— Опять ты за своё! Весь стол красками измазала! Не дом, а мастерская художника-неудачника. Может, хватит уже стены пачкать и делом займёшься?
Алина вздрогнула и быстро начала собирать свои акварели. Отец, Виктор, вошел на кухню, сбрасывая на ходу рабочую куртку. От него пахло металлической стружкой и машинным маслом — вечный запах завода, который, казалось, въелся в саму кожу.
— Я сейчас всё уберу, пап, — тихо сказала она, не поднимая глаз. — Я только эскиз делала.
— Эскиз! — он фыркнул, открывая холодильник. — Вся жизнь у тебя в эскизах пройдет. Посуду бы лучше помыла, матери помогла. Она с работы приходит — и снова к плите. А ты всё в облаках витаешь.
Мать, Ольга, выглянула из комнаты, её усталое лицо было полно тревоги.
— Витя, не начинай. Девочка только села на пять минут.
— Вот именно, Ольга, что на пять минут! А потом на час, а потом на весь вечер! Я горбачусь на этом заводе, чтобы у неё всё было, а она краски переводит. В ПТУ бы пошла на бухгалтера, как я говорил. Всегда кусок хлеба будет. А это что? Мазня!
Алина сжала в руке кисточку. Слёзы подступили к горлу, горячие и колючие. Каждое слово отца было как удар. Он не понимал. Не хотел понимать, что для неё эти краски, эти листы бумаги — не «мазня», а целый мир, единственный способ дышать в тесной двухкомнатной квартире на окраине города. Ей было девятнадцать, и самой большой её мечтой было поступить в художественное училище, на факультет реставрации. Но отец и слышать об этом не хотел.
— Я сдам экзамены, пап. Я поступлю на бюджет.
— Куда ты поступишь? — он усмехнулся, наливая в стакан кефир. — Туда своих пропихивают, детей богатых. А мы кто? Простые работяги. Забудь. Я сказал — пойдешь на курсы бухгалтеров. Через полгода будет профессия, устроишься в контору, будешь как человек жить, а не картинки рисовать.
Он допил кефир, поставил стакан на стол с такой силой, что тот жалобно звякнул, и ушел в комнату смотреть телевизор. Алина молча убрала краски в старую коробку из-под обуви, вымыла стол. Мать подошла, обняла её за плечи.
— Не обижайся на него, дочка. Он ведь из добрых побуждений. Боится за тебя, хочет, чтобы ты на ногах крепко стояла.
— Я бы стояла, мам. Если бы он дал мне шанс, — прошептала Алина.
На следующий день, просматривая в телефоне объявления о подработке, она наткнулась на одно, которое заставило её сердце забиться чаще. «Требуется помощник в реставрационную мастерскую. Опыт не обязателен, главное — аккуратность, усидчивость и любовь к старинным вещам. Возможно обучение». Внизу был указан адрес и имя — Павел Андреевич.
Она знала, что это безумие. Отец никогда не позволит. Но что-то внутри, какой-то тихий, но настойчивый голос, шептал: «Попробуй. Что ты теряешь?». Она сделала несколько фотографий своих лучших рисунков — натюрморты, эскизы старой мебели с дачи, портрет матери — и отправила их на указанный электронный адрес, почти не надеясь на ответ.
Ответ пришел через два дня. «Алина, добрый день. Меня заинтересовали ваши работы. В них есть душа. Приходите на собеседование завтра в двенадцать. Павел Андреевич».
Весь вечер она не находила себе места. Как сказать родителям? Сказать правду — значит, спровоцировать скандал. Она решила соврать. Утром, собираясь, сказала матери, что идет на собеседование в офис, курьером. Мать только вздохнула и перекрестила её на пороге.
Мастерская находилась в старом доходном доме в центре города, в тихом дворике. Алина с трепетом нажала на кнопку звонка. Дверь открыл мужчина лет сорока пяти, с добрыми глазами и тронутыми сединой висками. Он был в простом рабочем фартуке, испачканном то ли лаком, то ли краской.
— Алина? Проходите, — его голос был спокойным и мягким. — Я Павел Андреевич.
Внутри пахло старым деревом, воском и чем-то терпким, как скипидар. Повсюду стояла мебель: резные стулья с ободранной обивкой, комод с отколовшимся шпоном, массивный книжный шкаф без дверцы. На верстаках лежали инструменты, баночки с лаками, морилками, клеем. Это был совершенно другой мир, волшебный и настоящий.
— У вас тут... как в музее, — выдохнула Алина.
Павел Андреевич улыбнулся.
— Это пока ещё не музей, а скорее больница для мебели. Вот, посмотрите.
Он подвёл её к столу, на котором лежал старинный деревянный ларец, весь в трещинах, с потускневшей инкрустацией.
