– У тебя совесть есть? – голос в трубке звенел от плохо сдерживаемой ярости. – Ты хоть понимаешь, что ты делаешь?
Марина молча смотрела на дождевые струи, бившие в оконное стекло. Вечер пятницы опускался на город серой, мокрой пеленой. Хотелось тишины, чая с лимоном и чтобы никто не трогал. Но тишины не было. Уже минут десять в ухо ей кричала Лариса, жена ее родного брата Кирилла.
– Марина, я с тобой разговариваю! Мать вторые сутки на корвалоле сидит! Ей плохо, давление скачет! А все из-за тебя!
– Лариса, успокойся, – устало произнесла Марина. – Что опять случилось?
– Что случилось? – взвизгнула невестка. – Твой братец вчера опять всю зарплату спустил! Не принес домой ни копейки! Мне детей чем кормить, я тебя спрашиваю? А твоя мамочка его покрывает! Говорит, с кем не бывает, мальчик оступился! Какой мальчик? Лбу сорок лет скоро!
Марина прикрыла глаза. Эта песня была стара как мир. Ее младший брат Кирилл, обаятельный и совершенно безответственный, периодически уходил в загулы. Не то чтобы он был алкоголиком в клиническом смысле, нет. Просто он не умел говорить «нет» друзьям, не умел рассчитывать бюджет и жил одним днем. А их мать, Антонина Сергеевна, всегда находила ему оправдание. Сердце у нее было слишком доброе и слепое, когда дело касалось младшенького.
– Я поговорю с ним, – пообещала Марина, не особо веря в успех этого предприятия.
– Да что толку с ним говорить! – не унималась Лариса. – Ты денег дай! Ты же у нас богатая! Сидишь в своей хоромине, в то время как мы тут концы с концами сводим!
«Хоромина» – так Лариса называла их с Олегом стандартную двухкомнатную квартиру в спальном районе. Квартиру, доставшуюся мужу от его родителей. Вернее, не совсем доставшуюся. Марина до сих пор с содроганием вспоминала, как десять лет назад они вложили в ремонт этой «убитой» хрущевки все деньги, вырученные от продажи ее крохотной «однушки», доставшейся ей от бабушки. Олег тогда клялся и божился, что половину квартиры сразу перепишет на нее, как только они поженятся. Поженились. Но воз и ныне там. Сначала было не до того, потом свекровь, Зинаида Павловна, слегла с сердцем при одной только мысли о «бумажной волоките». Так и жили.
– Лариса, у меня сейчас нет свободных денег, – твердо сказала Марина.
– Да врешь ты все! – зло бросила та. – Просто не хочешь помогать родной кровиночке! Ну и сиди там, как сыч! Только помни, мать у нас одна! Если с ней что случится, это будет на твоей совести!
В трубке раздались короткие гудки. Марина медленно опустила телефон. На душе было гадко. Словно в грязи изваляли. Она понимала отчаяние Ларисы, но и терпеть эти вечные обвинения больше не могла. Она и так постоянно помогала: то продукты привезет, то детям на одежду подкинет, то Кирилла из какой-нибудь очередной передряги вытащит. Но благодарности не было никогда. Только упреки.
Дверь в комнату приоткрылась, и в щель просунулась седая голова ее мужа, Олега. Он был на пять лет старше Марины, плотный, уже начавший лысеть мужчина с вечно озабоченным выражением лица.
– Опять твои звонят? – спросил он, не заходя.
– Мои, – кивнула Марина.
– Денег просят?
– Как обычно.
Олег тяжело вздохнул и прошел в комнату. Сел на край дивана, потер виски.
– Марин, может, дашь им немного? Ну что тебе стоит? Чтобы отстали. У меня голова от этих скандалов трещит.
– Олег, я им давала на прошлой неделе. И на позапрошлой. Кирилл спустил все на своих дружков. Лариса права, ему скоро сорок, а он ведет себя как подросток.
– Ну такой он человек, что поделаешь, – пожал плечами Олег. – Родственников не выбирают.
– Вот именно, – холодно ответила Марина. – Твои родственники, например, тоже не подарок.
Олег поморщился, как от зубной боли. Он ненавидел, когда она упоминала его мать и сестру. Для него они были святыми, а их периодические набеги и нравоучения – лишь проявлением заботы.
В этот момент у Марины снова зазвонил телефон. На экране высветилось «Светлана». Золовка. Сердце неприятно екнуло. Звонки Светланы никогда не сулили ничего хорошего. Она была полной противоположностью своего мягкотелого брата – энергичная, пробивная, с громким голосом и стальным характером.
– Да, Света, привет.
– Привет-привет! – бодро отозвалась золовка. – Марин, тут такое дело. Мы завтра к вам приедем. Все вместе. Я, Коля и дети.
