Анна разлила по пузатым чашкам с ромашками дымящийся чай, источавший аромат бергамота и летнего луга. На центр стола она водрузила главное блюдо вечерней дипломатии — румяный пирог, посыпанный сахарной пудрой так тонко, будто на него опустился первый, самый робкий иней. За пирогом уже напряжённо, как снайпер за целью, наблюдала свекровь, Мария Семёновна. Её взгляд, цепкий и оценивающий, скользил от золотистой корочки к лицу невестки и обратно. Рядом, создавая нервный звуковой фон, шуршала золовка Светлана. В её руках трепетал лист формата А4, сложенный вчетверо, — смета на «небольшой косметический ремонт дачи».
— Анечка, — пропела Мария Семёновна голосом, который она обычно использовала, разговаривая с капризными первоклашками в бытность свою завхозом школы, — ты же у нас душа-человек. Помоги доченьке. Светлане на сайдинг не хватает, сущие копейки. Дом-то наш родовой, совсем поизносился, потёк слезами осенними.
— Дом плачет, — авторитетно поддакнул Олег, муж Анны, пододвигая к себе третий, самый внушительный кусок пирога. Он говорил с набитым ртом, отчего его аргументы звучали ещё более весомо, почти осязаемо. — Семья — это же, ну... взаимовыручка. Один за всех.
Анна спокойно, без единого лишнего движения, отложила нож для пирога на блюдце. Она сделала маленький глоток чая, давая себе несколько секунд, чтобы бухгалтерская точность в её голове победила подступающее раздражение.
— Семья, — произнесла она ровным, почти бесцветным голосом, — это когда взрослые, дееспособные люди платят за свой сайдинг сами. Или, как вариант, ищут более дешёвый способ защитить «родовой дом» от слёз. Например, рубероид. Я на ремонт вашего, простите, сарая на шести сотках, очередной кредит брать не собираюсь.
Светлана вскинула свои идеально вычерченные брови с таким видом, будто ей под свежий маникюр загнали занозу. Её губы, поджатые и обиженные, превратились в тонкую ниточку.
— Да что тебе, жалко, что ли? Я же не прошу навсегда. Я потом верну. Вот увидишь, как только сезон пойдёт, у меня записи на маникюр будут с утра до ночи. Буду как пчёлка трудиться, все денежки до копеечки отдам.
— Ах, это ваше знаменитое «потом верну», — Анна слегка улыбнулась, но глаза её оставались холодными, как январское утро. — Оно у вас всегда в будущем времени, как пришествие коммунизма в советских лозунгах. Прошлый ваш «верну» за кухонный гарнитур, помнится, до сих пор в долговой коме лежит. Врачи говорят, шансов нет.
Мария Семёновна картинно прижала руку к сердцу и тяжело, с присвистом, вздохнула, демонстрируя всю глубину материнского страдания.
— Олег, ты это слышал? Ты слышал, как твоя жена, твоя законная супруга, отзывается о твоей родной сестре? Она экономит на самых близких людях! На родне!
— Я слышал, — покорно кивнул Олег, избегая встречаться взглядом с Анной. Он сосредоточился на вылавливании из своей тарелки особенно сочного кусочка яблока. — Ань, ну мы же все вместе... одна лодка.
— Мы — вместе, когда речь заходит о счетах за коммуналку, покупке продуктов и планировании отпуска на озере, до которого сто километров, — отчеканила Анна, и каждое её слово ложилось на стол, как гирька на весы правосудия. — А вот «сайдинг Светланы» — это высокорискованный частный инвестиционный проект с абсолютно нулевой доходностью для нашего семейного бюджета. Генеральный инвестор и бенефициар — Светлана Викторовна Кузнецова. Вот пусть она и ищет финансирование. Может, в банке попробовать? Там, говорят, любят такие истории про «потом верну».
Тишина, повисшая над столом, была настолько плотной, что, казалось, её можно резать ножом и намазывать на пирог вместо яблочного джема. Где-то на кухне закипел и отчаянно засвистел чайник, будто пытаясь разрядить обстановку. Светлана с яростью скомкала свою смету в тонкую, похожую на сигарету, трубочку.
— Ладно, — отрезала Мария Семёновна, поднимаясь из-за стола. Её лицо приняло выражение оскорблённой королевы, изгнанной из собственного замка. — Посмотрим, как ты запоёшь, когда тебе самой помощь понадобится. Жизнь — она длинная, Анечка. По-всякому может повернуться.
— Запою в мажоре, Мария Семёновна, — спокойно ответила Анна, глядя ей прямо в глаза. — Но будьте уверены, не на ваши деньги.
Олег, чувствуя себя главным виновником провалившихся переговоров, предпринял неуклюжую попытку сменить тему.
