителя.
На этом месте я невольно вспомнила первую часть истории о Штральборнах: о знакомствах гусар с барышнями на балах у помещиков Гаврилова Посада, о стихотворении неизвестного поэта, описавшего эти балы… И подумала:
А отчего же умер первый муж Прасковьи Штральборн? Не подозревая, что ответ найдётся буквально через несколько страниц того же дела - и он не разочаровал.
Мать Екатерины со своей стороны подала жалобу на "незаконные действия" своей золовки Захарьиной, обвиняя её в подлоге, различных кознях и даже в "обесчестии" дочери Екатерины мнимою беременностью (!) - будто бы с целью завладеть управлением имениями несовершеннолетних племянниц.
Суд поручил провести секретное расследование с участием предводителя дворянства и штабс-офицера корпуса жандармов. Они донесли, что поручик Штральборн обходился с падчерицей весьма неприлично: содержал под строжайшим присмотром, не выпускал из горницы, не допускал к общему столу, "высек её розгами и бил по щекам до крови" за то, что она осмелилась поссориться с крестьянской женкой - его любовницей.
Некоторые события выпадают из хода дела в бесконечной переписке между разными департаментами. Так, оказалось, что, оказавшись у тётки Захарьиной, Екатерина якобы объявила о своей беременности (!) и передумала далее у неё оставаться, как прежде желала. Уже в октябре того же года она снова оказалась в доме отчима: сообщалось, что Людвиг Штральборн взял обеих падчериц и увёз их в Санкт-Петербург к родной матери.
В переписке с предводителем дворянства встречается поручение "проверить справедливость сделанного ею покаяния и нравственные свойства её матери Штральборн и родного брата матери Трегубова, дяди малолетней, которой по покаянию ея собственноручно ею писаному сделался прикосновенным". (не совсем понимаю, что в данном случае означает эта фраза.)
Далее последовало распоряжение отыскать "добрых и нравственных родственников" в этом семейном террариуме, чтобы предоставить Екатерине приют. Людвиг Штральборн, в свою очередь, подал жалобу на предводителя дворянства Ртищева, обвиняя его в подстрекательстве падчерицы к бегству и в том, что он "шёл на поводу" у Захарьиной, игнорируя интересы малолетней и её родителей. Но жалобу оставили без удовлетворения: посредник отрицал какие-либо контакты с Захарьиной и действовал лишь по жалобам самой Екатерины Лялиной.
Крысиный яд, подлог и позор
В январе 1840 года родная мать Екатерины - Прасковья Штральборн подала в суд многостраничную, иэмоциональную жалобу, в которой изложила противоположный взгляд на события, связанные с побегом Екатерины. Действия золовки Захарьиной она не раз называла "адским умыслом, придуманным к разорению и убийству невинных детей её".
К своему заявлению Прасковья приложила предсмертную записку первого мужа, умершего от крысиного яда (!), и письма самой Захарьиной, где та признавалась в подлоге "заёмных писем", якобы полученных от своей матери на имение малолетних Лялиных, дабы завладеть имением. Все эти злонамеренные действия, утверждала Прасковья, имели успех "благодаря содействию чиновников".
Далее следовал подробный рассказ. После смерти первого мужа Прасковья уехала в Суздаль к матери для успокоения, не разбирая дел и бумаг супруга. Вернувшись, она обнаружила письма мужа, в которых тот признавался, что отравил себя ядом (!) по козням родной сестры Татьяны Захарьиной, "ограбившей его и отнявшей детей у отца". Сначала Прасковья, прежде не знавшая неудовольствий от золовки, сочла письма плодом расстроенного рассудка мужа и не показала их никому, дабы не огорчать родственников.
Следует предсмертная записка Петра Лялина некому Сергею Никоноровичу с просьбой никого не винить в его смерти и о том, что он не смог пережить предпочтение матери к сестре. Лялин так же просит не оставлять сирот и препоручает их адресату.
До смерти свекрови отношения с Лялиными оставались добрыми. Но как только мать Захарьиной умерла, та явила к взысканию три заёмных письма на 75 тыс. руб., писанных в один день, и потребовала продать оставшуюся часть имения, что должна была достаться её брату, а по его смерти – дочерям. Якобы Захарьина получила письма от матери, пользуясь её возрастом и слабостью рассудка, и скрывала их, чтобы подлог не был раскрыт. Мать умерла 17 ноября 1834 года, а уже 12 декабря Захарьина предъявила бумаги. По словам Прасковьи, мать её мужа не нуждалась в таких деньгах, а Захарьина не имела средств, чтобы ссудить их.
По сему поводу Прасковья обратилась к генерал-адъютанту графу Бенкендорфу, и эта мера, "как преступницу", испугала Захарьину. Та призналась губернскому предводителю дворянства Акинфееву, что никогда не ссужала мать, а письма – всего лишь дар. Следовательно, заёмное письмо как акт займа недействительно, а требование денег – подлог. Разбирательство по этим письмам и привело Прасковью в Петербург как раз в момент побега Екатерины.