Марина замерла. «Все вместе» означало четырех человек. Их «хоромина» была не резиновой.
– В гости? – осторожно уточнила она.
– Да какие гости! Пожить! У нас ремонт затевается. Глобальный. Нам недели на две-три надо будет где-то перекантоваться. Мама сказала, чтобы мы к вам ехали. У вас же вторая комната пустует.
У Марины перехватило дыхание. Вторая комната. Крошечная, десятиметровая конура, которую она с такой любовью обставила под свой кабинет – поставила удобный стол, книжный стеллаж, кресло. Это было ее единственное личное пространство. И оно не пустовало.
– Света, она не пустует, – стараясь сохранять спокойствие, произнесла Марина.
– Как это не пустует? – искренне удивилась золовка. – А что там?
Марина бросила взгляд на Олега. Тот сидел, вжав голову в плечи, и делал вид, что страшно заинтересован узором на ковре. Предатель.
– Света, я сдаю эту комнату.
На том конце провода повисла оглушительная тишина.
– Что делаешь? – переспросила Светлана таким тоном, будто Марина призналась в торговле оружием. – Ты сдаешь комнату в квартире моих родителей?
– Эта квартира уже десять лет как наша, – отрезала Марина, чувствуя, как внутри закипает злость. – И да, я ее сдаю. Мне нужны деньги.
Это была ложь. Наглая, спонтанная ложь. Но отступать было поздно.
– Ты с ума сошла? – голос Светланы снова набрал децибелы. – Каких-то чужих людей в дом пустила? А с Олегом, с мамой ты посоветовалась?
– Олег в курсе. А мама тут при чем?
– При том, что это ее квартира! Она нам с Олежкой ее оставила! – праведный гнев золовки, казалось, мог расплавить телефонную трубку.
– Она оставила ее Олегу. А я его жена. И мы здесь живем.
– Вот именно! Вы живете! А не устраиваете проходной двор! Так, ладно, времени на споры нет. Мы завтра приедем, – заявила золовка тоном, не терпящим возражений. – Успеешь выставить своих квартирантов за дверь? Часов до двух дня, например. Чтобы мы спокойно разместились.
Марина рассмеялась. Нервно, срывисто.
– Нет, Света. Не успею. И не буду.
– То есть как? – опешила та. – Ты что, предлагаешь нам на вокзале ночевать? С двумя детьми?
– Вы можете снять квартиру. Или поехать на дачу.
– На даче холодрыга! А снимать квартиру – это деньги платить! Зачем, если есть своя? Марина, я не поняла, это твое последнее слово?
– Последнее.
– Ну, смотри, – в голосе Светланы зазвучала откровенная угроза. – Ты об этом еще пожалеешь. Я сейчас маме позвоню. Посмотрим, что она скажет.
Гудки. Марина швырнула телефон на диван. Руки дрожали.
– Ты что наделала? – простонал Олег, наконец оторвавшись от созерцания ковра. – Зачем ты ей наврала про квартирантов?
– А что я должна была сказать? – сорвалась на крик Марина. – Что я не хочу три недели жить в таборе? Что я не хочу, чтобы твои племянники разнесли мою комнату, а твоя сестра указывала мне, что и как готовить? Что я хочу хотя бы иногда отдыхать в собственном доме?
– Но врать-то зачем? Теперь скандала не оберешься! Мать сейчас звонить начнет, Света ей все в черном цвете распишет.
Он как в воду глядел. Телефон, не умолкавший весь вечер, снова ожил. «Зинаида Павловна».
Марина нажала на сброс. Потом еще раз. И еще. На пятый раз она просто отключила звук.
– Я не буду с ней говорить, – глухо сказала она Олегу. – Я устала. Я ничего не хочу.
Она ушла в свою комнату-кабинет и заперла дверь. Села в кресло, обхватила колени руками и зарыдала. Не от обиды, а от бессилия и всепоглощающей усталости. Ей казалось, что вся ее жизнь – это череда чужих проблем, которые она почему-то должна решать. Вечно пьющий брат, скандальная невестка, больная мать, а теперь еще и семейство мужа со своими наглыми претензиями. А где во всем этом была она сама? Ее желания, ее мечты? Они давно были похоронены под толстым слоем слова «надо».
Утром субботы ее разбудил не будильник, а настойчивый звонок в дверь. Марина посмотрела на часы – восемь утра. Сердце ухнуло вниз. Они приехали.
Олег уже стоял в прихожей, растерянно моргая. На пороге, как и ожидалось, стояла вся семья золовки в полном составе: сама Светлана, скрестив руки на груди, ее молчаливый муж Коля, обвешанный сумками, и двое их сыновей-погодков, которые уже пытались прорваться в квартиру.
