— Ты опять потратила деньги на эту ерунду? Марина, я не понимаю, у нас что, лишние средства появились?
Сергей стоял посреди гостиной, размахивая тонкой книжкой в яркой обложке. Его лицо было напряжено, а в голосе звенел металл — верный признак надвигающейся бури. Марина, только что вошедшая с кухни с подносом, на котором стояли две чашки с чаем, замерла.
— Сережа, это книга для Ани, по подготовке к экзаменам. Я думала, мы договорились, что на образовании дочери экономить не будем.
— Образование — это одно! — он швырнул книгу на диван. — А бесконечные репетиторы, курсы, теперь еще и эти пособия по цене самолета — это другое! У нас ипотека, если ты забыла. Машина требует ремонта.
— Я не забыла. Я работаю наравне с тобой, и часть моей зарплаты идет именно на эти «бесконечные» траты. Я не прошу у тебя ни копейки на это.
— Не просишь? А кто платит за квартиру? Кто покупает продукты? Ты думаешь, твоя зарплата медсестры покрывает все наши расходы? Иногда мне кажется, ты живешь в каком-то выдуманном мире!
Обида подступила к горлу. Она и так крутилась как белка в колесе: полторы ставки в больнице, ночные дежурства, чтобы Анечка могла заниматься с лучшим репетитором по математике. А он… он видел только расходы.
— В выдуманном мире живешь ты, Сергей. В мире, где ужин появляется на столе сам собой, рубашки гладятся по щелчку пальцев, а дочь сама по себе превращается в отличницу.
Она поставила поднос на журнальный столик с такой силой, что чай выплеснулся из чашек. Спорить дальше не было сил. Она устала. Устала от вечных придирок, от этого ощущения, что она постоянно что-то делает не так, что она недостаточно хорошая хозяйка, недостаточно экономная жена.
Сергей тяжело вздохнул, провел рукой по волосам. Вид у него был тоже измученный. Он опустился на диван и на мгновение прикрыл глаза.
— Ладно, прости. Я сорвался. День тяжелый. Новости плохие.
Марина сразу насторожилась. Она знала этот тон. Сейчас он скажет что-то, что перевернет их и без того шаткий мир.
— Что случилось? С твоей мамой?
Он кивнул, не открывая глаз.
— Да. Упала сегодня утром. Перелом шейки бедра.
У Марины похолодело внутри. Антонина Петровна, её свекровь, была женщиной властной, своенравной и никогда не упускавшей случая уколоть невестку. Но перелом в её возрасте — это было очень серьезно.
— Господи… Как она? В какой больнице?
— В седьмой. Я только что оттуда. Операцию сделали, все прошло нормально. Но теперь… теперь ей нужен постоянный уход. Надолго. Минимум на полгода, а то и больше.
Марина присела на край кресла. Она уже понимала, к чему идет разговор. Воздух в комнате стал густым и тяжелым.
— Мы со Светой все обсудили, — ровным, почти будничным тоном продолжил Сергей, будто говорил о покупке нового холодильника. — Света не может, у неё свой бизнес, клиенты, она живет на другом конце города. Сиделку нанимать — это безумные деньги, мы не потянем.
Он сделал паузу, открыл глаза и посмотрел прямо на нее. В его взгляде не было ни просьбы, ни мольбы. Только констатация факта.
— Мы решили, что за моей мамой будешь ухаживать ты.
Мир Марины сузился до этой фразы. «Мы решили». Они со Светой решили. А её, Марину, просто поставили перед фактом. Будто она не человек со своей жизнью, работой, планами, а неодушевленный предмет, который можно передвинуть с места на место.
— Что? — переспросила она, хотя прекрасно все расслышала. — Что вы решили?
— Марин, ну не начинай, — поморщился он. — Ситуация экстренная. Кто, если не ты? Ты все равно медсестра, знаешь, как и что делать. И у тебя график более гибкий, можешь взять отпуск за свой счет.
— Гибкий график? Сережа, я беру ночные смены, чтобы мы могли сводить концы с концами! Какой отпуск за свой счет? На что мы жить будем? На твою зарплату инженера?
— Ну, придется ужаться, — он пожал плечами. — Выхода нет. Маму же мы не бросим. Это моя мать.
