Вера проснулась в шесть утра от звука подъезжающего автобуса под окнами санатория. Ещё пять минут можно полежать — завтрак в семь, процедуры в восемь. График строгий, как в армии.
Она повернулась на бок, посмотрела на соседку по комнате. Галина храпела, раскинувшись на спине. Семьдесят лет, гипертония, приезжает сюда каждый год. Рассказывала вчера за ужином про внуков, про огород, про то, как трудно стало жить на пенсию.
Вера слушала вполуха. Сама про свою жизнь рассказывать не хотелось.
Две недели в санатории — это был первый нормальный отдых за последние годы. Путёвку дали на работе, почти бесплатно. Вера сначала отказываться хотела — куда она поедет, Максиму пятнадцать, одного не оставишь. Но мать предложила забрать внука в деревню на всё лето. Говорит, пусть воздухом дышит, а ты съезди, подлечись.
Вера согласилась. Отвезла сына к матери в начале июня, а сама — в санаторий. На две недели.
Сначала было непривычно. Тихо. Никто не зовёт, не просит, не требует. Можно просто лежать и смотреть в потолок. Или гулять по парку. Или сидеть на лавочке с книжкой.
Потом привыкла. Даже понравилось.
Процедуры — массаж, ванны, ингаляции. Еда три раза в день по расписанию. Вечерами — концерты в актовом зале, танцы.
Вера не танцевала. Сидела на скамейке у главного корпуса, смотрела на закат. Думала о жизни.
О том, как три года назад развелась с Глебом. Как делили квартиру. Как он требовал продать, а она отказывалась.
Двухкомнатная хрущёвка на четвёртом этаже без лифта. Сорок восемь квадратов. Купили вместе двадцать лет назад. Долги выплачивали десять лет — тянули вдвоём, еле-еле, но выплатили.
Потом развелись.
Глеб ушёл первым. Сказал — всё, надоело, не люблю, хочу жить по-другому. Съехал к матери, подал на развод.
Вера не спорила. Устала тоже. Последние годы они только ругались — из-за денег, из-за быта, из-за всего.
При разводе делили квартиру. Глеб хотел продать, поделить деньги пополам, разъехаться. Вера отказалась. Говорила — у меня подросток, мне некуда деваться. На мою долю только комнату в общаге купить можно, куда я с ребёнком?
Глеб настаивал. Вера стояла на своём.
В итоге оставили квартиру в долях — по половине каждому. Максим остался жить с матерью. Глеб платил алименты и забирал сына на выходные иногда.
Первый год после развода прошёл спокойно. Глеб изредка звонил, спрашивал про сына, приезжал забирать на субботу-воскресенье.
Потом начал снова давить на продажу. Звонил, писал, требовал — давай продадим уже, сколько можно тянуть, мне деньги нужны.
Вера отказывалась. Каждый раз.
Глеб злился, грозился через суд заставить. Вера отвечала — попробуй. Он пробовал — суд отказал, сказал, что принудительная продажа возможна только в исключительных случаях.
Глеб ещё больше озлобился.
Последние полгода он вообще не звонил. Вера думала — ну и ладно, отстал наконец.
А теперь, лёжа в санаторной постели, она вдруг подумала — а вдруг он что-то задумал?
Отмахнулась от мыслей. Глеб — упрямый, злопамятный, но не настолько же.
Последний день в санатории. Вера собирала чемодан, складывала вещи. Галина сидела на кровати, смотрела.
— Домой едешь?
— Да.
— Хорошо тебе. А я ещё неделю тут.
— Вам же нравится.
— Нравится, — вздохнула старушка. — Дома одна, скучно. А тут хоть люди вокруг.
Вера кивнула, застегнула чемодан. Тяжёлый получился — банки с мёдом для Максима накупила, мальчишка любит. Ещё варенье из местной столовой выпросила, там повариха добрая, дала три банки.
Попрощалась с соседкой, вышла из корпуса. Автобус до вокзала отправлялся в десять. Успевала.