– Ну, привет, хозяюшка, – с ледяной усмешкой процедила Света, оглядывая Марину с ног до головы. – Не ждала? А мы вот. Решили сюрприз сделать.
– Света, я же вчера все сказала, – тихо ответила Марина.
– Ты много чего сказала. А я приехала в квартиру своих родителей. Имею право. Так где твои жильцы? Надеюсь, ты их уже спровадила?
Олег за спиной Марины издал какой-то жалобный звук.
– Они еще здесь, – твердо сказала Марина, глядя сестре мужа прямо в глаза.
– Прекрасно! – хлопнула в ладоши Света. – Значит, будем знакомиться! Зови их сюда! Я им сама все объясню. По-хорошему.
В этот момент из-за спины Марины, из ее кабинета, вышла ее мать. Антонина Сергеевна. Маленькая, худенькая, в стареньком халате, с испуганными глазами. А следом за ней – брат Кирилл. Помятый, с опухшим лицом, но на удивление трезвый.
Светлана на мгновение потеряла дар речи. Она смотрела то на Антонину Сергеевну, то на Кирилла, и ее лицо медленно приобретало багровый оттенок.
– Это… это что такое? – прошипела она, ткнув пальцем в сторону родственников Марины. – Это и есть твои «квартиранты»?
Марина молчала. Она сама была в шоке. Мать и брат приехали вчера поздно вечером, уже после всех звонков. Лариса выгнала Кирилла из дома, и он, поджав хвост, прибежал к маме. А у мамы на фоне стресса подскочило давление так, что она испугалась оставаться одна. И они вместе поехали к Марине. Единственному человеку, который, как они знали, не выгонит.
– Ты… ты притащила в НАШ дом свою семейку? – задохнулась от возмущения Света. – Своего братца-алкаша и престарелую мать? Да ты в своем уме?
– Не смей так говорить о моей матери! – впервые за долгое время подала голос Марина. Внутри нее что-то оборвалось. Последняя ниточка терпения.
– А как мне говорить? – взревела золовка. – Ты превратила квартиру в ночлежку для своих родственничков-неудачников, а нам с детьми предлагаешь на улицу идти? Олег! Ты где? Ты собираешься это терпеть?
Олег вышел вперед. Лицо у него было бледное, губы дрожали.
– Света, успокойся… Марин, ну зачем ты так… Надо было предупредить…
– Предупредить о чем? – ледяным тоном спросила Марина. – О том, что моя мать, которая, между прочим, продала свою дачу, чтобы мы могли сделать ремонт в этой «вашей» квартире, приехала ко мне, потому что ей плохо? Или о том, что мой брат, какой бы он ни был, все еще мой брат?
Это был удар под дых. И для Светланы, и для Олега. Про дачу они предпочитали не вспоминать. Это была неудобная правда. Десять лет назад, когда Зинаида Павловна «подарила» сыну ключи от убитой двушки, денег на ремонт у молодой семьи не было совсем. И тогда мать Марины, Антонина Сергеевна, продала свой единственный актив – старенькую дачу под Клином. Все до копейки ушло на новые окна, полы, сантехнику, кухню. Об этом был уговор. Устный. И благополучно забытый семьей мужа.
Светлана побагровела еще больше.
– Какая еще дача? Не было никакой дачи! Мама говорила, вы сами накопили! Ты все врешь!
– Я вру? – Марина горько усмехнулась. – Олег, скажи своей сестре. Я вру?
Олег молчал, глядя в пол. Он не мог врать. Но и признать правоту жены означало пойти против всей своей семьи. Он выбрал самое простое – молчание.
– Понятно, – кивнула Марина. Ей вдруг стало невыносимо легко. Словно тяжелый камень, который она таскала на шее много лет, наконец-то упал. – Значит, так. Света, вы разворачиваетесь и уезжаете. Моя мама и мой брат останутся здесь. Столько, сколько им будет нужно. Это мой дом.
– Твой? – взвизгнула Света. – Да по документам это квартира Олега! И мамина! Ты здесь никто! Птичка на правах жены!
– Это мы еще посмотрим, – спокойно ответила Марина. Она подошла к своему кабинету, достала из ящика стола толстую папку и протянула ее Светлане. – Посмотри. Тут все чеки, все договора на ремонтные работы. На мое имя. И выписка из банка о продаже дачи и переводе средств на мой счет. Сумма, знаешь ли, сопоставима с половиной стоимости этой квартиры на тот момент. Так что если ты хочешь поговорить о правах, мы можем поговорить. В суде.