— А пирог-то... пирог-то какой вкусный... Сочный! Кто рецепт дал, Ань? Тётя Валя с третьего этажа?
— Интернет, — отрезала Анна. — Бесплатно. Взаимовыручка, как ты любишь.
Мария Семёновна сделала вид, что подавилась крошкой от пирога, и закашлялась, прикрывая рот ладонью. Но всем присутствующим было совершенно ясно: подавилась она не пирогом. Подавилась она Анной.
Вечер закончился холодной войной. Свекровь и золовка удалились, не попрощавшись, оставив после себя на кухне ауру вселенской обиды и недоеденный пирог. Олег, помыв за собой тарелку, тихо прошмыгнул в комнату и залёг на диван с телефоном, делая вид, что его поглотила архиважная переписка в водительском чате. Он всегда так делал, когда не хотел ничего решать, — уходил в виртуальный мир, где не было ни смет на сайдинг, ни жён-бухгалтеров, ни плачущих дачных домиков.
Анна осталась на кухне одна. Она методично убрала со стола, вымыла посуду, разложила всё по своим местам. Эта рутинная работа успокаивала её, приводила мысли в порядок. Она не злилась. Злость была неконструктивным чувством, пожирающим энергию. Она испытывала усталость. Глухую, вязкую усталость от этой бесконечной борьбы, от необходимости постоянно быть начеку, словно часовой на посту.
Она знала, что сегодняшняя битва — лишь одна из многих. И что её родственники не оставят попыток пробить брешь в её обороне. Они были мастерами манипуляций, гуру пассивной агрессии и заслуженными артистами театра одного зрителя, где в главной роли всегда выступала «бедная, несчастная семья, которую обижает злая невестка».
На следующий день, как и ожидалось, начался второй акт драмы. Утром, когда Анна собиралась на работу, позвонила Мария Семёновна. Голос у неё был слабый и надтреснутый.
— Анечка, деточка, — прошелестела она в трубку, — что-то мне совсем плохо. Давление подскочило, сердце колотится, как птица в клетке. Наверное, из-за вчерашнего. Я так разволновалась за Светлану, за дом наш...
Анна присела на пуфик в прихожей. «Началось», — подумала она.
— Мария Семёновна, вы вызывали скорую?
— Ой, что ты, зачем врачей беспокоить по пустякам... — тут же нашлась свекровь. — Мне бы просто... чтобы кто-то рядом был. Олежек-то на работе, а Светочка по клиентам побежала, у неё запись плотная. Может, ты бы заехала? Привезла бы мне корвалольчику, посидела бы часок...
— Я на работе, Мария Семёновна, — спокойно ответила Анна. — У меня квартальный отчёт. Но я могу вызвать вам врача на дом. Скажите адрес, я позвоню в поликлинику.
На том конце провода повисла пауза. Мария Семёновна явно не ожидала такого делового подхода.
— Не надо... не надо врача... — растерянно пробормотала она. — Я уж как-нибудь сама... полежу...
— Вот это правильное решение, — одобрила Анна. — Отдых — лучшее лекарство. Выздоравливайте.
И она повесила трубку, не дожидаясь новой волны жалоб.
Вечером Олег вернулся с работы мрачнее тучи. Он молча поужинал, а потом сел напротив Анны, скрестив руки на груди.
— Мать звонила, — начал он без предисловий. — Жаловалась. Говорит, ты ей в помощи отказала, когда ей плохо было.
— Я предложила вызвать ей врача. Она отказалась, — Анна не отрывалась от вязания. В её руках мелькали спицы, рождая аккуратное полотно будущего свитера. — Олег, давай будем честными. Твоей маме было не «плохо», а «обидно». Это разные состояния. Одно лечится врачами, другое — деньгами на сайдинг.
— Но она же пожилой человек! — воскликнул Олег. — У неё действительно могло подскочить давление!
— Могло. А могло и не подскочить. Я не могу каждый раз срываться с работы из-за её театральных представлений. У меня, в отличие от Светланы, нет «свободного графика». Если я не сдам отчёт вовремя, премию не получу ни я, ни ты. И тогда нам с тобой, а не твоей маме, придётся думать, как платить за ипотеку.
Олег вздохнул и провёл рукой по волосам. Он был загнан в угол, и ему это не нравилось.
— Ты всегда всё сводишь к деньгам, — упрекнул он.
— Потому что деньги, как бы цинично это ни звучало, — это основа стабильности. Это наша с тобой крыша над головой, еда на столе и возможность не думать о том, где взять тысячу до зарплаты. Твоя мама и сестра живут в мире эмоций и желаний. «Хочу сайдинг», «обидно», «плохо». Я живу в мире цифр и фактов. И факты таковы: наш бюджет не резиновый.