Ехала в электричке, смотрела в окно. За стеклом мелькали леса, деревни, дачи. Жара стояла — конец июня, лето в разгаре.
Вера думала о том, что Максим скоро вернётся. Ещё месяц у бабушки побудет, в августе заберёт. Соскучилась по сыну. Две недели без него — долго.
Электричка подъезжала к городу. Серые панельки за окном, промзона, гаражи. Родной пейзаж.
Вера вышла на станции, потащила чемодан к автобусной остановке. Тяжёлый, зараза. Спина заныла сразу.
Автобус ехал долго — пробки. Вера стояла с чемоданом в проходе, держалась за поручень. Думала только об одном — лечь в свою кровать, выспаться нормально.
Вышла на своей остановке. До дома минут пятнадцать пешком. Тащила чемодан, останавливаясь каждые пять минут — рука отваливалась.
Подъезд знакомый, облезлый. Четвёртый этаж без лифта. Вера поднималась медленно, с остановками на каждой площадке.
Дверь своей квартиры.
Вера достала ключи, сунула в замок. Повернула. Дверь открылась туго — что-то скребло по полу изнутри, мешало.
Толкнула сильнее. Дверь распахнулась.
И Вера замерла на пороге.
В коридоре у стены стояли три больших мусорных мешка. Чёрные, завязанные. Набитые до отказа.
Вера втащила чемодан в прихожую, закрыла дверь. Наклонилась, развязала один мешок.
Её свитер. Серый, с оленями.
Развязала второй. Джинсы, блузки, бельё. Всё её.
Третий мешок. Косметика, книги, тапочки.
Её вещи. В мусорных мешках. У стены в коридоре.
— Что за...
Из комнаты вышел Глеб. В домашних штанах, футболке. Небритый, волосы растрёпанные. Физиономия довольная, губы растянуты в ухмылке.
— О, приехала наконец. Ну заходи, чего на пороге стоишь.
Вера смотрела на него, не в силах вымолвить слова. Глеб здесь. В её квартире. С её вещами в мешках.
— Глеб... это что?
— Что-что, — пожал плечами он. — Переезд. Освобождал место. Кстати, знакомься.
Из комнаты вышла девушка. Молодая, лет тридцати максимум. Худая, волосы крашеные в светлый, стрижка короткая. В домашних шортах и майке на тонких лямках.
— Привет, — сказала она неловко, не глядя в глаза. — Я Лика.
Вера стояла с ключами в руке и чувствовала, как земля уходит из-под ног.
— Глеб, — медленно проговорила она, — ты мне сейчас объяснишь, что происходит.
— Да всё просто, — он прислонился к дверному косяку, скрестив руки на груди. — Раз ты не хочешь продавать квартиру, будем жить втроём. Я тоже собственник, помнишь? Половина квартиры моя. Имею право здесь жить.
— Ты что несёшь?
— То и несу. Лика — моя жена. Расписались неделю назад, пока ты в санатории кайфовала. Теперь она здесь живёт.
У Веры в ушах зазвенело. Она смотрела на Глеба, потом на Лику, снова на Глеба.
— Ты женился?
— Ага. Вот свидетельство, хочешь посмотреть? — он достал бумагу, помахал перед её лицом.
Вера не стала смотреть. Смотрела на него, на его довольную физиономию, и понимала — он это специально сделал. Специально дождался, пока она уедет. Женился на этой Лике. Заселил её сюда. Вещи Веры в мешки запихал.
Назло. Просто назло.
— Глеб, ты умом тронулся совсем?
— Нет, — улыбнулся он шире. — Просто устал ждать, когда ты одумаешься. Ты две недели отдыхала, пока я тут вопросы решал. Женился, жену привёл. Теперь моя очередь жить, как хочу.
— А Максим как?
— Ну пока у твоей матери в деревне же. Каникулы. Ничего страшного, вернётся в августе — познакомится с Ликой. Привыкнет. Дети быстро привыкают.