— Твоя мать! — в голосе Марины зазвенели слезы. — А моя мама, которая живет одна в другом городе и которой тоже уже не двадцать лет, о ней кто подумает? Я не могу к ней съездить лишний раз, потому что у меня работа, дежурства! А теперь я должна все бросить и полгода сидеть с твоей матерью, которая меня, мягко говоря, не жалует?
— Мама тебя любит, просто у неё характер такой, — отмахнулся он. — И не надо сравнивать. Твоя мама на ногах, слава богу. А моя — лежачая.
Она встала и подошла к окну, отвернувшись, чтобы он не видел её слез. За окном зажигались огни большого города. Где-то там люди жили своей жизнью, радовались, огорчались, а её жизнь в один миг превратилась в клетку.
— Я не могу, Сережа. Я не согласна.
Он тоже встал, подошел сзади, но не обнял, не прикоснулся. Просто стоял за спиной, и она чувствовала исходящее от него раздражение.
— Я не спрашивал твоего согласия, Марина. Я сообщил тебе о нашем решении. Мы — семья. И в семье принято помогать друг другу. Или ты это слово уже забыла?
Он развернулся и ушел в спальню, громко хлопнув дверью. А Марина осталась стоять у окна, и горькие, злые слезы катились по щекам. «Мы решили». Эта фраза эхом отдавалась в её голове, перечеркивая двадцать лет их совместной жизни.
На следующий день позвонила Светлана. Её голос, как всегда, был полон бодрого энтузиазма, который Марина терпеть не могла.
— Мариночка, привет! Сережа сказал, вы уже все обсудили? Ты у нас просто спасительница! Я так и знала, что на тебя можно положиться!
Марина молча сжимала телефонную трубку.
— Я не давала своего согласия, Света.
Энтузиазм в голосе золовки мгновенно сменился ледяной вежливостью.
— То есть как не давала? Марина, ты в своем уме? Мать лежит со сломанной ногой, а ты будешь позы принимать? У меня фирма, у меня люди, я не могу все бросить. А ты… ну что у тебя? Работа твоя копеечная, уйдешь — другую найдешь. А мать у нас одна.
— У вас — одна. А у меня тоже есть мама. И работа у меня не копеечная, она нас кормит.
— Ой, не преувеличивай! Кормилец у нас Сережа. Ладно, я не хочу с тобой спорить. Я тебе вот зачем звоню. Мы маму забираем из больницы послезавтра. Нужно подготовить комнату Анечки. Поставим туда специальную кровать, я уже заказала. Так что разбери там её вещи, освободи место.
И она повесила трубку, не дожидаясь ответа. Марина села на стул на кухне и обхватила голову руками. Комнату Анечки. Единственное место в квартире, где дочь могла спокойно заниматься, где был её маленький мир. И теперь этот мир нужно было разрушить, чтобы разместить там больную, требовательную старуху.
Вечером, когда Аня вернулась с курсов, Марина, собравшись с духом, начала тяжелый разговор. Дочь выслушала молча, её юное лицо стало серьезным и взрослым.
— А папа что? — спросила она тихо.
— Папа считает, что это мой долг.
— А тетя Света?
— Тетя Света считает, что у неё бизнес.
Аня помолчала, глядя в одну точку.
— Значит, бабушка будет жить в моей комнате? А я где?
— Мы поставим тебе диван в гостиной, дочка. Временно.
— Временно — это на сколько? На полгода? Мам, я не смогу там заниматься. Папа вечером телевизор смотрит, гости приходят…
— Я знаю, милая, я знаю. Но другого выхода нет.
Аня вздохнула.
— Ладно. Если надо, значит надо. Только… ты не сдавайся, мам. Это неправильно. Они не должны были так решать за тебя.
Слова дочери стали для Марины единственной поддержкой в эти дни. Они вместе разбирали Анины вещи, упаковывали книги в коробки, освобождая комнату. Сергей в этом не участвовал. Он приходил с работы, молча ужинал и уходил в спальню, делая вид, что ничего не происходит. Он считал вопрос решенным.
В день приезда свекрови дом наполнился суетой. Привезли и установили специальную медицинскую кровать. Светлана приехала на своей блестящей иномарке, вся из себя деловая, в строгом брючном костюме. Она раздавала указания грузчикам, Сергею, Марине, будто была генералом на поле боя.
Наконец, привезли Антонину Петровну. Бледная, исхудавшая, она смотрела на всех волком.
— Куда вы меня привезли? — прошипела она, когда её вносили в квартиру. — Я хотела к Светочке!