— Задача — вернуть ему жизнь. Не сделать новым, а именно вернуть жизнь, сохранить его историю. Как вы думаете, с чего бы начали?
Алина, забыв о волнении, наклонилась над ларцом.
— Сначала нужно очистить от грязи и старого лака. Очень аккуратно, чтобы не повредить перламутр. Потом укрепить дерево, заполнить трещинки специальным составом. И подобрать лак, который не будет блестеть, как новый.
Она говорила, а Павел Андреевич слушал, кивая.
— У вас правильный подход. Теорию знаете.
— Я много читала об этом. Это моя мечта — заниматься реставрацией.
— Мечта — это хорошо. Но работа кропотливая, иногда нудная. Требует терпения.
— У меня есть терпение, — твёрдо сказала Алина.
Он долго смотрел на неё, потом на её руки — тонкие, с длинными пальцами.
— Хорошо. Я готов взять вас на испытательный срок. Две недели. Платить буду немного, но если сработаемся, будем говорить о постоянной работе. График гибкий, можем договориться. Согласны?
— Согласна! — Алина едва сдерживала радость. — Спасибо! Огромное спасибо!
Домой она летела как на крыльях. Матери сказала, что её взяли в офис, разбирать бумаги, на полдня. Та обрадовалась, что у дочери будет свой заработок. Отцу решили пока ничего не говорить.
Начались дни, наполненные смыслом. Алина приходила в мастерскую и погружалась в работу. Павел Андреевич оказался прекрасным учителем. Он показывал, как смешивать мастику, как подбирать оттенок морилки, как натягивать на стул новую обивку. Он никогда не повышал голоса, терпеливо объяснял ошибки и хвалил за успехи. Алина впитывала всё как губка. Руки её, поначалу неуверенные, становились всё твёрже и точнее. Вечером она валилась с ног от усталости, но это была приятная усталость.
Иногда в мастерскую заходила сестра Павла, Ирина, строгая женщина, которая вела всю бухгалтерию. Она смотрела на Алину с недоверием.
— Паша, ты уверен? Девчонка совсем. Ещё испортит что-нибудь. Заказчики у нас серьёзные.
— Не испортит, Ира. У неё дар, — спокойно отвечал Павел. — Она чувствует дерево.
Алина старалась не обращать внимания на её колючие взгляды и работала ещё усерднее. Она хотела доказать, что он не ошибся.
Однажды Павел Андреевич доверил ей небольшую шкатулку, украшенную резьбой. Нужно было восстановить отколовшийся уголок. Работа была ювелирная. Алина просидела над ней несколько дней. Она вырезала из кусочка старого дуба крошечную деталь, подгоняла её, пока та не встала на место как влитая, затем затонировала так, что место стыка стало совершенно незаметным.
— Молодец, — сказал Павел, принимая работу. — Я бы не сделал лучше.
Для Алины эта похвала была дороже любых денег.
Так прошло почти два месяца. Она получала небольшую зарплату, часть отдавала матери, часть откладывала на краски и книги по искусству. Ложь отцу давалась всё труднее. Он видел, что дочь изменилась, стала увереннее, но списывал это на новую работу.
Развязка наступила неожиданно. В один из вечеров отец, искавший в шкафу какие-то документы, наткнулся на её папку с эскизами. Там были зарисовки инструментов, мебели из мастерской, подробные чертежи восстанавливаемых деталей.
— Это что такое? — его голос прозвучал как гром.
Алина, читавшая на кухне, замерла. Она вошла в комнату. Отец стоял посреди комнаты с её папкой в руках.
— Ты же говорила, что в офисе бумаги перебираешь! Что это за комоды, за стулья? Ты обманула меня?
— Пап, я…
— Где ты работаешь? — он шагнул к ней.
— Я работаю в реставрационной мастерской. Помощником.
Лицо отца побагровело.
— В мастерской? Значит, всё-таки пошла по своей кривой дорожке! Я тебе запрещал! Я тебе говорил, что это не работа, а баловство!
— Это не баловство! — Алина впервые в жизни решилась возразить ему так резко. — Это настоящая работа! Я люблю её! У меня получается!
— Ты меня обманывала! Два месяца смотрела в глаза и врала! — кричал он. — Чтобы заниматься своей мазнёй!
— Витя, успокойся, — вмешалась мать, но он её оттолкнул.
— Я тебя кормлю, пою, одеваю! Я жизнь на тебя положил, чтобы ты человеком выросла! А ты за моей спиной интриги плетёшь! Всё, хватит! С завтрашнего дня никакой мастерской! Сядешь дома и будешь готовиться к поступлению на бухгалтера!
— Нет! — выкрикнула Алина. — Я не брошу работу! Это моя жизнь!
Отец замер, его глаза сузились. Он посмотрел на неё так, будто видел впервые.
