Семейные саги и Дальний Восток
В «Альпине.Проза» вышел дебютный роман Елизаветой Раковой «Год Черной Обезьяны». Поговорили с автором о любимых книгах и детстве на границе с Китаем.
«Рожденные в год Черной Обезьяны — везучие»
— Почему герои родились именно в 1992-м, в году Черной Обезьяны? Ориентировалась ли ты на китайский гороскоп — и если да, то что тебя привлекло в характеристике?
— Боюсь разочаровать, но ответ банальный — прежде всего, потому, что это год моего рождения.
Вообще для человека, который рьяно отрицает какую-либо автофикциональность «Года Черной Обезьяны», я слишком часто признаюсь в параллелях событий из романа с моей жизнью.
— 1992-й — еще и первый год постсоветской эпохи.
— Да, я считаю, что Россия 1992 года — интересное, в некотором смысле лиминальное пространство, как сейчас модно говорить, и на Дальнем Востоке оно ощущалось по-особенному. Еще 1992-й — год резкого демографического спада, когда смертность в стране впервые после Великой Отечественной войны превысила рождаемость. Поэтому можно сказать, что рожденные в год Черной Обезьяны — везучие, хотя тут, конечно, как посмотреть.
На стыке культур
— Из трех детей, судьба которых описана в романе, про кого было писать легче всего?
— Неожиданно для меня, легче всего писались главы от лица Джинггуо, наполовину китайца. Наверное, потому, что он меньше всех похож на меня — это единственный фокал мужского пола, носитель другого культурного кода.
— Действительно неожиданно! А про кого сложнее всего? И чья история ближе к твоему собственному опыту?
— Сложнее всего, кажется, шли главы, написанные от лица Маши. Ее судьба, пожалуй, похожа на мою: переезд с Дальнего Востока в Москву после десятого класса, тот же институт, Париж наездами по несколько месяцев… Ее главы — и только они — изначально даже были написаны от первого лица. Только на этапе редактуры было принято решение перевести Машу в третье ограниченное. И все же нельзя сказать, чтобы ее характер или история были чрезвычайно похожи на мои.
— Все дети находятся на пересечении двух культур, российской и китайской. Насколько соседство с Китаем ощущается на Дальнем Востоке, где ты родилась, и как отразилось в твоей судьбе?
— Конкретно в городе Б, как он именуется в романе, соседство ощущается, конечно же, сильно. Ты видишь Китай на другой стороне реки, каких-то пятнадцать минут на теплоходе (не принимая в счет толкотню на таможне) — и ты в другой стране. Еда моего детства — это не какие-нибудь котлеты и борщ, а «китайка» из «чуфаньки» — мясо в кисло-сладком соусе, закуска «Хэйхэ», картошка «Чисанчи» и прочее.
Торговля с Китаем в начале девяностых поспособствовала развитию города. Думаю, благодаря приграничному положению у меня и других жителей Благовещенска в целом появились возможности, которых не было в те годы в других регионах. И все же лично у меня в детстве Поднебесная и все азиатское необъяснимо вызывали страшное отторжение. И только с возрастом, не в последнюю очередь благодаря процессу работы над «Годом Черной Обезьяны», я прониклась Китаем, как начинаешь с возрастом любить и принимать все части себя. Потому что Китай — это, конечно, часть меня.
«Хотелось бросить все и срочно написать что-то подобное»
— Какие семейные саги тебе нравятся?
— Для удовольствия люблю читать семейные саги с каким-нибудь экзотичным сеттингом, такие как «Завет воды» Абрахама Вергезе, «Стеклянный дворец» Амитава Гоша, некоторые из романов Салмана Рушди, «Долина забвения» Эми Тан.
Люблю семейные саги с фокусом на взаимоотношения между женщинами, тут считаю некоторым эталоном «Неаполитанский квартет» Елены Ферранте.
— Возможно, какие-то из них повлияли на тебя как писателя?
— Повлияли на меня, как на писателя, думаю, прежде всего русскоязычные авторы. Истоки — это, конечно, классика по школьной программе, которую я преимущественно обожала. Правда, я была из тех, кто батальные эпизоды в «Войне и мире» пролистывал, чтобы поскорее почитать про балы.
Из более осознанно выбранного — Людмила Улицкая*. Помню, как после прочтения романов «Зеленый шатер», «Медея и ее дети», «Искренне ваш Шурик» у меня просто руки чесались, хотелось бросить все и срочно написать что-то подобное. Думаю, что Улицкая* у меня записана в подкорке как некое мое субъективное золотое сечение по части описания семейных взаимоотношений. Ну и можно, наверное, сказать, что из-за латиноамериканцев я все приправляю щепоткой магического реализма.
* Внесена в реестр иностранных агентов.