— Мамочка, у меня ступеньки, тебе будет неудобно, — заворковала Светлана. — А здесь у Мариночки все условия. Она за тобой как за родной присмотрит, она же медик!
Антонина Петровна окинула Марину презрительным взглядом.
— Медик… Всю жизнь полы в больнице драит, вот и весь её медицинский опыт.
Марина промолчала, стиснув зубы. Она помогла переложить свекровь на кровать, расправила простыни.
— Спасибо, Мариночка, ты золото! — пропела Светлана, накидывая на плечи дорогое пальто. — Я побежала, у меня встреча. Буду звонить! Деньги на продукты и лекарства я Сереже на карточку скину.
Она чмокнула мать в щеку и испарилась, оставив после себя облако дорогих духов и ощущение полного абсурда.
Начались дни, похожие один на другой, слившиеся в один бесконечный серый кошмар. Марина уволилась с работы. Директор вошла в положение, пообещав взять её обратно, как только все наладится. Но когда это будет?
Утро начиналось в шесть. Нужно было приготовить завтрак для всех, потом накормить свекровь. Антонина Петровна капризничала, отказывалась от каши, требовала то, чего не было в холодильнике.
— Что это за бурда? — морщила она нос. — Ты что, солить разучилась? У Светочки овсянка на миндальном молоке с ягодами годжи, а ты мне клейстер сварила.
Потом начинались гигиенические процедуры. Поменять памперс, обмыть, обработать кожу от пролежней. Марина делала все молча, профессионально, стараясь абстрагироваться. Но каждый раз, прикасаясь к дряблому, беспомощному телу, она чувствовала волну отвращения и жалости одновременно.
Днем нужно было готовить обед, убирать, стирать. Свекровь постоянно требовала внимания: подать воды, поправить подушку, включить телевизор, а через пять минут выключить, потому что «одна болтовня».
Сергей приходил вечером, уставший и раздраженный. Он заглядывал к матери на пять минут, спрашивал, как дела, и уходил ужинать, уткнувшись в телефон. Он не видел красных от бессонницы глаз Марины, не замечал её дрожащих от усталости рук. Для него проблема была решена. Мать под присмотром, дома чисто, ужин на столе. Что еще нужно?
Аня старалась помочь, как могла. После школы мыла посуду, бегала в магазин. Но ей нужно было готовиться к поступлению, и Марина старалась не нагружать дочь. Она видела, как тяжело Ане жить в проходной гостиной, как она устает от постоянного присутствия в доме чужого, враждебно настроенного человека.
Однажды вечером, когда Марина готовила на кухне, она услышала разговор свекрови с Сергеем. Антонина Петровна жаловалась.
— Она меня голодом морит, сынок. Суп — одна вода. Котлеты — подошва. Наверное, экономит на мне, все дочке своей на репетиторов спускает. И смотрит на меня как на врага народа. Ждет, небось, не дождется, когда я помру.
Марина замерла с ножом в руке. Сердце заколотилось. Она ждала, что сейчас её муж возмутится, защитит её. Но Сергей сказал примирительно:
— Мам, ну что ты. Марина старается. Она просто устает.
— Старается она! Плохо старается! Вот Светочка — та бы не позволила родной матери так страдать. Она бы и поваров наняла, и сиделок. А эта твоя… нищета. Что с неё взять.
Марина больше не могла этого слышать. Она вышла из кухни.
— Если я так плохо стараюсь, Антонина Петровна, может, Светлане Игоревне и правда стоит нанять вам поваров и сиделок? У неё ведь бизнес, она может себе это позволить.
Свекровь поджала губы, а Сергей посмотрел на Марину с укором.
— Марина, не начинай. Мама болеет.
— Болеет ваша мама, Сергей. А умираю почему-то я. От усталости, от несправедливости, от вашего безразличия.
Она развернулась и ушла в ванную, закрыв за собой дверь. Слезы душили её. Впервые за эти месяцы она позволила себе плакать навзрыд, беззвучно, чтобы никто не услышал.
Шло время. Марина похудела, под глазами залегли темные круги. Она перестала следить за собой, ходила по дому в старом халате. Ей было все равно. Жизнь превратилась в рутину, лишенную всякой радости. Она почти не разговаривала с мужем. Они существовали в параллельных вселенных, встречаясь только за ужином.
Единственной отдушиной были редкие звонки её маме, Валентине Ивановне.
— Доченька, что у тебя с голосом? Ты не болеешь? — тревожно спрашивала мама.