Вязание успокаивало. Ряд за рядом, петля за петлёй. Это было сродни медитации. В отличие от сложных семейных отношений, здесь всё было просто: лицевая, изнаночная. И если ты не ошибёшься, в итоге получится красивая, тёплая вещь. А в жизни... в жизни можно было всё делать правильно, но в итоге всё равно остаться в холодном, неуютном мире, полном обид и упрёков.
На выходных Анна решила съездить к своему дяде, Петру Петровичу. Он был единственным родным человеком, оставшимся у неё после смерти родителей. Пётр Петрович, инженер-конструктор на пенсии, жил один в своей небольшой, но уютной двухкомнатной квартире на другом конце города. Он был человеком старой закалки: немногословным, мудрым и невероятно порядочным.
Дядя встретил её на пороге — высокий, сухой, с ясными голубыми глазами, которые, казалось, видели всё насквозь.
— А, Анюта, проходи, — улыбнулся он. — А я как раз пирожки с капустой затеял. Будто чувствовал.
На кухне пахло дрожжевым тестом и уютом. Анна, вдыхая эти запахи из детства, почувствовала, как напряжение, сковывавшее её всю неделю, начало отступать. Она рассказала дяде о ситуации с сайдингом, о манипуляциях свекрови, о пассивности Олега. Она говорила долго, сбивчиво, выплёскивая всё, что накопилось.
Пётр Петрович слушал молча, не перебивая, лишь изредка кивая. Когда Анна закончила, он подошёл к окну и долго смотрел на суетящихся во дворе воробьёв.
— Знаешь, — сказал он наконец, повернувшись к ней, — есть такое понятие в сопромате — «усталость металла». Это когда материал долго подвергается переменным нагрузкам, даже небольшим, и в нём накапливаются микроскопические повреждения. Внешне всё может быть в порядке, но в один прекрасный момент деталь просто ломается. Без видимой причины. Так и с человеком. Эти мелкие уколы, манипуляции, обиды... они накапливаются. И если не давать металлу, то есть себе, отдыхать и не снимать напряжение, однажды можно сломаться.
Он достал из духовки противень с румяными пирожками.
— Ты всё делаешь правильно, Аня. Ты не деталь, ты — несущая конструкция. А на таких конструкциях всегда пытаются повиснуть те, кто не хочет строить свою собственную опору. Твоя задача — выдерживать свой вес, а не вес всех их «хотелок» и «обид».
— Но Олег... он же мой муж. Он должен быть на моей стороне.
— Должен, — согласился дядя. — Но он вырос в другой системе координат. Где мама всегда права, а «семья» — это нерушимый клан, который живёт по своим, неписаным законам. Ему трудно. Он как канат, который тянут в разные стороны. Но и ты не можешь тянуть его вечно. Иногда нужно просто отпустить свою сторону каната и посмотреть, упадёт ли он или всё-таки найдёт равновесие сам.
Они пили чай с пирожками, и Анна чувствовала, как её «внутренний металл» снова обретает прочность. Дядя Петя, как она звала его в детстве, всегда умел найти нужные слова. Он не давал советов, не учил жизни. Он просто раскладывал ситуацию по полочкам, как чертёж, и всё становилось ясным и понятным.
Когда она уходила, он протянул ей небольшой горшочек с ростком.
— Это лимон. Я от своего отсадил. Говорят, он очищает энергетику в доме. Поставь на кухне. И помни: чтобы дерево давало плоды, за ним нужно ухаживать, но нельзя позволять паразитам вить на нём гнёзда.
Дома Анна поставила горшочек с лимоном на подоконник. Олег посмотрел на растение с недоумением.
— Это ещё что за веник?
— Это стратегический объект, — улыбнулась Анна. — Будущий поставщик лимонов к чаю и нейтрализатор негативной энергии. Дядя Петя подарил.
Она не знала, что этот маленький зелёный росток станет молчаливым свидетелем событий, которые перевернут их жизнь с ног на голову. Не знала она и того, что разговор с дядей был их последней долгой, обстоятельной беседой.
Через две недели, поздним осенним вечером, когда за окном завывал ветер и лил холодный дождь, в их квартире раздался телефонный звонок. Анна сняла трубку. Звонили из больницы. Голос в трубке был чужим и казённым.
— Анна Сергеевна Кузнецова? Ваш дядя, Пётр Петрович Левин, доставлен к нам в кардиологическое отделение. Обширный инфаркт. Состояние тяжёлое.
Мир для Анны сузился до одной этой фразы. Спицы с недовязанным свитером выпали из её рук и глухо стукнулись о пол. Усталость металла... Дядя говорил про неё, но оказалось, что предел прочности есть даже у самых надёжных конструкций.