Следующая претензия касалась "посягательства Захарьиной на достоинство и доброе имя" племянницы. Захарьина, по словам Прасковьи, склонила на свою сторону служанку Лялиных Анисимову, пообещав ей вольную, и с её помощью настроила Екатерину против матери. Воспользовавшись припадками ипохондрии Екатерины, Анисимова убедила её к бегству. На очной ставке служанка призналась в содеянном.
Екатерина, утверждала Прасковья, раскаялась ещё у соседних помещиц, но её держали взаперти и допрашивали при участии предводителя дворянства Ртищева, не допуская родственников со стороны матери. Потом девицу увезли в село Иончаурово за тридцать вёрст от Суздаля к тётке Захарьиной, а затем в Бакшиево за восемьдесят вёрст от дома. Всё это происходило при содействии Ртищева, который знал о конфликте между Штральборн и Захарьиной и нарушил указ Палаты 1838 года, запрещавший вмешательство в воспитание малолетних без согласия матери, став, по выражению Прасковьи, "соучастником и губителем несчастной жертвы, отданной в руки врага".
Далее – прямая цитата:
"Кровь стынет от единого воспоминания средств избранных. Перо спадает из руки её, но жребий брошен: дочь её беременна, труп без жизни; растерзанная мать желала бы умертвить убийственное воспоминание, забыть оное со всеми ужасными последствиями".
Следует не менее страстное предисловие о том, как Захарьина продержала Екатерину несколько недель взаперти, приводила к ней разных лиц – лекаря и повивальную бабку Анну Иванову. Захарьина приказала четырём служанкам повалить Екатерину на приготовленное место, и повивальная бабка удостоверилась "руками вместо инструментов", что девушка "беременна в половине термина и не подвержена выкидышу". После этого племянница стала Захарьиной ненужна: её выставили из дома и отправили в Суздаль к местному предводителю, который держал её до новой попытки побега. Екатерина заблудилась, была взята крестьянами и представлена в земский суд, а в августе возвращена к матери и отчиму.
Прасковья возмущалась незаконными действиями чиновников и беззаконием золовки, подвергшей племянницу насильственным действиям и публичному позору. Она настаивала, что "экспертиза" повивальной бабки – подлог с целью опозорить девушку, и просила немедленно приказать местному физикату освидетельствовать Екатерину, ибо "по правдивости свидетелства лекаря и бабки разрешение беременности должно случиться со дня на день". Освидетельствование, по её мнению, должно было доказать обман Захарьиной и мнимость беременности.
Заемные письма, жестокость и судьба беглянки
В письме Захарьиной сообщалось, что перед смертью её мать отдала в дар заёмные письма на 75 тыс. руб., и она приняла их, "боясь огорчить её отказом", с намерением использовать эти деньги на пользу племянниц и их образование.
Далее приводится информация о делах по назначению опеки за предыдущие годы. Когда гражданская палата пыталась назначить новых опекунов для несовершеннолетних Лялиных, супруги Штральборн всячески этому препятствовали, вывезли скот, лошадей и другое имущество из опекаемых имений и отвезли его в село Лычев и сельцо Скулиху (имение Людвига фон Штральборна).
В течение одного года госпожа Штральборн потратила 21 тыс. руб. "на посторонние нужды", собранные из имений дочерей от первого брака. Поручик Штральборн "прибил" старосту в селе Насакино Переславского уезда, а потом в декабре избил розгами старосту Максима Яковлева из деревни Шестово. Люди были столь жестоко избиты, что пришлось освидетельствовать их в земской больнице - крестьян "отягащало и изнуряло такое обращение".
Из-за неповиновения крестьян Штральборн была вынуждена снять с себя обязанности опекунши. По отзыву кандидатуры родного брата, опекуном был назначен подполковник Лялин, но Штральборн уклонялась от передачи должности, поскольку он был на стороне Захарьиной и ранее подавал жалобу на противозаконные действия Штральборнов в управлении имением.
Захарьина стремилась устроить малолетних Лялиных в казенное учебное заведение, считая, что у них "не было приличного для их звания образования". В деле приводились аргументы, почему девиц нельзя оставлять в доме матери: главным действующим лицом в доме был Людвиг Штральборн - человек дурных правил, на него уже поступали жалобы крепостной девки за попытку насилия, он оскорблял уездного предводителя.
Параллельно с вопросом об опеке над Лялиными рассматривался вопрос об установлении опеки над имениями самого Штральборна и его жены из-за сурового обращения с крестьянами - это намерение было утверждено.
После этих событий Екатерина почти исчезает из деловых записей и на сцену выходит новый главный герой. Судьба девицы выяснилась благодаря яндекс-архивам: к шестнадцати годам, через год после побега, её выдали замуж за канцелярского служащего Василия Взметнева, 27 лет. На венчании присутствовали родная мать и отчим Людвиг фон Штральборн. Получается, в 1840 году Людвиг был с Прасковьей, а уже в 1841 году она подавала прошение о распределении доходов с части имения отсутствующего мужа на содержание своих малолетних детей.