— Нет, мам, все хорошо. Просто устала, — врала Марина.
Она не хотела расстраивать мать, не хотела жаловаться. Но мама чувствовала.
— Тяжело тебе, я понимаю. Ты держись, дочка. Все проходит, и это пройдет.
Однажды вечером, когда Марина в очередной раз пыталась накормить свекровь безвкусным овощным пюре, та вдруг оттолкнула ложку.
— Не буду я это есть! Ты специально меня травишь!
— Антонина Петровна, это диетическое пюре. Вам врач прописал.
— Врач! Ты сама это ешь! Я хочу мяса! Жареной картошки!
— Вам нельзя жареное.
— Ах, нельзя! Это ты решаешь, что мне можно, а что нельзя? — свекровь прищурилась. — Я вот вчера видела, как ты из моей шкатулки кольцо примеряла. То, что мне Светочка на юбилей дарила. Положить на место не успела, да? Решила присвоить? Воровка!
У Марины потемнело в глазах. Шкатулка. Она протирала пыль на комоде и случайно смахнула её на пол. Открыла, чтобы проверить, все ли цело, и увидела кольцо. Громоздкое, безвкусное, с огромным камнем. Она и в руки-то его не брала, просто закрыла шкатулку и поставила на место.
— Я не брала ваше кольцо, — тихо, но твердо сказала она.
— Врешь! У тебя на лице написано, что врешь! Я сейчас же позвоню Сереже! Пусть он знает, на ком женился!
В этот момент в комнату вошел Сергей. Он услышал последние слова матери.
— Что случилось? Мам, что за крики?
— Она мое кольцо украла! Светино кольцо! — заголосила Антонина Петровна.
Сергей перевел взгляд на Марину. В его глазах было сомнение и усталость.
— Марина, это правда?
И это было последней каплей. Не «Мама, что ты выдумываешь?», не «Марина, объясни, что произошло?». А прямолинейный, унизительный вопрос, предполагающий её вину.
Она посмотрела на него, потом на свекровь, которая уже изображала сердечный приступ, и вдруг почувствовала абсолютное, ледяное спокойствие. Все. Конец. Предел её терпения был достигнут.
Она молча вышла из комнаты, прошла в спальню, достала с антресолей дорожную сумку и начала бросать в неё свои вещи. Футболку, джинсы, белье, косметичку.
Сергей вошел следом.
— Ты что делаешь? Ты куда собралась?
— Я ухожу, Сережа, — ответила она спокойно, не глядя на него.
— Куда уходишь? В своем ли уме? А мама?
— А с мамой теперь будешь ты. И твоя сестра Света. Вы же так хорошо все решили. Теперь решайте дальше. Можете нанять сиделку, как и собирались. Можете сами за ней ухаживать. Я свою часть долга выполнила.
— Да какой долг? Ты с ума сошла! Это просто недоразумение! Мама погорячилась, она болеет…
— Дело не в кольце, Сережа. И даже не в твоей маме. Дело в тебе. В том, что ты ни разу за все это время меня не поддержал. Не спросил, как я. Не защитил. Ты просто пользовался мной, как удобной бесплатной прислугой.
Она застегнула молнию на сумке. В комнату заглянула встревоженная Аня.
— Мам, ты куда?
Марина подошла к дочери, обняла её крепко.
— Я поеду к бабушке Вале. Побуду там немного. А ты, пожалуйста, доучись. Сдавай экзамены. Я буду звонить каждый день.
— Я с тобой! — горячо прошептала Аня.
— Нет, милая. Тебе нужно закончить школу здесь. Не волнуйся за меня. Все будет хорошо.
Она в последний раз посмотрела на мужа. Он стоял растерянный, совершенно не понимая, что происходит. В его мире все было правильно и логично, и этот её бунт был чем-то иррациональным, женским капризом.
— Марина, постой… Давай поговорим.
— Мы уже обо всем поговорили, Сергей. Два месяца назад. Когда вы со Светой все за меня решили.
Она взяла сумку и вышла из квартиры, не оглядываясь. На улице моросил холодный осенний дождь, но она его не замечала. Впервые за долгие месяцы она дышала полной грудью. Она не знала, что будет дальше, как сложится её жизнь, вернутся ли они с Сергеем когда-нибудь друг к другу. Но в тот момент она знала одно: она сделала единственно правильный выбор. Она выбрала себя.