— Ах, вот как? Своя жизнь у тебя появилась? Тогда слушай сюда. В этом доме ты живёшь по моим правилам. Пока я тебя содержу, ты будешь делать то, что я говорю. Не нравится — дверь там. Ты будешь жить по моим правилам или убирайся!
Тишина, наступившая после его крика, звенела в ушах. Мать ахнула и закрыла рот рукой. Алина смотрела на отца, и в её взгляде больше не было страха. Только холодная, горькая решимость.
— Хорошо, — сказала она тихо. — Я уйду.
Она развернулась и пошла в свою крошечную комнату. Слышала, как за спиной запричитала мать, как отец что-то крикнул ей вслед, но уже не разбирала слов. Она открыла шкаф и достала старую спортивную сумку. Сложила туда пару свитеров, джинсы, бельё. Положила сверху папку с эскизами и коробку с красками.
Когда она вышла в коридор, мать бросилась к ней, плача.
— Доченька, одумайся! Куда же ты пойдёшь на ночь глядя? Прости его, он сгоряча!
— Он не сгоряча, мама. Он всегда так думал.
Отец стоял в дверях комнаты, скрестив руки на груди. Его лицо было похоже на каменную маску. Он ждал, что она испугается, вернётся, попросит прощения. Но Алина молча надела куртку, обулась.
— Прощай, мама, — она поцеловала мать в мокрую от слёз щеку. — Не волнуйся за меня.
Она открыла входную дверь. Холодный ноябрьский ветер ударил в лицо. Она сделала шаг за порог и закрыла за собой дверь. Ступеньки подъезда показались ей бесконечными. Выйдя на улицу, она остановилась и посмотрела на светящееся окно своей квартиры на третьем этаже. Впервые в жизни у неё не было дома.
Она не знала, куда идти. Деньги, которые она откладывала, остались дома. В кармане была только мелочь на проезд. Она побрела к автобусной остановке. Единственным человеком, к которому она могла обратиться, был Павел Андреевич. Но было уже поздно, неудобно беспокоить его. Она села на холодную скамейку, обхватив сумку. Слёзы, которые она сдерживала, хлынули из глаз. Она плакала от обиды, от страха, от одиночества.
Просидев так около часа, она поняла, что просто замёрзнет. Дрожащими пальцами она набрала номер Павла Андреевича. Он ответил почти сразу, голос был сонный.
— Слушаю.
— Павел Андреевич, это Алина. Простите, что так поздно...
— Алина? Что случилось? У тебя голос такой...
Она попыталась объяснить, но вместо слов вырвались только рыдания.
— Я... я из дома ушла. Мне некуда идти.
— Где ты? — его голос сразу стал чётким и бодрым.
Она назвала адрес остановки.
— Никуда не уходи. Сиди там. Я приеду через пятнадцать минут.
И он действительно приехал. Подъехал на старенькой, но ухоженной машине, выскочил, накинул ей на плечи свою куртку.
— Ну-ка, садись в машину, замёрзла вся.
В тёплом салоне она немного пришла в себя. Он молча протянул ей термос с горячим чаем.
— Рассказывай.
И она рассказала. Про отца, про обман, про ультиматум. Он слушал молча, не перебивая, только хмурил брови.
— Понятно, — сказал он, когда она закончила. — Характер у твоего отца тяжёлый. Но он любит тебя, просто по-своему. Боится, что пропадёшь.
— А я и так пропадала. В той квартире, с его правилами.
Павел Андреевич завёл машину.
— Сейчас поедем ко мне. У меня над мастерской есть небольшая комната, раньше там художник один жил. Скромно, но кровать, стол и крыша над головой есть. Переночуешь, а завтра решим, что делать.
Они приехали в знакомый двор. Он провёл её через мастерскую, пахнущую покоем и работой, по узкой лестнице на второй этаж. Комнатка была маленькой, с одним окном, выходящим во двор. Простая кровать, застеленная клетчатым пледом, стол, стул и небольшой шкаф.
— Вот. Располагайся. Ванная в коридоре. Утром поговорим.
Оставшись одна, Алина села на кровать. Она была в чужом доме, без денег, без ясного будущего. Но впервые за долгое время она почувствовала себя свободной.
Утром её разбудил запах кофе. В мастерской уже кипела работа. Павел Андреевич шлифовал ножку стола.
— Доброе утро. Как спалось?
— Спасибо, хорошо. Павел Андреевич, я не хочу вас стеснять. Я найду что-нибудь...
— Не говори глупостей, — перебил он. — Никого ты не стесняешь. Комната пустует. Можешь жить здесь, сколько нужно. В счёт будущей зарплаты. Идёт?
Алина кивнула, чувствуя, как к горлу снова подступает комок.
— Я не знаю, как вас благодарить.
— Лучшая благодарность — это твоя работа. У меня как раз сложный заказ. Буфет девятнадцатого века, нужно восстановить резьбу. Справишься?