Мелодрама превращается в детектив
В 1844 году крестьяне якобы обратились с просьбой снять опеку и вернуть их в управление г-же Штральборн. Однако при дознании выяснилось, что крестьяне такого прошения не составляли и не подавали, и никто точно не знал, кто его написал и приложил руку.
В августе 1843 года проживавший у Штральборн канцелярист Александр Николаевич Юнич попросил старосту имения отправить какой-то конверт на почту. Юнич, находясь в близких отношениях с помещицей, самовольно распоряжался имением, игнорируя установленного опекуна - зятя госпожи Штральборн, итальянского графа Де-Рионзини (муж младшей сесты Екатерины). Последний, с которым крестьяне не имели притеснений, не входил в управление опекаемым имением, и недавно был отстранён от должности опекуна из-за "неблагонамеренного и пронырливого характера" Юнича.
При участии Юнича некоторые крестьяне подверглись разорению: через продажу имущества, конфискацию холста, хлопка, лошадей, домашнего скота и прочего. По мнению крестьян, Юнич составил подложную просьбу о возвращении опеки госпоже Штральборн, якобы от их имени, чтобы получить управление имением в собственное распоряжение.
Крестьянам стало известно, что Прасковья Штральборн передала Юничу вексель на 2314 руб. и расписку на 4217 руб., составленные на родного брата Трегубова. Близкие отношения Штральборн и Юнича, а также нетрезвый образ жизни последнего давали основание думать, что Юнич растратит имение и лишит четырёх малолетних детей последнего достояния. Старшие дочери от первого брака к этому времени уже были замужем, а Прасковья растратилa и лишилась имений, доставшихся ей от отца Трегубова и от мужа; “нынешний муж из-за неудовольствия оставил её и скрылся неизвестно куда”.
Если бы по этой истории писали сценарий для сериала, то в голову приходят: причастность Юнича к исчезновению Людвига, сговор Людвига с Юничем, чтобы через него получать доходы от Прасковьи, а может сама Прасковья находила способы избавляться от неугодных мужей.
Последнее упоминание Людвига встречается в яндекс-архивах в 1844 г: "Фон Штральборн Прасковьи поручицы о взыскании с нея поручиком Людвигом фон Штральберта денег". Судьба его остаётся неизвестной.
В 1845 году фон Штральборн снова ходатайствовала о снятии опеки с имения, чему препятствовал предводитель дворянства, указывая на близкие отношения Штральборн с Юничем и возможное разорение четырёх её малолетних детей, которые обучаясь в местной гимназии, находились на постоялом дворе без прислуги и попечения.
Далее следует обращение Юнича действительному тайному советнику графу Льву Перовскому. Юнич сообщает, что проживал у Штральборн по условию займа в выстроенном им доме в деревне Осанково Суздальского уезда и что передал в сенат просьбу крестьян о снятии опеки. Он приводит аргументы в пользу своей правоты и жалуется на предвзятое отношение местного начальства, называя действия чиновников "притеснениями по личному неблагорасположению начальников в г. Суздаль, совокуплёнными между собою родственными связями и взаимностями". Текст Юнича написан витьевато и тяжело читаем, смысл некоторых предложений остаётся непонятным.
Ответ Суздальского начальства не заставил себя ждать: просьба от крестьян была признана фальшивой, сами крестьяне подтвердили это. Прокурор Суздальского правления направил прошение в Московский магистрат о местонахождении Юнича. Московское правление ответило, что Юнич уже месяц находится под следствием в московском тюремном замке по делу о покушении на жизнь купца Касаткина(! в этом сериале уже ничего не удивляет) ; госпожа Штральборн согласилась взять его на расписку.
Суздальский суд запросил явку Юнича для очной ставки с крестьянами и дворовым человеком графа Де-Рионзини, приложившим руку к мнимой просьбе. Штральборн, поручившаяся за Юнича, не смогла содействовать его явке. Повторное извещение также не дало результата; Юнич прислал письменное объяснение, полностью отказавшись от явки. Между тем выяснилось, что на Юнича заведено ещё одно дело по просьбе капитанши Бурой, которой Прасковья Штральборн продала часть своего имения для оплаты заёмных писем. Бурая обвинила Юнича в возмущении крестьян. Жалобы самого Юнича были признаны не подлежащими удовлетворению. Пока его несколько раз пытались вызвать в суд, он успел оказаться под арестом в Ярославле.
Дознание с крестьянами и Юничем завершить не удалось, и было вынесено отрицательное решение по мнимой просьбе о снятии опеки с поместья. Предполагалось отправить решение в Ярославский суд для официального уведомления.
На яндекс-архвах находится дело с участием купца Касаткина, продолжавшееся с 1844 по 1853 год: "О Московском мещанине Касаткине Николае Васильеве, отставном канцеляристе Юниче Александре Николаеве, коллежском секретаре Доброве Сергее Андрееве и других", где рассматривались: 1) Именование себя купцом; 2) Проживание под чужим именем; 3) Передача второго свидетельства о месте жительства; и участие остальных в знании о фактах.
Возникает вопрос: под чьим именем действительно проживал Юнич? Не под именем ли Людвига?
Мелодрама превращается в детективный триллер.