Светлана с недоверием открыла папку. Ее глаза забегали по строчкам. Лицо вытягивалось с каждой секундой. Коля, ее муж, заглянул ей через плечо и присвистнул.
– Так, значит… – пробормотала золовка, не веря своим глазам. – Значит, ты все это время… готовилась?
– Я не готовилась, – покачала головой Марина. – Я просто сохраняла чеки. На всякий случай. Как видишь, не зря.
Повисла тяжелая пауза. Дети Светланы, уставшие ждать, начали хныкать. Кирилл, который все это время стоял, прислонившись к стене, вдруг шагнул вперед.
– Марин, прости, – сказал он тихо. – Мы, наверное, пойдем. Не будем тебе проблем создавать.
– Стоять, – приказала Марина, не глядя на него. Она смотрела на Олега. На его жалкую, ссутулившуюся фигуру. – Никто никуда не пойдет. А вот вы, – она перевела взгляд на семью золовки, – кажется, задерживаете очередь в лифт.
Светлана захлопнула папку и швырнула ее на пол.
– Я это так не оставлю! – прошипела она. – Я поговорю с матерью! Она тебе устроит! Ты еще на коленях приползешь, прощения просить будешь!
Она развернулась, схватила за руки ноющих детей и вылетела на лестничную клетку. Коля, бросив на Марину извиняющийся взгляд, поспешил за ней, подхватив сумки.
Дверь захлопнулась. В квартире наступила звенящая тишина.
Антонина Сергеевна тихо заплакала. Кирилл подошел к ней, обнял за плечи.
– Мам, ну ты чего… Все нормально.
Марина прошла на кухню, поставила чайник. Руки все еще немного дрожали, но внутри было пусто и спокойно. Она посмотрела на Олега, который так и остался стоять в коридоре.
– Что ж, – сказал он, выдавив из себя подобие улыбки. – Кажется, буря миновала.
– Нет, Олег, – тихо ответила Марина, глядя ему прямо в глаза. – Она только начинается.
Вечером, когда мать и брат уже спали, Марина сидела на кухне с ноутбуком. Она не искала рецепты или смешные видео. Она изучала сайты по аренде квартир. Маленьких, недорогих. Для себя.
Олег вошел на кухню, налил себе воды.
– Марин, прости меня, – сказал он, не глядя на нее. – Я растерялся. Света… она такая… напористая. Я не знал, что сказать.
– Ты никогда не знаешь, что сказать, Олег. Когда нужно меня защитить, ты всегда молчишь.
– Это неправда!
– Правда. Ты молчал, когда твоя мать говорила, что я плохая хозяйка. Ты молчал, когда Света рассказывала мне, как правильно воспитывать детей, которых у нас нет. Ты молчал сегодня. Твое молчание громче любого крика.
– Но я же не выгнал твоих! Я позволил им остаться!
– Ты «позволил»? – Марина усмехнулась. – Олег, ты до сих пор не понял. Это не только твоя квартира. Морально, как минимум, она наполовину моя. И я не буду больше спрашивать у тебя разрешения, как мне жить и кому помогать.
Он сел напротив, взял ее за руку. Его ладонь была влажной и холодной.
– Мариш, ну что ты такое говоришь? Мы же семья. Все наладится. Света остынет, мама успокоится…
Марина медленно высвободила свою руку.
– Ничего не наладится, Олег. Потому что дело не в Свете и не в твоей маме. Дело в тебе. И во мне. Я сегодня посмотрела на тебя, когда ты стоял там, в коридоре, и не мог выдавить ни слова в мою защиту… и поняла, что больше не люблю тебя.
Он смотрел на нее широко открытыми глазами, как будто не понимая смысла слов.
– Как… как не любишь? Куда же она делась, любовь?
– Растворилась. В твоем молчании. В моих слезах. В вечном чувстве вины, которое вы все на меня навешивали. Ее больше нет. Осталась только привычка. И общая жилплощадь.
Она закрыла ноутбук.
– Я не собираюсь устраивать скандалов и делить имущество. Пока. Моя мама поживет здесь, пока ей не станет лучше. Брат найдет работу и снимет себе комнату. А потом… потом я тоже уеду.
– Куда? Куда ты уедешь? – в его голосе прорезался страх.
– Не знаю, – честно ответила она. – Куда-нибудь. Где не нужно будет ни за кого оправдываться и никому ничего доказывать. Где я смогу просто жить. Для себя.
Она встала и пошла в свою комнату. В свой маленький кабинет, который она отвоевала сегодня утром. Она не обернулась. Она знала, что он так и сидит за столом, глядя ей в спину. И впервые за много лет ей было абсолютно все равно, что он чувствует. Буря действительно только начиналась. Но это была ее личная буря. Очищающая. И она была к ней готова.