— Справлюсь, — твёрдо сказала она.
Её жизнь обрела новый ритм. Она вставала рано, пила кофе с Павлом Андреевичем, и они приступали к работе. Вечерами она читала книги из его огромной библиотеки или просто рисовала. Иногда заходила Ирина, всё так же хмуро поглядывая на неё, но уже без былой враждебности. Она видела, как Алина работает, как предана делу, и лёд в её сердце понемногу таял.
Алина скучала по матери. Пару раз она звонила ей с телефона Павла. Мать плакала в трубку.
— Отец ходит чернее тучи. Ни с кем не разговаривает. Спрашивал, звонила ли ты. Я сказала, что нет. Боюсь ему говорить.
— Не надо, мам. Пусть остынет. Как ты?
— Я-то что... Жива. Ты хоть ешь там? Не голодаешь?
— Не голодаю, мама, у меня всё хорошо.
После этих разговоров Алина долго не могла прийти в себя. Чувство вины смешивалось с обидой.
Однажды вечером Павел Андреевич позвал её пить чай. Он был задумчив.
— Знаешь, Алина, я ведь тоже когда-то пошёл против воли отца. Он у меня был военный, полковник. Видел меня только в офицерской форме. А я с детства любил с деревом возиться. Дед научил. Когда я сказал, что пойду в художественное, а не в военное училище, был страшный скандал. Мы не разговаривали три года.
— А потом? — тихо спросила Алина.
— А потом он пришёл ко мне в мастерскую. Я тогда только начинал, снимал угол в подвале. Он походил, посмотрел на мою работу. Ничего не сказал. А когда уходил, положил на стол конверт с деньгами. На первый нормальный верстак. Так мы и помирились. Иногда родителям нужно время, чтобы принять выбор своих детей.
Слова Павла Андреевича запали ей в душу. Она стала думать об отце не только с обидой, но и с какой-то новой, взрослой жалостью.
Работа над старинным буфетом подходила к концу. Алина несколько недель восстанавливала сложный резной орнамент на дверцах. Это была её первая по-настоящему серьёзная, самостоятельная работа. Когда она поставила последнюю точку, вклеив крошечный недостающий лепесток, она почувствовала огромную гордость.
Павел Андреевич долго рассматривал её работу, проводя рукой по восстановленной резьбе.
— Ты не просто помощник, Алина. Ты — мастер. Настоящий мастер.
В тот вечер, когда заказчик, восторженно ахая, увозил свой буфет, Павел Андреевич протянул Алине конверт.
— Это твоя первая полноценная зарплата. Ты её заслужила.
В конверте лежала сумма, которую она на своей прежней выдуманной работе не заработала бы и за полгода.
На следующий день она пошла в магазин. Купила матери тёплый шерстяной платок, о котором та давно мечтала. Долго стояла у витрины с инструментами. Потом её взгляд упал на небольшой деревянный ящичек для снастей, простой и грубоватый. Она вспомнила, как отец любил рыбалку, как они в её далёком детстве ездили на озеро.
Она купила этот ящичек. Весь вечер в мастерской она работала над ним. Отшлифовала грубую поверхность, покрыла специальным маслом, которое проявило красивую текстуру дерева. На крышке тонким резцом она вырезала маленькую рыбку, выпрыгивающую из воды. Это была несложная, но очень тёплая работа.
В воскресенье она надела своё лучшее платье, взяла пакеты с подарками и поехала на другой конец города, к своему старому дому. Сердце колотилось так, что было трудно дышать. Она не знала, что скажет. Не знала, как её встретят.
Поднявшись на третий этаж, она на мгновение замерла перед знакомой дверью. Потом глубоко вздохнула и нажала на звонок.
Дверь открыла мать. Увидев Алину, она всплеснула руками, лицо её вмиг стало мокрым от слёз.
— Доченька! Вернулась!
Она обняла её, прижимая к себе. Из комнаты вышел отец. Он постарел за этот месяц, в волосах прибавилось седины. Он остановился в коридоре, глядя на дочь. В его глазах не было гнева. Только бесконечная усталость и что-то ещё, чего Алина раньше не видела.
— Здравствуй, пап, — тихо сказала она.
Он ничего не ответил, только смотрел на неё. Алина протянула матери пакет с платком, а потом шагнула к отцу и протянула ему ящичек.
— Это тебе. Я сама сделала.
Он медленно взял ящичек в свои большие, загрубевшие руки. Повертел его, провёл пальцем по гладкой поверхности, по вырезанной рыбке. Он долго смотрел на подарок, потом поднял глаза на дочь. В уголке его глаза блеснула скупая мужская слеза. Он быстро смахнул её тыльной стороной ладони.
— Чаю пойдёшь пить? — хрипло спросил он. — Мать пироги напекла. С капустой. Твои любимые.