Вера посмотрела на Лику. Та стояла, опустив глаза, теребя край майки. Явно чувствовала себя не в своей тарелке.
— Ты в курсе была, куда вселяешься? — спросила Вера.
— Да, — кивнула Лика тихо, не поднимая головы. — Глеб объяснил. Сказал, что это ваша общая квартира. Что вы в разводе. Что это временно, пока вы не договоритесь.
— Временно, — повторила Вера. — Понятно.
Она посмотрела на Глеба:
— И что дальше?
— Дальше живём, — пожал плечами он. — Или ты продашь квартиру, получишь деньги, съедешь. Или терпи соседство. Выбор за тобой.
Вера чувствовала, как внутри всё кипит. Руки дрожали, в висках стучало.
— Ты это специально сделал. Назло мне.
— А ты что думала? — Глеб выпрямился, шагнул к ней. — Будешь три года тянуть, не давать продать, а я буду молчать? Хватит. Я имею право жить в своей квартире. Вот и живу. С женой.
Вера развернулась, вышла на лестничную площадку. Хлопнула дверью.
Прислонилась к стене, закрыла глаза. Дышать было тяжело. Комок в горле.
Две недели она была в санатории. Впервые за много лет отдыхала. Массажи, ванны, прогулки. Думала — вернусь домой, отдохнувшая, здоровая.
А вернулась — и вот это. Мусорные мешки с её вещами. Чужая баба в её квартире. Глеб с довольной миной.
Он всё спланировал. Дождался, пока она уедет. Расписался с этой Ликой. Заселил её. Провернул всё за две недели.
Назло. Чтобы выжить её, заставить продать квартиру.
Вера достала телефон, позвонила подруге Тамаре.
— Тома, слушай...
— Верк, привет! Как санаторий?
— Тамар, я приехала. Мне переночевать негде.
— Как негде? Ты что?
— Глеб заселил туда новую жену.
Тишина. Потом:
— Он ЧТО сделал?!
Вера рассказала. Тамара материлась минут пять подряд, не переставая.
— Это же бред какой-то! Он с ума сошёл?!
— Похоже на то.
— Приезжай ко мне. Переночуешь. Потом разберёмся.
— Спасибо.
Вера спустилась, заказала такси. Поехала к Тамаре.
Тамара жила в однушке не далеко совсем. Маленькая квартирка, тесная, но уютная. Встретила Веру на пороге, обняла.
— Заходи. Чай будешь?
— Буду.
Сели на кухне. Вера рассказывала подробно — про санаторий, про возвращение, про мешки с вещами, про Глеба и Лику.
Тамара слушала, качая головой:
— Сво... Редкостная сво...
— Он это специально сделал. Назло.
— Ну а ты как? Будешь там жить с ними?
— Не знаю. Не могу я с ними жить. Физически не смогу.
— Тогда съезжай. Сними себе что-нибудь.
— На что? Зарплата тридцать тысяч. Аренда двушки — минимум двадцать. Как я буду жить с Максимом на десять?
— Ну да...
Они сидели молча. Пили чай.
— Оставайся у меня пока, — сказала Тамара. — На раскладушке поспишь. Неделю-две протянешь, пока думаешь, что делать.
— Спасибо, Тамар.
— Да ладно. Мы же подруги.
Вера осталась. Тамара достала раскладушку из кладовки, постелила бельё. Вера легла, смотрела в потолок.
Не спалось. В голове крутились мысли — что делать, куда деваться, как жить дальше.
Глеб выиграл. ПОКА ЧТО. Он вселился в квартиру, привёл жену. Вещи Веры в мешках. Она без жилья.
Продавать? Но куда она денется с Максимом на свою долю?
Судиться? Но за что? Глеб — собственник, имеет право жить там так же как и она.
Терпеть? Но как?
Вера закрыла глаза. Слёзы текли по вискам, мочили подушку.
ПОДПИСЫВАЙТЕСЬ на канал
Развитие